Пелевин и несвобода. Поэтика, политика, метафизика

Метафизико-материальная метафора

Для стиля «Generation „П“» характерно смешение метафизических и материальных терминов, в особенности из областей техники и торговли. Фрагмент, где Татарский представляет божество в образе копирайтера, придумывающего отталкивающие сценарии человеческой жизни, – яркий тому пример: метафизические понятия в нем переплетаются с коммерческими, а злой демиург уподобляется копирайтеру.

Онтологические понятия выражены в терминологии потребления и на внутренней странице обложки одного из изданий книги, где размещен слоган: «Время сдается, пространство сдается». В медийном бизнесе «основными товарами являются пространство и время»117. Словосочетание «окончательное позиционирование» (данное в тексте по-английски – the final positioning – и переведенное в сноске) соединяет в себе религиозные (апокалиптические) и рекламные коннотации118. Аналогичное смешение мы наблюдаем в «Винляндии» Томаса Пинчона, где персонажи «стараются уравнять кармические счета»119, или в «Расширении пространства борьбы» (Extension du domaine de la lutte, 1994) Мишеля Уэльбека, где мир предстает в образе супермаркета120. Научная и философская проблематика (теория относительности Эйнштейна) пародийно передергиваются, перемещаясь в денежную сферу, – космонавты летят не к звездам, а к долларам:

Нелинейность пространства и времени заключена в том, что мы и американцы сжигаем одинаковое количество топлива и пролетаем одинаковое количество километров, чтобы добраться до совершенно разных сумм денег121.

Слияние (или столкновение) материального и духовного возникает и в описании советского бюрократа:

…Хочется верить, что партийный бюрократ, от которого зависело заключение контракта [о поставках «Пепси»], просто взял и полюбил эту темную пузырящуюся жидкость всеми порами своей разуверившейся в коммунизме души122.

Пелевин смешивает онтологические категории с экономическими, а шире говоря, навязывает традиционно духовному дискурсу материалистические и даже явно вульгарные смыслы. В результате возвышенное утрачивает содержание. Однако, как мне кажется, перед нами не столько деконструкция, сколько критическая сатира. Автор не опустошает метафизические понятия, придавливая их низменным и материалистическим, а показывает результат духовного упадка, создавая взрывную смесь из двух этих пластов. То, как Татарский представляет себе божество, свидетельствует о его непособности помыслить духовное иначе, чем как тяжеловесно-материальное. Сам факт, что он отождествляет Бога с деньгами и рекламой, – солипсическое подтверждение духовного банкротства Татарского и его поколения; здесь не утверждается, что само по себе духовное – «подделка».

Изображение людей как элементов финансового оборота подчеркивает тотальную коммерциализацию жизни, где человек так же выставлен на продажу, как продукты питания, которые он потребляет, и одежда, которую он носит. Схожий мир описывает Фредерик Бегбедер:

Вы – просто ПРОДУКТ. Поскольку глобализация больше не учитывает отдельных людей, вам пришлось стать продуктом, чтобы общество интересовалось вами. Капитализм превращает людей в йогурты – скоропортящиеся (то есть смертные), зомбированные Зрелищем – иными словами, нацеленные на уничтожение себе подобных123.

Власть технологий, в свою очередь, находит отражение в последовательном описании людей в терминах техники (телевизоров или компьютеров):

…Мгновенные и непредсказуемые техномодификации изображения переключают самого телезрителя. ‹…› ХЗ – это просто остаточное свечение люминофора уснувшей души, это фильм про съемки другого фильма, показанный по телевизору в пустом доме124.

Обилие финансовой и технической терминологии на страницах «Generation „П“» отражает приоритеты (идолы) дивной новой России:

…Люди нюхали не кокаин, а деньги, и свернутая стодолларовая купюра, которой требовал неписаный ритуал, была даже важнее самого порошка125.