Мудрость воспитания. Книга для родителей

Не наказывать, не хвалить, а…

Когда бьешься над чем-нибудь долго, обязательно подвернется случай, который натолкнет на верный путь, для меня таким случаем оказалось письмо. Оно было написано почерком корявым — и от старости и от неумелости. Ошибки, неправильные обороты, слова какие-то допотопные, — словом, безграмотность, темнота. А прочитала — какой же светлый, добрый человек эта бабушка Наташа. Не мудрствуя лукаво, она просто жалеет внука-подростка, который «пришел выпимши у грязе и прямо за стол…» «Я ему есть подала, а сама плачу: непутевый ты, несчастный, погубишь ты свою жизнь ни за что… Сама ругаю, сама ревмя реву — уж так его жалко. Смотрю — и он глазами заморгал: „Ладно, говорит, бабушка, не буду, только не плачь“. Уж год как не пьет. А мне-то радость».

Меня поразило вот это: «Сама ругаю, сама плачу». Да ведь она на него не сердится, а за него болеет, не против него воюет, а против его слабости и радуется за него, любя, всем сердцем желая ему хорошего. Не могло это не дойти до парня. И дошло. Ну а если бы стыдила, угрожала, упрекала, злилась? Он и слушать бы, наверное, не стал, да еще и назло бы делал!

Письмо это взбудоражило меня и заставило опять пересмотреть уже вроде бы понятное. И теперь, когда меня спрашивают: «Как наказывать и хвалить, как найти меру?», я отвечаю вопросом: «А не лучше ли не наказывать, а просто огорчиться, расстроиться — только искренне, без всякого наигрыша; и не хвалить, а порадоваться за ребенка, порадоваться его радости?»

«А какая разница?» — спрашивают меня, и я долго и путано пытаюсь объяснить то, что бабушке Наташе ясно без слов, а мне пришлось постигать сначала умом, а потом уже сердцем. Говорю я примерно так.

Разница здесь огромна, по результатам так прямо противоположна — со знаком плюс и со знаком минус. Одно сближает людей, другое разъединяет. Давайте вникнем. Осудить (наказать) или одобрить (похвалить) может лишь судья, стоящий над тем, кого он судит. У него должно быть для этого право старшинства, или силы, или мудрости, или ответственности — и это право отчуждает его от людей. В любом суде это необходимо, ибо настроения, пристрастия, даже чувства ненависти и любви там не должны иметь никакого влияния на решение судьи. Только тогда суд и может быть справедлив. Нам, родителям или учителям, когда мы караем и милуем, осуществляя функции судьи, редко удается быть справедливыми вполне; и мы отталкиваем от себя детей и вызываем, стимулируем в них главным образом отрицательные эмоции, а потом и качества характера. Наказания почти всегда порождают озлобленность, обиду, страх, мстительность, притворство и т. д. А у остальных, «свидетелей», — чувство облегчения («Не я!»), даже злорадство, желание жаловаться, ябедничать, доносить — целый мешок этих мерзостей, с которыми так трудно бороться.

Не лучше и с похвалами. Все мы знаем, какому остракизму подвергаются так называемые примерные дети в школе. Взрослые их хвалят, награждают, в пример ставят, а дети их нередко дразнят, терпеть не могут. Закономерно! Похвала, награда у награжденного почти неизбежно порождают не просто гордость, а тщеславие, желание блеснуть, чувство превосходства, даже презрения к окружающим. А те, в свою очередь, маются от чувства соперничества («Почему не я?»), зависти, выискивают возможность выклянчить эту похвалу или какую-то награду. Лесть, подхалимаж, подсиживание в борьбе за «призовое место» — явления нередкие даже в начальных классах.

И совсем-совсем не то получается, если нами руководит чувство сопереживания: радости (до восхищения) и огорчения (до отчаяния), которые может выразить любой человек, находящийся рядом. Конечно, и здесь нужна оценка (чему радуешься, из-за чего огорчаешься — это зависит от твоих нравственных качеств), но при этом происходит сближение людей, их взаимопонимание, и все делаются лучше, человечнее.

Каждый может проследить это на себе. Если за тебя радуется кто-то, ты приобретаешь уверенность в себе, чувство достоинства, готов «горы свернуть». А в то же время испытываешь высокое чувство благодарности и признательности к тому, кто искренне рад твоей радости. А тот становится тоже щедрей сердцем, доброжелательней, великодушней. Каждый здесь приобретает друга, по крайней мере, чувство приязни, расположенности растет лавиной и у того, и у другого — «Ведь это все любви прекрасные моменты»!

Ну, а если за тебя огорчаются даже тогда, когда ты виноват, когда ты сам причина горя окружающих, что ты испытываешь? Слезы близкого или просто сочувствующего тебе человека будоражат, жгут твою совесть, словно сдирают с нее накипь ожесточения и самооправдания. И стыд, раскаяние, клятва самому себе: «Никогда, никогда не повторю больше этого!» — благодарные, очищающие, возвышающие человека чувства. И у жалеющих тебя растет сочувствие, желание помочь, спасти. Все это опять-таки роднит людей, делает их ближе друг к другу.

Кто-то может мне не поверить, что я шла к пониманию этих простых в общем-то вещей так долго и трудно. Что ж, счастлив тот, кому и в голову, наверное, никогда не приходит думать на все эти темы, кто верно чувствует и делает так, как подсказывают ему чувства. А я, хоть и толкалась подчас в мое сердце жалость, боялась пойти у нее на поводу и «распустить» ребят. И в радости тоже опасалась переборщить, никогда не выражала свой восторг, сознательно сдерживала себя. Однако сама жизнь с детьми учила жить не столько умом, сколько сердцем: что бы мы, отец с матерью, ни думали, как бы ни спорили, мы же прежде всего радовались и огорчались, снова огорчались и вновь радовались — жили жизнью друг друга. Вот в этом и состоит, по-моему, главный педагогический секрет.

Никитина Л. А. Я учусь быть мамой. М., 1983. С. 92–95