Две Европы [Очерки Верхнезаморского клуба]

15. Модерн и Новое средневековье

К.Ш.: Справедливости ради надо сказать, что картина эта была не безоблачной. Периодически, с той или иной стороны раздавались отдельные голоса в пользу забытой единичности. Это загнанная в подвал ипостасная реальность, пользуясь своим влиянием изнутри, рекрутировала в свои ряды особо тонких индивидов, и выдвигала их на передовую в качестве верных бойцов. Этот феномен получил наименование «Новое средневековье».

Первым огрызнулся великий Паскаль, который, в частности, опасался, что математики, чего доброго, примут его за какую – нибудь теорему[109]. Бога он воспринимал личностно – не как Бога философов, «творца геометрических истин и круговорота стихий», а как Бога «любви и утешения»[110]. В некоторой оппозиции также стоял Лейбниц, создавший свою монадологию. При желании, в монадах можно увидеть интуицию об ипостасях и логосах. Кроме того, он вновь заговорил о забытых целях и смыслах. Это была попытка вернуться к Платону и Аристотелю. Пытались плыть против общего течения и «кембриджские платоники». Однако модернистскую тенденцию было не остановить: «в своей науке о природе Кедворт и его сподвижники вели арьергардные бои против будущего»[111].

Вообще, вызов модерну не стоит понимать, как борьбу одних философов и течений с другими. Это противостояние могло происходить даже внутри одного и того же учения. И оно проявлялось в виде парадоксов, противоречий и нескладух. Просто у одного мыслителя было больше модернизма, у другого – меньше, у третьего – совсем мало. Так, при всех метафизических ошибках, в западной схоластике ещё огромное количество ипостасных интуиций. Модерн Декарта также находится на зачаточной стадии – он ещё предполагает существование врождённых идей. Эмпирист Локк уже отвергает наличие врождённых структур, но, при этом, главным фактором познания считает интуицию. Это явное противоречие, т. к. интуиция, по сути, и есть непосредственное восприятие реальности. Но Локка это не смущает. По всей видимости, он исходит из факта собственного процесса познания, в котором интуиция играет ведущую роль. Хотя, согласно его же учению, никакой интуиции быть не должно – человек есть tabula rasa. Но Локк чувствует, что она реально есть. Поэтому, несмотря на то, что доказать наличие интуиции эмпирически невозможно, эмпирист Локк априорно утверждает её существование. Это, пусть невольное, но утверждение онтологичности ипостасного бытия. Конечно, можно говорить о разных видах интуиции[112], но очевидно, что все эти ниточки в конце концов ведут к своему источнику – ипостаси.

Очень много модернизма было у Просвещенства. Можно сказать, Просвещенство – любимое дитя модерна. Любимое, потому что наиболее последовательное. Именно в эту эпоху рождается идея всеобщего безличного прогресса. Но и у Просвещенчества был свой внутренний бунтарь – Руссо.

А потом против модерна мощно выступил Кант. Но и Кант амбивалентен. Это был философ Просвещенства, написавший даже о нём эссе. Кстати, Кант, в отличие от того же Локка считал интуицию низшим, чувственным началом. И в то же время у него были очень сильны метафизические, ипостасные интуиции. Его «практический разум» – это ведь и есть ипостась, чистый дух, свободный не только от Космоса, но и от собственного микрокосма. И вокруг этого «практического разума» Кант предлагает строить всю человеческую жизнь – личную и общественную. Он, при отсутствии понятия «ипостась», тем не менее фиксирует её, и заключает, что без неё истинное познание невозможно. Потому что вещь как ноумен существует лишь в логической структуре мышления, и им не ухватывается непосредственно, а лишь описывается. А вещь как феномен воспринимается чувственно, в опыте. Но чувства ошибаются. В итоге мир в своей онтологии оказывается непознаваем: «Ни логическое заключение, ни чувственный опыт не могут, по Канту, выступать в качестве фундаментального и окончательного онтологического аргумента»[113]. В качестве решения Кант предлагает опираться на «практический разум», который является его пониманием ипостаси.

По этой же причине Кант отвергает все бывшие до него доказательства бытия Бога как рациональные, ноуменальные и неадекватные. Взамен он предлагает своё доказательство, основанное на «практическом разуме», т. е. на вере как ипостасном познании. Проблема в том, что сам Кант – плоть от плоти дитя модерна. И его объяснение «практического разума» слишком рассудочно. Разворачивая свои аргументы и логику, сам он опыта веры не имел.

Тем не менее это учение Канта стало мощным бастионом на пути движения модерна. Так и не сумев взять эту крепость, модерн её просто обошёл. Запад в этом аспекте Канта не переварил. Он остался загадкой. И до сих пор существует на уровне ценного музейного экспоната или красивого афоризма. Правда, были ещё неокантианцы, пытавшиеся реанимировать сильные ипостасные интуиции своего великого учителя.