Две Европы [Очерки Верхнезаморского клуба]

7. Метаморфозы европейской ментальности

К.Ш.: Ментальность – это всегда о человеке. Её главная тема и ключевой вопрос: что есть человек? В поисках ответа на него ментальность проходит путь взросления. Её формирование начинается с познания внешнего человека и обстоятельств его жизни. Дальнейшее её взросление продолжается изучением внешнего мира. Завершается всё познанием абсолютного бытия. Но круг должен замкнуться – и ментальность вновь возвращается к человеку, только теперь – к человеку внутреннему. И возвращается она не с пустыми руками, а с уже решённым ответом на свой ключевой вопрос.

Однажды человек делает о себе великое открытие. Он выясняет, что у него есть не только родившая его мать, но и зачавший его отец. Это открытие настолько его поражает, что становится его стойким убеждением, архетипом – у всего должен быть «отец». Но куда бы ни глянул человек, он везде видит только «мать» – субстанцию, рождающую космические феномены. И он отправляется на поиски того, кто эти феномены зачинает.

Путь развития человеческого сознания – это путь от чувственного, очевидного взгляда на мир к вещам сверхчувственным, неочевидным. На ранней стадии развития, как правило, доминирует эмпирическое восприятие, поэтому отцовское начало здесь либо вообще отрицается, либо видится чем – то вторичным и производным от материнского. И лишь на определённом этапе развития, когда на первый план выходит мышление, отец получает главную роль.

Путь этот универсален – он присущ как индивидам, так и народам. И те, и другие последовательно проходят одни и те же стадии. У детей доминирует чувственное восприятие. Для них роль мамы очевидна: она вынашивает, рожает, кормит, заботится, и всегда рядом. А по вечерам она рассказывает волшебные сказки. Роль же отца ребёнку не совсем ясна: классический отец – весьма загадочный, но требовательный субъект со строгим взглядом, скучными занятиями и чуждыми увлечениями. И в выстраивании своей реакции на него ребёнок ориентируются на мать. Отношение маленьких детей к отцу определяется отношением к нему их матери. И лишь когда ребёнок взрослеет, и у него появляется мышление, он начинает понимать роль отца.

У народов – всё то же самое. Дикари – это дети. И народ в своём «детстве» больше всего доверяет чувственному опыту и матери как его средоточию. Отсюда – ведение рода по материнской линии. В плане гносеологии на этом этапе народам, как и детям, свойственны разного рода «волшебные сказки» – мифы и суеверия – плоды любознательности, питаемой воображением, и естественной религиозности. Зрелость начинается с доверия к «отцу» – сверхчувственной реальности – философии и общечеловеческой системе ценностей. И здесь на первый план выходят мышление и сопутствующая ему зрелая вера – априорная, нормативная, универсальная религиозность – то, что именуется «религией откровения».

Люди, не перешедшие в своём сознании от физической близости с матерью к ментальной близости с отцом, инфантильны. Также и не всем народам суждено повзрослеть. У каждого народа есть родина, но не всякий дорастает до осознания своего отечества. Родина – это чувственное пространство, знакомая, близкая сердцу реальность – родные «берёзушки и навозик». А главное – это кровное, этническое единство населения. Отечество – сверхчувственный проект, умопостигаемая реальность с общечеловеческой системой ценностей – понятие нормативное, зрелое. Инфантильное народное сознание стремится остаться с «мамой» – родиной, и обособиться в рамках уютного моноэтничного государства. И только «взрослые» народы способны обретать свои отечества – многонациональные империи, основанные не на этническом принципе, а на общечеловеческой идее.

Но это оказывается непросто, т. к. «отец» неочевиден, он скрыт от чувственного восприятия. Многие останавливаются на полпути. Но не таков европеец. Он идёт до конца.

Греческий человек мифологической эпохи знает пока ещё только «мать» – Космос. Это человек – микрокосм. Он одномерен также, как одномерен и его большой прототип. В нём как в капле воды отражается только одна, космическая субстанция, и он лишь смутно предполагает о существовании иного, «отцовского» начала. Однако по мере взросления, взор новоявленного европейца всё сильнее сосредотачивается на неочевидном. Греки всё больше доверяют не тому, что можно увидеть, а тому, что можно мыслить. Идёт поиск космического первоначала. Рождается натурфилософия.

Начиная с Сократа, греческая философия окончательно преодолела инерцию очевидности и, во многом, определила патриархальную сущность европейской цивилизации. Платонизм выделил интеллигибельное «отцовское» начало, которое не порождается чувственным «материнским», а является независимым и определяющим по отношению к нему. Именно в греческой философии рождается мысль о тождестве бытия и мышления. Возникло стойкое убеждение: существовать может только то, у чего есть «отец» – умопостигаемое, формирующее начало.

Христианство смогло вобрать в себя и творчески переварить всё античное наследие. Здесь осуществился своего рода «принцип соответствия», сформулированный позже в науке Нильсом Бором. Христианство включило античный Космос в свой долгосрочный глобальный проект «на правах частного случая». При этом Космос нисколько не пострадал. Он остался таким же прекрасным, каким его представляли греки. Просто он перестал быть вечным саморазвивающимся Абсолютом. Космос как идеальный порядок существует, но он не самозародился, он создавался по плану. У него есть «отец», создатель – внешний по отношению к нему субъект, который задал программу его развития. И даже «бессмертные боги» никуда не исчезли: из персоналистических хтонических порождений они превратились в безличные космические законы – «агенты влияния» Логоса.

Патриархат созрел и выходил на финишную прямую. Ему оставалось завершиться в абсолютном отношении. Для этого нужно было понять тонкости божественного «устройства». В Боге были выделены две субстанции – Сущность (Природа) и Ипостась (Личность), являвшиеся, соответственно, «материнским» и «отцовским» началом. Первичность божественной Личности, которая определяла принципы существования божественной Сущности, стала логическим выражением абсолютной божественной свободы.

И вот зрелая европейская ментальность, совершив грандиозное историческое путешествие, возвращается к внутреннему человеку. Следуя богословской формуле, она выделяет в человеке две разнородные субстанции – личность и сущность, регулятор и регулируемое, «отцовское» начало и «материнское». Подобно противоположным полюсам, они создают поле напряжения, в котором заключается человеческое бытие. Ипостась как «отец» определяет принципы существования человека как индивида. И согласно этим принципам она форматирует его человеческую сущность – «мать». В итоге от их взаимодействия рождается «дитя» – человек – личность. По аналогии с божественным бытием, человеческая свобода определяется главенством ипостаси над сущностью. Свободная человеческая личность, подобно божественной Ипостаси, определяет принципы существования собственной сущности. Именно личность решает, кем быть человеку.

Так внутренний человек находит своего подлинного «отца», который есть его «пятый элемент», античный «герой», логос, «рожденный свыше» (Ин 3:3), – ипостась. Человек есть «дитя» двух «родителей» – сущности и ипостаси. Поэтому его первоначальный ключевой вопрос оказывается недостаточным. Чтобы понять человека, придётся ответить на два вопроса: «что есть человек?» и «кто есть человек?». Первый относится к человеческой сущности, а второй – к его личности.

Именно в этой субстанциональной двойственности – ипостаси и сущности – снимается столь болезненная для человека антиномия свободы – несвободы. Бог абсолютно свободен, что выражается в Его абсолютной власти над собственной Сущностью. Человек как ипостась, как личность – свободен, а как сущность – нет. Поэтому его свобода ограничена рамками собственной сущности. Но в этих пределах он полностью властен над нею. Однако провозглашение Бога – любовью даёт надежду на то, что рамки этой сущности могут быть расширены до бесконечности, когда уже не будет «ни эллина, ни иудея, ни мужчины, ни женщины» (Гал 3:28).

Представленная христианством концепция абсолютно свободного Бога – любви давало ему безграничные мировоззренческие и цивилизационные возможности. Прежде всего она показала – как вообще логически возможна свобода. Христианская богословская догматика составила некий концепт, который послужил отправным моментом рождения европейской универсальной цивилизации. Через христианскую антропологию он ждал своего воплощения в философии, культуре, искусстве, политике.

Однако произошло то, о чём у Ф. М. Достоевского предупреждал Великий Инквизитор: свобода для человека часто оказывается непосильной ношей. Крупнейший сегмент европейской цивилизации не выдерживает высоты патриархальной ментальности. Вследствие ряда обстоятельств он меняет его основную богословскую формулу – Символ веры – и оборачивается вспять. Всё это привело к рождению в рамках европейской цивилизации самостоятельного культурного и цивилизационного феномена, известного как «Запад».