Две Европы [Очерки Верхнезаморского клуба]

* * *

К.Ш.: Схоластика, упразднив ипостась, сломала христианскую парадигму. Модерн, подменив разум рассудком, разрушил платонизм. Постмодерн же – это уже, в сущности, разрушение всякой рациональности. Даже рассудочность предполагает, что за любым многообразием стоит какая – то единая идея. Постмодерн утверждает, что есть только само многообразие. И оно просто складывается, подобно стёклам в калейдоскопе, в различные узоры, в зависимости от контекста ситуации или эпохи. И эта комбинация порождает слова и смыслы. Как остроумно замечает Дэвид Уэст, «в случае постмодернизма всё выглядит так, словно бы мы попали в зазеркалье западного разума»[145].

Постмодерн вернул Запад в «систему Птолемея», в мир очевидностей. Если нет никакого духа вещи, её невидимой сущности, значит вещь определяется своими внешними деталями. Вещи нет, есть конструктор. И любую вещь можно собрать, переставляя детали конструктора. Меняя детали, мы меняем вещь, произвольно создавая новую сущность.

Матриархат вернулся, причём в агрессивной форме. Его задача – уничтожение уже всякой, даже игрушечной, метафизики. Истребление любого «отцовского» и даже «квази – отцовского» начала. Постмодернисты проводят «деконструкцию знаний и дискурсов, которые в глубочайших посылках и строении таят мужскую или маскулинную природу[146]. Нет никакой умозрительной сущности (идеи, дискурса), есть только конкретное, видимое существование. Нет зачинающего «отца», есть только рожающая «мать».