Холодные зори

В заключение шли задания по развертыванию самой широкой и активной подготовки всех местных организаций РСДРП к III съезду партии.

Георгий Евлампиевич, еще не окончив чтения всего материала, обратился к членам местного партийного комитета с короткой речью:

— Время открытой борьбы наступает. Зреет революционная пора во всей нашей державной России. А значит, речь идет и о том боевом духе, — да, да, именно боевом, дорогой ты наш Сочалов, о той радости великой схватки с врагами не на жизнь, а на смерть, к которой мы себя и готовили все эти годы. Не русский народ, а русское самодержавие начало с Японией колониальную войну. И кончилось это невиданно позорным поражением. Как никогда ясно должны мы отдавать себе отчет в том, что эта несправедливая, кровопролитная, жестокая война бьет в глаза всем и каждому, показывая всем агонию старой России, России бесправной, темной и забитой…

Неожиданно оборвав свою речь, Тихий дружески положил тяжелую руку на плечо Сочалову и спросил:

— Ну, теперь, друг командующий, ясна задача?

— Мне-то вроде бы ясна, Георгий Евлампиевич. Да только вот в такой сложной обстановке один я… командую. Дело-то, видимо, пойдет к объединению сил революции. Надо бы и меньшевистского вожака Садникова привлечь к такому-то серьезному делу.

— Ты прав, дружище Прохор. — Тихий от возбуждения даже поднялся со стула. Подумал и решительно сказал: — Твоя правда. Сам постараюсь уладить с Алехой. От крутого разговора нам с ним, брат, никуда не уйти.

Жена Кочурина Ксения Ипатьевна, заботливая хозяйка, вновь принесла и поставила на стол окутанный теплым парком, еще с горячими угольками, уютный, пузатенький, хотя и небольшой, но довольно вместительный самоварчик. И тот запел свою тульскую тихую, дремотно-ласковую песенку. И зажурчал кипяточек, разливаемый в граненые стаканы. Чай пили вприкуску, но с немалым аппетитом. И деловой разговор постепенно прекратился.

Пошло русское чаепитие.