Новая критика. Контексты и смыслы российской поп-музыки (сборник статей)

Как модернист, Оксимирон считает, что «великие идеи» можно транслировать только через эпические (во всех смыслах) тексты. И именно поэтому свою «великую идею», «вечный сюжет» критики окружающей его социальной реальности и бунта против ее несправедливости он аллегорически заворачивает в уже традиционный, если не сказать классический, для подобного месседжа жанр — антиутопию общей длительностью почти в 40 минут. Поэтому же он неоднократно апеллирует к монументальности своего творчества (не только на баттле со Славой, но и в других случаях — «Мы — строим империю с нуля и на века» («Больше Бена»), «Мы архитекторы амфитеатров» («Машина Прогресса») и так далее) и ответственности себя как творца перед культурой и социумом: «У тебя что, на кону Олимпийский? / Десятки людей на зарплате с петербургской пропиской. / Что все зависят от баттла и им хана, если слить его?».

Однако то, что для Оксимирона представляется маркером причастности к «большой» культурной истории в лице «вечных сюжетов», для его оппонента становится прекрасным объектом для критики. Слава снова вскрывает за любой попыткой оригинальности копирование и цитирование:

Это набор самых скучных клише, которые
существовали в истории.
Оригинальный сюжет —
трагическая любовь посреди антиутопии.
Блядь, такого уж ни у кого не было, да?
Ни у Оруэлла, ни у Замятина.
Это как бы попсовый мотив, который заебал
уже окончательно.

Вроде бы странно слышать такое обвинение от человека, написавшего целый альбом пародийных каверов на треки самого Оксимирона — но для Славы копирование и цитирование в творчестве не является чем-то постыдным: оно является таковым для Оксимирона. Тут вспоминается «Страх влияния» Гарольда Блума[487], целиком посвященный этому мотиву в европейской культуре: изобретенный в Новое время концепт индивидуального авторства как ценность (подразумевающий личный вклад, уникальный стиль, голос и так далее) принуждает авторов отчаянно пытаться доказать, что они уникальны, и скрывать «изначальное убийство отца», то есть тот факт, что все так или иначе заимствуют. Подражание и копирование — страшные обвинения в модернистской парадигме (и только в ней). Именно это Слава оборачивает против Оксимирона: «третьесортный ремикс Есенина или первосортный — Олдоса Хаксли» — критика индивидуальной авторской уникальности в квадрате, так как «третьесортный ремикс Есенина» — это цитата из самого Оксимирона (баттл с ST).

Оксимирон как модернист может попытаться выкрутиться из обвинения в копировании, апеллируя к вечности идеи, универсальности сюжета, глубине замысла и важности того, о чем его месседж (как он и сделает в третьем раунде, посвященном концепции мономифа). Ожидая этого, Слава ехидно отмечает: «Но ты сам сказал „Афише“: „Важна не идея, а исключительно ее живучесть“», — готовя для оппонента еще одну любимую постмодернистами «волчью яму» — акцент на том, как доносится месседж, переносе фокуса внимания с означаемого, его семантики и даже цели текста на медиум, на означающее, на текст, на риторику, на игру со словом:

«Худой отпечаток плеча»[488] — учителя, вот сраму-то!
Это не могло быть у Пастернака, это попросту безграмотно.
Отпечаток худого плеча, ну блядь, слово — не твой конек.
Ты рождаешь не панчи, а перлы,
как «гандбольный мировой рекорд».
Это что такое? Это на твоем альбоме, блядь.
Это что такое, придурок? Где работа со словом?
Где неожиданные смыслы, мужик?
Это похоже на казус в порно:
Ты решил, что раз тебе лижут жопу,
значит можно насрать на язык…

Как постмодернист, Слава выносит «великую идею» «Горгорода» за скобки и работает с текстом, со слогом Оксимирона, сравнивает качество его «авторской» реализации идеи с другими антиутопиями и приходит к вердикту: «„Горгород“ — даже не хорошая калька, не напалм, а жвачка».

В связи с игрой и работой рэпера с языком всплывает очень важный для модерна концепт — авторство и сама фигура автора, за важность которой активно выступает Оксимирон («Просто у всех ваших кумиров один гострайтер <…> / Но коль вы блогеры и комики и в баттлах проездом, / Давайте честно и указывайте автора текста»; см. также аналогичные аргументы в баттле против Джонибоя). С точки зрения модернизма только автор обладает монопольным правом на интерпретацию, правильное прочтение текста, так как только он в полной мере осознает масштаб идеи, которую он вкладывает в свое произведение — закрытую форму, которая в силу ограниченности человеческого языка не может полностью вместить все грани авторского замысла, цели и семантики (Оксимирон: «Это средние рифмы, правда, / Ну и что, ведь за ними правда»). В том числе именно фигуре автора обязан своим появлением практически онтологический вопрос Оксимирона в адрес Славы:

Ты змея, ты боишься меня и себя.
Твой единственный шанс — отшутиться, стебя.
Ты увертливый гад, зацепиться нельзя,
Потому что сарказм — это панцирь, броня, чешуя.
Только где ты, товарищ?

Обвинение в том, что у Славы нет собственного «авторского „я“», подобно стандартному аргументу против постмодернистов: они не выдерживают ядро внутренней авторской идентичности, становясь увертливыми, скользкими фигурами, за которые не получается зацепиться. Иными словами, у них нет идеи автора как чего-то целостного, который стоит за произведением, — конкретного человека, голоса культуры, голоса языка (Хайдеггер), голоса поколения (Хемингуэй), голоса Бога и так далее. Однако для Славы эта претензия фундаментально нерелевантна, потому что размножение собственных творческих личностей для него — рабочий прием: у него более двадцати творческих псевдонимов, работающих в разных стилях и форматах. Этот же инструмент задействуют, например, Делез и Гваттари в самом начале «Тысячи плато»: «А поскольку каждого из нас — несколько, то набирается целая толпа. <…> А чтобы нас не узнали, мы умело распределили псевдонимы»[489]. Для постмодерниста любое «авторское „Я“» — это продукт текста, который пишется. Это и порождает принцип свободы интерпретаций: раз нет автора, то некому задать вопрос «Что за великая идея стоит за текстом?», а значит, нет и правильных/неправильных интерпретаций текста — истинный смысл недоступен даже тому, кто его написал, потому что инстанция авторства конструируется текстом, а не наоборот.

Еще одним обвинением против постмодернистов, связанным с работой с текстом и языком как формой, является то, что в их текстах игра с языком важнее смысла, что приводит к превращению произведения в открытую форму, превалирующую над содержанием (Оксимирон: «Ты же просто пустой, абсолютно пустой — ни черта за душою, мне жаль ее. / Ты читал про макак, но ты тоже примат — / Примат формы над содержанием»). Слава снова отвечает на это в постмодернистской логике: раз авторы умерли, остаются только тексты — и именно тексты сражаются на баттлах. Он ехидно замечает, что «панчи Мирона в отрыве от него теряют блеск» и что «другого за такие панчи сослали бы баттлить на RBL». Таким образом, в этой версии в баттл-рэпе все завязано именно на тексте, на его форме, на панчах, а не на смысле, содержании, чего, с точки зрения Славы, не понимает модернист Оксимирон, которому нужны второе дно, трансцедентные смыслы, самовыражение автора:

Но Мирону не нужны панчи, он интересный и так.
Сегодня ты смотришь баттлы без панчей,
а завтра — порнуху без баб.
Личности, личности, личности…
Блядь, какие личности?
Они верят, что я пил мочу,
или что ты встречался с Соней Грезе,
Или что у тебя во рту столько белка,
что можно испечь целый противень безе,
Ведь баттл — территория постправды.
Здесь не важно, какой факт настоящий.
Так какие личности, долбоеб? Тут решает количество панчей.

В финальном аккорде своего выступления Слава КПСС показывает, что бывает с творчеством, если «авторское ядро» (все вышеперечисленные аспекты концепта авторства и фигуры автора) начинает превалировать, и как бы протягивает оппоненту зеркало:

За весь твой творческий путь нихуя, кроме рефлексии.
«Я, я, я» — о своей фигуре весь написанный материал
Ты так много пиздишь о культуре, но хоть где-то ее осмыслял?
Нет.
Даже в ссаной песне про вейп мы сказали намного больше.
Весь твой рэп ни о чем, потому что он только об Окси,
Так что на хуй тебя и на хуй Versus вместе
с вашей послушной толпой.
Лучше я сдохну ебучим ноунеймом,
чем прославлюсь и стану тобой!