Холодные зори

Филя протянул чуть не к самому носу Васятки свою худющую беспалую руку.

— Дён семь, почитай, а то более сочила кровища. И вата и тряпки ей нипочем… Свету белого невзвидел. И до се, бывает, щемит, будто новый большой нарос, а ить нет ничего. — И Филя вдруг подул на стянутое лоснящимися узлами кожи место, где вместо пальца был теперь этот синеватый рубец.

— Господи, страх-то какой! — невольно вырвалось у Васятки.

— Несмышленыш был, — рассудительно продолжал грустную повесть своей жизни Филя. — А которые старше, ко времю не настращали, не упредили меня… Ночью дело было, страсть как хотелось спать… Вот и попал…

— Ну, а опосля?

— Что опосля? Тады ужо поздно стращать.

— Обратно, говорю, боязно теперь, где работал до се?

— Пошто боязно? Теперь-от я учен-переучен! Да не берут: калека! Спаси бог ссудную рабочую кассу, добились управленцы ейные, за счет хозяев определили в ремесленну… Теперь ужо в третьем колупаюсь.

— В третьем?! — восхищенно и с немалым удивлением этому совпадению воскликнул Васятка. — А мне завтра вступать туда. Не возьмут, поди, в третий, а то вместях будем. — Угольки его глаз накалились и заблестели в радости, что обрел товарища.

— Э, все одно вместях, — степенно ответил Филя. — Одна ремесленна.

Васятка теперь уже сам еще раз пожал культяпую Филькину руку.

— Ты, Васька, тут не боись! — сказал Филя. Он был явно растроган этим неожиданным повторным Васяткиным рукопожатием, исполненным, несомненно, дружеского участия.

— Тут дюже хорошо, знай учись — не ленись! Рази что батя, законоучитель наш, больно строг: ино и долбанет своею евангильей по макушке. Ну так и сам, браток, не зевай…

Вернулся Игнат Степанов.

Он издали видел, как мирно и задушевно беседовали пареньки. И теперь, подойдя к мальцам, обратился к Филе:

— Ты вот что, друг. Завод тебе, знаю, как дом родной. Видел, познакомились. Давай-ка, браток, проводи своего приятеля за проходную. Мне обещали, что после полной церковноприходской, может, и в третий сразу к вам в ремесленну попадет. Надоть только на практику нажать.

Радостный и обнадеженный, с новым дружком весело побежал Васятка из цеха.

И вот уже второй месяц, как он в ремесленной. И батюшка успел потаскать за вихры, постукать о парту лбом, чтобы лучше, не цокая, читал «Отче наш». А у Васьки все срывается на «Отце». Никак ему не дается этот звук.

Ругается он «цортом», а все ребята смеются: какое же это ругательство?!

Начнет отбрехиваться, опять смех.

— Ну цо, ну цо, — ворчит Васятка. Ребята же вокруг давятся от смеха.

— Скажи: «Чё причепились?», — гогочут парни.

А у Васятки выходит «цо прицепились». Разве ж он знает, что словечко «прицепились» он как раз говорит правильно, а они перевирают.

Зато на задачках отыгрывался: быстрее всех считал и прямо без бумажки, в уме складывал ответ. Не зря его сразу в третий класс приняли.

— Не башка — коцан прямо, — добродушно издевались теперь над его цоканьем ребята.

Уже и в мастерских ремесленного начал работать Васятка. Правда, не в таком цехе, как Игнат, а у электриков. Целый день цинковые пластинки надраивал, какую-то накипь с них счищал. И у тисков работал — опиливал железяку под угольник. Теперь с годами силенка пришла, и слушалось пилы железо, а рука подчинялась Васяткиному желанию пилить ровно, без завалов. Любили ребята набрать железных опилок на масленую руку — машинного масла хватало — да и сделать кому-либо «общую смазь». Сожмут грязной лапищей и лоб и нос покрепче и проведут всей пятерней вниз. И щеки, и рот, и подбородок, и шею так вымажут, что хоть пемзой оттирай.

Сегодня у них мастерские с полудня. А на завод ребята решили пробраться рано утром, задолго до гудка. Надумал Филя дружку завод показать. Знал он потайной лаз в каменной заводской стене. С улицы он скрыт горушкой шлаковой щебенки, а с заводской стороны прямо к стенке навалены бревна. Только у самой пробоины кто-то умело вытащил несколько бревен так, что образовался темный тоннель. Он ведет на дальний черный заводской двор, заваленный старыми строительными материалами да кучами ржавого железного лома.

— Ты, Васятка, не боись! — Филька по-хозяйски гостеприимно тянул своей культяпой рукой Васятку в узкую щербатую дыру пролома.

Шныряя меж горами железного хлама, ребята пробирались в ведомом только одному Фильке направлении, туда, где в заводском дыму подымался высоченный кирпичный сарай. Этот огромный, густо закопченный красноватый домище особенно удивил Васька размерами своих окон. В каждое из них свободно могла бы пройти вся целиком, с соломенной крышей и входным крылечком, изба, в которой они еще недавно жили с матерью в деревне. Разве что для этого надо было вынуть решетки, которые, как в тюрьме, железными прутьями делили эти окна на восемь частей. Впрочем, каждое из восьми таких засаленных и густо пропыленных стекол было выше Васька, хотя он уже и сам вымахал по мочку отцова уха. Окна эти поровну разделялись высоченными арочного типа въездными воротами. Далеко выступали вперед кирпичные стояки, подпирая массивные верхние балки строения. А посередине дома, прямо под конек крыши, проходил еще один такой широкий опорный кирпичный столб.

«И какой же он грязный, весь прокопченный, — подумал Василек, — неужто, как наша старая изба, топится по-черному?»

А Филька опять потащил его за рукав.

— Ну, раззявился… Мотри, долбанет тя «кукушка» — костей не соберешь!

Филя-то давно знал, что все волшебство этого неважнецкого снаружи цеха там, внутри. И он решительно поволок за собой дружка.

Василька не обидело даже презрительное слово: «раззявился». Он был ошеломлен немыслимо гигантскими размерами этого здания.

Конечно, это истинная правда, что ни наяву, ни во сне еще не приводилось ни Филе, ни Васятке видеть настоящий дворец. Разве что в сказках об этом слыхивали. Но, видно, так уж заведено у людей, что диво дивное, стоит ему открыться человеческому глазу, неминуемо сравнят с неведомым. Так и сейчас. Только-только попали ребята под высоченные, словно купол неба, своды нового паровозного цеха, как у Фильки вырвалось:

— От теперь вали, пяль глазишша свои немытые… Это, брат не кака-нибудь простая домина: дворец настоящий, хоромина.

И Васятка так же все это понял: ни дать ни взять дворец. Ширина — куда там площадь городская, а с конца в конец и глазом не измеришь, почитай, не аршинами, саженями кидать надо. Они с Филькой тут будто букашки махонькие. Да никто и не замечает их здесь даже. А кому и заметить — люди рабочие, так же, как и они, в этом просторе немыслимом растворились. Кругом работа идет — повсюду шипит, и стучит, и скрежещет, а людей почти и не видать.

На тяжелых стальных устоях вроде рельсов, только проложенных высоко над цехом по-над закраинами высоких стен, ходит громадный железный мост с тяжеленными, видать, чугунными крюками на массивных цепях. Вот он прошумел над головой у ребят, а позже они видели, как спустились оттуда цепи, опутали огромную чугунную станину не то раму, и вдруг этакая махина, словно перышко, взлетела над цехом и стала опускаться как раз в том месте, где просматривалась глубокая длинная траншея.

Зрелище это захватило пацанов, и они не заметили, как подошел усатый старик и сразу хвать обоих за вороты поддевок.

— Вам что здеся запонадобилось, шпендрики? — зашипел на них дед.

Филя не растерялся.

— Из ремесленного мы, ученики. Пришли поране нарочно, чтобы на завод поглазеть. — И Колокольников протянул деду справку, которая удостоверяла, что он действительно является учеником ремесленной школы по третьему году обучения.

— И как только таких шкетов до гудка проходная пропускает, — ворчит старик. — Ну-к вот шо, валяй поперед меня на галдерею, мастеру пролета сдать вас должон.

И ребята поплелись к большой деревянной лестнице, которая вела на длиннющий деревянный помост, что растянулся на всю протяженность огромного цеха. На галерее ребята увидели множество дверей с прорезанными в них окошечками и безо всяких окон. У окошек толпились рабочие. Это, видимо, были инструментально-раздаточные. Такая имелась и в учебных мастерских, На закрытых дверях блестели таблички. Мастера на месте не оказалось. И они стояли втроем у железных перил, ожидая его возвращения.

Отсюда, с галереи, открывалась вся панорама цеха. Он был двухсветный. Через сильно запыленные и закопченные, но огромные окна и сверху, и с боков сеялся слабый утренний свет, и его во много раз усиливало внутрицеховое освещение.

По всему цеху, словно островки, были разбросаны большие монтажные столы, где производилась сборка отдельных узлов будущего паровоза.

Превеликое множество всевозможных конструкций и приспособлений разместилось под высоченным потолком огромного цеха и на его стенах. Что уж и говорить о станках, что заняли свои места на обшитом листовым железом полу. Все это своим обилием и грандиозностью заворожило ребят.

Но неугомонный старик вдруг вновь схватил их и молча поволок вниз по лестнице. Выведя из цеха, он пригрозил:

— Мотри мне, больше чтоб и на глаза не попадались, не то пеняйте на себя. А сейчас — кругом арш!

Ребята взапуски кинулись по перехлесту железнодорожных путей, счастливые, что так неожиданно просто отделались от старика.