Мудрость воспитания. Книга для родителей

Воспитатель ведет за собой на помочах будущие светила

Когда Антипатр потребовал от спартанцев пятьдесят детей в качестве заложников, то они предложили ему вместо них сто знатных мужей, не так, как заурядные наставники, которые сделали бы именно наоборот. Спартанцы рассуждали правильно и возвышенно. В детях перед нами встает все наше потомство, на которое мы только смотрим, как Моисей на обетованную землю, но не входим; и в то же время они являются для нас помолодевшими предками, за которыми мы должны были явиться в мир… Дети самоедов (по Брюину) физически прекрасны, и только родители их безобразны. Если бы существовала совершенная и всемогущая педагогика и единодушие воспитателей между собой, то благодаря тому, что каждое поколение детей начинает по-новому историю мира, мы могли бы лучше овладеть ближайшим, а через него и дальнейшим будущим, в которое ныне мы так мало можем заглянуть, чтобы повлиять на него. Ведь те средства воздействия на мир, какие мы до сих пор имеем, — наши поступки и книги встречают уже определившийся и утвердившийся мир нам подобных; и только при воспитании мы сеем на чистую разрыхленную почву семена яда или меда; и подобно тому, как боги спускались к первым людям, так и мы (физические и духовные великаны для детей) нисходим к малышам и воспитываем их великими или малыми. Трогательно видеть, как перед воспитателем ползают сейчас в виде грудных детей великие умы и учителя ближайших поколений или как он ведет за собой на помочах будущие светила. Это тем более важно, что он не может ни знать, имеет ли он перед собой будущего демона человечества или светлого ангела-хранителя, которого он выращивает или губит, ни предвидеть тот опасный момент в будущем, когда чародей, играющий перед ним в виде малого ребенка, поднимется как великан.

Пусть ребенок будет для вас более священным, чем современность, состоящая из взрослых людей и их дел. Ребенком, хотя и с трудом, вы приводите в движение при помощи короткого плеча рычага человечества длинное плечо, дальнейшее направление которого в высоту и глубину нашего времени вы с трудом можете определить. Но вы, конечно, знаете и нечто другое, а именно, что моральное развитие, являющееся целью воспитания, подобно тому, как умственное развитие есть цель обучения, не знает и не боится ни времени, ни будущего. <…>

Итак, было бы необходимо больше сказать о неограниченной власти родителей. Дети, живя в этом наследственном государстве при таком изобилии законов и законодателей, что часто даже количество правителей бывает больше, чем количество управляемых, и царствующий дом многочисленнее своих подданных, имеют всюду перед собой именные указы, оскорбления величества, быстрые безапелляционные решения и скрывающуюся за всем этим розгу, видят в своем государстве хозяина, а также воспитателя и организатора их развлечений; они не защищены от него никакой внешней силой, так как дурное обращение с рабами (в некоторых странах), а также с животными (в Англии) наказуется, но не дурное обращение с детьми. Поэтому дети, находящиеся под неограниченной властью, без оппозиционных партий и антиминистерской газеты, без представителей, должны были бы, казалось, выйти из самого маленького государства гораздо более образованными, чем взрослые, воспитанные более крупным учебно-воспитательным заведением — самим государством.

…Каждый воспитатель, даже самый слабый, внушает питомцам это уважение к своеобразию, например своему собственному. Но на том же уроке он вновь сильно работает над тем, чтобы каждый из них был не чем иным, как повторением его собственного «я». Себе самому он разрешает столько индивидуальности, сколько ему нужно, чтобы искоренить чужую и насадить свою. Если вообще каждый человек втайне является своей собственной копировальной машиной, которую он применяет на других, и если он охотно вовлекает всех в свою духовную и умственную среду, как родственные души, как, например, Гомер охотно превращает весь мир в гомеридов или Лютер в лютеран, то воспитатель еще более будет стараться отпечатать и перепечатать свое изображение на беззащитных и бесформенных мягких детских душах, а отец ребенка будет стремиться сделаться также и отцом его души. Дай бог, чтобы это редко удавалось! И к счастью, это и не удается. Только посредственность вытесняет чужую посредственность при помощи своей, т. е. незаметную индивидуальность при помощи другой незаметной; отсюда толпа подражателей подражателям.<…>

Личность есть внутреннее чувство всех чувств, подобно тому как осязание есть общее чувство четырех внешних. Она есть то, что соединяет все эстетические, нравственные и умственные силы в одну душу и, подобно светлой материи, невидимо дает и определяет многоцветную видимость.

Мы умели бы лучше ценить и беречь этот жизненный дух, эту индивидуальность, если бы везде он так сильно выступал, как в гении! Воспитатель должен отделить от индивидуальности, которой он дает расти, другую, которую он должен подчинить или направить; иная индивидуальность у головы, иная у сердца. Каждая интеллектуальная особенность, например математическая, художественная, философская, есть бьющееся сердце, которому все науки и дарования служат лишь подводящими сосудами, наполняющими его материалами для переработки и движения. Но совсем иначе следует обращаться с нравственной особенностью: если первая есть мелодия, то эта есть гармония; Эйлера[22] ты не можешь ослабить, привив ему Петрарку, или наоборот. Ведь никакая интеллектуальная сила не может стать слишком великой и никакой великий живописец — слишком великим живописцем; но каждая нравственная особенность нуждается в исправлении своих границ посредством развития противоположного силового полюса. Тогда можно было бы гениальным девочкам давать в руки поварскую ложку, а стряпухам по рождению то или другое романтическое перо из крыла поэта. Впрочем, пусть останется в силе закон, что так как каждая сила священна, что ни одну не следует ослабить самое по себе, но можно лишь возбудить против нее другую, благодаря которой она гармонически соединится с целым. Так, например, пусть не закаляют ничем слишком нежно любящую душу, только пусть укрепляют в ней силу чести и чистоты; так, пусть смелый характер сделается не боязливым, а лишь любящим и мудрым.

Если бы было необходимо определить словами лучшего и идеального человека, то можно было бы приблизительно сказать, что он должен быть гармоническим максимумом всех индивидуальных дарований, вместе взятых.<…>

Рихтер И. П. Ф. Левана, или Учение о воспитании // Хрестоматия по истории педагогики. Т. 2. М., 1940. С. 288–290, 300–301