Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом

2

В этом мире стремятся друг к другу не только родственные души. Гобл и Пилкингтон имели мало общего, но когда последний отправился разыскивать первого, тот сам больше всего на свете жаждал этой встречи, пребывая после триумфального первого акта в душевном смятении.

Если вернуться к сравнению с приисками, Гобл оказался в положении того, кто имел когда-то все шансы их купить, а теперь слишком поздно узнал об открытии новой золотой жилы и с горечью ощутил всю глубину поэтических строк Уитьера: «Не сыщешь на слуху и на странице печальней фразы, чем «Могло бы сбыться»».

Бурный успех «Американской розы» ошеломил его, и, понимая, что во время гастрольного тура он мог перехватить у Отиса коммерческие права за бесценок, Гобл битых полчаса ел себя поедом.

Единственным лучиком во мраке, объявшем его неукротимую душу, была мысль, что не все еще потеряно. Если добраться до Отиса прежде, чем появятся хвалебные рецензии, грустно покачать головой и порассуждать о ложных надеждах авторов-дебютантов после успешной премьеры, тогда как эксперт с пятнадцатилетним опытом в шоу-бизнесе так легко не обманется, да еще мрачно добавить, что подслушал в антракте разгромные отзывы пары-тройки критиков… Тогда, возможно, получится умерить энтузиазм новичка, и тот уступит свою долю по бросовой цене великодушному другу, готовому рискнуть некоторой суммой ради славного юноши, хотя мюзикл едва ли продержится на нью-йоркской сцене дольше недели и принесет какие-то крохи разве что в провинции.

Таковы были соображения Гобла, и, когда занавес упал после завершающего акта под неистовые овации, он отправил посыльных во все концы с повелением разыскать Пилкингтона и доставить к нему. А сам в нетерпении принялся мерить шагами пустую сцену.

Внезапное появление Уолли Мейсона безмерно расстроило продюсера. Мейсон был неучтенным фактором. Этот дьявольски бестактный тип, который вечно чинит помехи честным коммерсантам, наверняка постарается расстроить сделку, вывалив нежелательную правду о перспективах пьесы! Гобл уже не в первый раз пожелал ему скоропостижной кончины от апоплексического удара.

– Недурно прошло, а? – добродушно улыбнулся тот. Гобл ему не нравился, но на такой успешной премьере о личных антипатиях можно временно забыть. Настроение у Мейсона взлетело до таких высот, что он даже с Гоблом готов был обходиться как с другом и братом.

– Хм-м! – с сомнением протянул Гобл.

– Что значит «хм-м»? – вытаращил глаза Уолли. – Успех колоссальный!

– Да как сказать… – отозвался собеседник в минорном ключе.

– Ну и ну! – хмыкнул Уолли. – Чего уж больше – публика просто-напросто ела из рук. Что не так-то?

– Есть у меня опасение, – повысил голос Гобл, заметив приближение долговязой фигуры Пилкингтона, – что критики разнесут спектакль вдребезги. Если хочешь знать, – еще громче продолжал он, – как раз такие шоу они и обожают разделывать под орех. Я пятнадцать лет…

– Критики! – воскликнул Уолли. – Да я только что болтал с Александером из «Таймс», так он заявил, что в жизни не видал ничего лучше и все, с кем он говорил, думают так же.

Гобл отвернулся к Пилкингтону, в бешенстве скривившись и страстно желая, чтобы Уолли Мейсон куда-нибудь делся. Только Уолли этот из тех, горько подумал он, кто всегда остается до конца.

– Конечно, шанс у постановки есть, – снисходительно буркнул он. – У любого спектакля есть шанс! Но не знаю, не знаю…

Отис Пилкингтон меньше всего интересовался шансами «Американской розы». Он пришел с просьбой, очень надеясь получить отказ и уйти. Ему пришло в голову, что если просьбу заменить требованием, то, возможно, и удастся сэкономить тысячу-другую долларов.

– Мне нужна сцена завтра после спектакля! – резко бросил он. – Хочу устроить ужин для всей труппы.

К его изумлению, Гобл немедленно согласился.

– Конечно, конечно! – с готовностью воскликнул он и, взяв Пилкингтона под локоть, увлек в глубь сцены. – А теперь послушайте, – доверительно шепнул он, – хочется мне с вами потолковать. Строго между нами, я считаю, что этот фарс не продержится в Нью-Йорке и месяца. Что-то с ним сильно не так…

К изумлению продюсера, Пилкингтон поспешил горячо согласиться:

– Вот именно! Зато, если бы пьеса осталась в своем изначальном виде…

– Ну, теперь уж поздно горевать, – вздохнул Гобл. Удача сама шла в руки. Как он мог забыть – Пилкингтон же автор! – Сделаем веселую мину при плохой игре… но не хотелось бы, чтобы такой славный малый, как вы, ходил и всем рассказывал, как я его подставил. Так вот, я хочу уберечь вас от лишних убытков, а потому готов, хоть это и не в интересах моего бизнеса, выкупить вашу долю в постановке, и точка! В конце концов, может, мне удастся выжать из нее какой-то навар хотя бы в провинции… вряд ли, конечно, но хиленькие шансы имеются, и я готов рискнуть. Наверное, сам себя граблю, но если захотите уступить права, дам пятнадцать тысяч.

– Тогда, пожалуй, и я поучаствую! – послышался из-за плеча ненавистный хохоток Мейсона. – Предлагаю за долю в акциях три доллара наличными, а в придачу подброшу еще новые подтяжки и часы «Ингерсолл». Идет?

Гобл бросил на него злобный взгляд.

– Тебя-то кто просил влезать?

– Совесть! Старая добрая совесть. Не могу я спокойно смотреть на избиение младенцев! Почему бы тебе не подождать, пока он умрет? Тогда и сдирай с бедняги шкуру. – Уолли повернулся к Отису. – Ты разве сам не видишь, что наш мюзикл – самый громкий хит за последние годы? Думаешь, этот Джесси Джеймс с большой дороги предложил бы тебе хоть цент, не будь уверен, что сделает на «Розе» состояние? Да ты представляешь…

– Для меня несущественно, – высокомерно перебил Отис, – сколько предлагает мистер Гобл. Я уже продал свою долю.

– Что?! – завопил продюсер.

– Когда?! – подхватил Мейсон.

– Еще во время гастрольного тура. Не знаю даже, кому – он покупал через юриста-посредника.

Тишину, наступившую за этим откровением, прервал новый голос:

– Мистер Гобл, я хотела бы поговорить с вами! – К беседе незаметно присоединилась Джилл.

Гобл сердито обернулся, и она спокойно встретила его взгляд.

– Я занят! – рявкнул он. – Приходите завтра!

– Я бы предпочла сегодня.

– Она бы предпочла! – Он вскинул руки, словно призывая небеса в свидетели земных мучений праведника.

– Я насчет вот этого. – Джилл протянула письмо на бланке со штампом театра. – Нашла в почтовом ящике, когда выходила из дому.

– И что это?

– Похоже, меня увольняют.

– Правильно, – буркнул Гобл, – так и есть.

Уолли издал удивленное восклицание.

– Ты хочешь сказать?.. – начал он.

– Вот именно! – ощерился продюсер. Наконец-то победа за ним! – Я согласился, чтобы она сыграла на премьере в Нью-Йорке, и не обманул. А теперь пусть убирается! Она мне не нужна, и я не оставил бы ее в труппе даже с приплатой. Она мешает работать, баламутит актеров, ей здесь не место!

– Я бы предпочла остаться, – сказала Джилл.

– Ах, вы бы предпочли! – яростно выплюнул Гобл. – А при чем тут ваши предпочтения?

– Видите ли, я забыла вам сообщить… Теперь шоу принадлежит мне.