Холодные зори

На этой большой поляне, куда они с Кудлаем только что выбрели из лесной чащи, совсем недавно произошла смертельная схватка. Кудлай, что бежал по-прежнему чуть впереди, вдруг приостановился, напрягся, словно для прыжка, но потом снова побежал, делая большие круги. Он-то чуял и по-своему понимал тут многое.

Вот на большом смертном маху, когда или сердце разорвется, или ноги вынесут, был настигнут крупный заяц. Судя по другому следу, его схватила лиса. Но сама лисица угодила в лапы матерым волкам, которые шли наперерез ее пути целой стаей.

Отголоски этой лесной битвы и слышала Маринка, но об этом догадался своим особым собачьим чутьем лишь Кудлай. Ему ли не известны были следы зайца, лисицы, волка! Не он ли еще издали учуял запах битвы, а теперь вся шерсть на нем стояла дыбом, потому что он ясно различал на опушке, куда подходила Маринка, совсем свежий след коварной и беспощадной росомахи, совсем недавно боролась она здесь с отставшим от стаи волком.

Нет, не могла маленькая девочка почувствовать опасность, как почувствовал ее многоопытный пес Кудлай. Потому и не подивилась ни его испугу, ни настороженности.

Свой путь к неуловимому солнышку Маринка преодолевала с неимоверным напряжением всех своих не очень больших и не очень надежных сил. Вскоре непривычно долгое блуждание по лесной чащобе, ночной холод, гнилостный воздух измотали ее вконец.

Она брела теперь, не разбирая направления, то и дело спотыкаясь о валежник, иной раз больно ударяясь о низкие пни или толстые корни деревьев. Больные ноги в насквозь вымокших опорках так сильно ныли, а глаза шаг от шага все больше слипались то ли в силу приобретенной на глухой заимке привычки в это время крепко спать, то ли от чрезмерной усталости, что лишь одним каким-то упорным внутренним зовом принятого на хрупкие плечики большого долга девочка заставляла себя идти. Беспрестанные ее падения не прошли даром: разбитые коленки, поцарапанное лицо и руки саднили, причиняя все новые и новые страдания.

Не заметила Маринка и того, как исчез Кудлай. Она и не окликнула его. «Сесть, отдохнуть, уснуть, — сверлила мысль. — А как же красное солнышко?» — упорно спрашивала себя девочка. И все шла и шла вперед, чтобы увидеть то обетованное место, где земное светило прячется на ночь.

Хотя она еще и пересиливала усталость и перебарывала возникшую острую боль в ногах, продвигалась теперь Маринка очень медленно и с невероятно большим трудом.

Бабушка с дедом и тетей Фросей заночевали в ту пору на помещичьем току. А дядя Митяй был по делам хозяйственным в городе. С восходом солнца бабушке и тете Фросе надо было с другими женщинами выходить в поле убирать хлеба, а дедушке с молодой ядреной бабой, матерью Петьки Бондаря, Васеной, провеивать прошлогоднее зерно из помещичьих закромов. Управляющий решил часть этого зерна пустить на сев озимых, а что останется — выдать крестьянам в расчет за прошлогодние труды, которые до сих пор еще оставались невознагражденными. Некому было дома побеспокоиться об исчезновении Маринки. Правда, поздно вечером вернулся дядя, но, не найдя никого на заимке, подумал, что старики взяли с собой Маринку, напился молока с хлебушком да и лег спокойно спать.

На долю Кудлая выпала нелегкая ночь. Маринка еле-еле продвигалась по ночному болотистому лесу, и пес далеко забежал вперед, инстинктивно взяв много правее, в обход болота. Он все-таки надеялся, что девочка сообразит и пойдет за ним. Когда пришлось ему пробираться сквозь густой малинник (дикие кусты малины не редкость в этих местах), в нос неожиданно шибанул густой, острый запах, какой не приведи ни одной одинокой собаке встретить. Будь иной оборот дела, гуляй он просто так, пес и не подумал бы связываться с властителем леса. Благо, тот стоял на задних лапах и, пастью забирая ветви со спелой ягодой, срывал их вместе с листьями. Он так был увлечен, что сразу и не заметил пса. Но где-то позади Кудлая шла его верная подружка. Не пойдет же она болотом, — значит, свернет сюда.

Инстинкт подсказал: надо отогнать опасного соседа. Кудлай зарычал, громко тявкнул и со вздыбленной от страха шерстью все-таки постепенно начал подступать к медведю.

Тот не заставил себя долго ждать. Оскалил пасть и столь неожиданно бросился на Кудлая, что пес едва успел увернуться от смертельного удара его мощной лапы. И все-таки, видимо, одним из когтей зверь зацепил Кудлая за крестец. Истошно взвизгнул от страшной боли пес. Его хвост и клок шерсти с мясом остались на лапище хозяина леса. Оставляя кровавые следы, лишившийся хвоста, Кудлай пустился в самую чащу малинника. На пузе пробирался он под кустами, пока медведь бушевал, подминая колючий подлесок. Но пес сумел-таки улизнуть от преследователя. И медведь, у которого было испорчено предрассветное блаженное время в малиннике, решительно подался в глубь леса, видимо, в поисках свежинки среди мелкого лесного зверья.

Далеко от него убежал Кудлай. И долго затем, свернувшись калачиком, вылизывал пораненное место, тихо скуля по утраченному хвосту.

Брезжил первый рассветный луч, когда пес вспомнил о подружке и, принюхиваясь, побежал искать ее след.

Маринку нашел он спящей на еловой валежине неподалеку от проклятого зыбуна. Лизнув раз-другой ее руку, пес заскулил, потом затявкал, но и тогда она не проснулась. Очень заволновался Кудлай от огорчения, что хозяйка его не слышит, и, невзирая на щемящую боль в том месте, где раньше у него красовался хвост, вдруг, что-то по-своему сообразив, резво бросился в сторону дома.

Дядя Митяй умывался у колодца, когда окровавленный бесхвостый пес влетел стремглав в незапертую калитку и завертелся у его ног. Он то припадал к сапогу дяди Митяя, то бросался снова в калитку и поджидал его. Потом вновь возвращался.

Растерзанный вид Кудлая, его взволнованность заставили Дмитрия схватить ружье и поспешить за псом. Тот бежал так быстро, что дядя Митяй не раз терял его из виду, и Кудлаю приходилось часто поджидать хозяина. Шли долго, и все время в сторону зыбуна. Это укрепляло дядю Митяя в уверенности, что не зря ведет его собака, видно, гибнет в трясине человек. Замешкался Кудлай разве лишь у огромного пня, долго выкапывая что-то лапами из-под земли. Но вот он схватил спрятанную Маринкину хворостину и снова быстро побежал по лесу, ни разу больше нигде не задерживаясь; хворостинка служила ему, видно, надежным компасом в этом малохоженом лесу.

Когда Кудлай вывел Дмитрия к тому месту, где оставил Маринку, она еще спала.

Ни холод, ни утренняя роса не смогли потревожить ее тяжелый, глубокий сон. И сотни шагов достаточно было, чтобы непролазный зыбун поглотил незадачливую путешественницу. Ее силы сломило полное изнеможение, и тяжелый сон не замедлил тут же лишить ее последней воли. И это спасло Маринку от неминуемой гибели. Но истинным ее спасителем был Кудлай. Это он охранял ее во время всего пути по ночному труднопроходимому лесу, он отвлек от нее медведя и привел к ней на выручку названого дядю.

Девочка продрогла, простудилась. Все ее тельце горело. Дядя взял ее, спящую, на руки и понес, обходя болото, напрямки через лес домой, на родную заимку.

Давно перевалило за полдень, когда дядя Митяй подходил к дому.

Маринка уже не спала. Еще в лесу она поделила с дядей содержимое своего туеска. Дмитрий отломил себе большую половину хлебной краюхи, Маринка съела яйцо с остатками хлеба. Кудлаю достался обглоданный дядей Митяем мосол. Он показался псу особенно сладким здесь, в лесу, после голодной и холодной ночи, полной стольких приключений и волнений. Напились все из лесного родничка.

Теперь Маринка сидела за спиной у дяди Митяя в привязанной к его плечам бабушкиной кофте, как в кошелке. Было тепло и уютно.

Покачиваясь за дядиной спиной, Маринка вновь сладко уснула.

Сонную и принес ее домой дядя Митяй.

Проснулась Маринка лишь с утренней зорькой. Счастливо улыбнулась она и раннему утру, и яркому лучику приветного солнышка, и родному крову в дедушкиной теплой избе, и тому, что дядя Митяй нашел ее в лесу, спас от холода, голода и других лесных напастей.

Теперь она снова дома.

Хорошо ей у дедушки с бабушкой!

С той поры потекли для Маринки дни по-новому. Все ее радовало, все ей были милы здесь, все любимы.

Жаль вот только верного Кудлая. Оторвал ему кто-то хвост в лесу, и долго бегал он с узелком на куцем обрубке, завязанным бабушкой. Но с первым снегом поправился снова Кудлай, и радостно блестели его глаза, когда к нему во двор выходила Маринка. А куцый хвостик при этом так смешно подергивался, что им обоим было весело.