Молитва Босса. Часть 2

Глава 37

Дни протекают спокойно. Наверное, это потому, что я совсем не выхожу из комнаты. Я не могу смотреть в лица людей, которые помнят Симона, были его друзьями и теперь винят меня в его смерти. Я живу словно во сне. Иногда дотрагиваюсь до живота, и мне страшно говорить с ребёнком. Страшно привыкать к нему. Страшно любить его, ведь смысла в этом нет. Он останется один. Без меня. А умирать, зная, что в тебе нуждаются, очень сложно. Это мучительно. Я вспоминаю о Марте, рассказывающей, что она тоже старалась проводить меньше времени с Пабло, чтобы не было больно, когда его убьют. Но всё равно было. Наверное, это одна из самых страшных вещей, отказаться от своего ребёнка и похоронить его, пока он ещё жив. Только вот я хороню не его, а себя. Я уверена, что ему помогут. И когда-нибудь ему расскажут о том, что случилось на самом деле. История повторится. Мой сын возненавидит своего отца за то, что тот своей нелюбовью и одержимостью убил его мать. Я не хочу этого. Клянусь, не хочу, чтобы ребёнок убил Лазарро. И не хочу, чтобы Лазарро убил своего сына. Но что я могу? Я слабею. Моё тело слишком маленькое для крупного ребёнка, и моё здоровье на нуле. Никакие витамины не помогут склеить разбитое и уничтоженное сердце. К сожалению, это в руках другого человека, а ему это не нужно.

Лежу в кровати, заставляя себя уснуть, но сон не идёт. Обычно я легко могу уснуть и забыться. Не думать ни о чём, а просто плыть по течению выдуманной жизни во сне. Этот вечер ужасен. Моё сердце постоянно колотится в разных тональностях. Дышать сложно, словно кислорода не хватает. И дело не в беременности. Это подсказка, что-то случится, а я не хочу знать. Я медленно мерю шагами комнату, пытаясь успокоить и ребёнка, и саму себя. Он сегодня тоже чересчур активный, и живот схватывает при каждом движении. Хотя срок уже позволяет провести операцию, но я хочу полноценно выносить сына, чтобы он родился крепким малышом, а не требовал какого-то особого ухода. Он должен быть выносливым в этом мире. Его ждёт много плохого и страшного, поэтому я хожу. Глажу живот и успокаиваю ребёнка. Я нарушаю свои правила не говорить, не связываться с ним душевно, не привязываться к нему, но иначе не могу. Я люблю своего сына. Люблю этого ребёнка, и это больно.

Всю ночь не могу уснуть. Утром ребёнок затихает и абсолютно не двигается, что меня немного пугает, но я успокаиваю себя тем, что он был очень активен ночью. Мне удаётся поспать лишь днём, а потом начинается тошнота. Мерцание моего сердца превращается в пытку. Я боюсь, когда мне приносят ужин. Я жду какой-то ужасающей новости, потому что моя интуиция, как и раньше, подсказывает мне — будет больно и плохо. Вероятно, это моя смерть приближается, но я выстою. Я смогу.

Мне душно. Вытираю пот со лба и включаю лампу возле кровати. Облокачиваюсь на кровать и смотрю на ночное небо через распахнутые балконные двери. Так тихо и тепло. Даже невыносимо тепло. Мне не хватает кислорода. Ребёнок так и не шевелится весь этот день, и я решаю, что утром поеду в клинику, чтобы убедиться в его состоянии. Может быть, это не моя смерть, а ребёнка? Лазарро? Вдруг он что-то задумал? Вдруг он…

Мои мысли обрываются, когда неожиданно ночной воздух разрывают звуки фортепиано. Недоумённо прислушиваюсь, не понимая, какого чёрта внизу включили музыку. К фортепиано присоединяется скрипка. Это вынуждает меня подняться с кровати и остановиться. Моё сердце до боли бьётся о грудную клетку. Тело начинает трясти, когда я узнаю мотивы.

— Мои мечты заняты тобой…

Дёргаюсь от низкого, грудного и немного хриплого мужского голоса.

— «Я тебя люблю» витает в воздухе. Я тебя люблю.[1]

Мои глаза распахиваются шире, ведь я узнаю и голос поющего.

— Если эти слова приходят в голову — давай забудем обо всём.

Рваный вздох срывается с моих губ, и я медленно иду к балкону.

— Я тебя люблю, только так и существую, я тебя люблю.

Мои ноги путаются, и я хватаюсь за дверь.

— В глубине души я мужчина, у которого не дрогнет сердце.

Я вижу фортепиано, на котором играет мужчина, а вокруг него расставлены свечи.

— В постели я главный, но дрожу перед тобой. Я ненавижу и люблю.

Моё сердце готово вырваться из груди. Лазарро в костюме стоит внизу и поёт.

— Похоже на бабочку, которая умирает, едва взмахнув крыльями…

Закрываю рот ладонью, не веря своим глазам. Наши взгляды с Лазарро встречаются. Он стискивает кулаки.

— Любовь, которой занимаются в постели. Посмотри на меня с другой стороны.

Моё тело трясёт так сильно, что я едва стою на ногах.

— Сегодня я откроюсь тебе. Первое мая, смелей, — его ноги подгибаются, а голос хрипит сильнее, как и становится громче.

— Я тебя люблю и прошу прощения. Помни, кто я. — Он опускается на колени. Мои глаза полны слёз, а сердце… это чёртово сердце ликует, но так больно.

— Открой дверь своему воину…

Меня ударяет в грудь словно молнией, и я отшатываюсь от балкона.

— И налей мне своего лёгкого вина, которое ты сделала, когда меня не было.

Я отхожу спиной, мотая головой.

— И постели льняные простыни, чтобы я уснул, как младенец.

Зажимаю уши руками, скуля от боли в сердце. Скатываюсь на пол, и у меня всё дерёт внутри. Руки падают, а он поёт. Через ком в горле, через свои табу и правила он поёт.

— Ты совершенно спокойна и несёшь собой свет. Я тебя люблю и прошу прощения. Помни, кто я. Люблю тебя.

Меня бьют, лупят по сердцу эти слова.

— Люблю тебя,

Меня крутит от страха внутри.

— Люблю тебя,

Поднимаюсь на шатающиеся ноги и иду к двери.

— Люблю тебя.

Словно оглушает.

Я вылетаю из комнаты. Взгляд мутный от слёз. Хватаюсь за перила, слыша звуки музыки, и он больше не поёт.

— Не останавливайся, Лазарь. Продолжай.

Различаю голос Итана.

Господи… босыми ногами иду по мраморному полу к дверям на улицу.

— Позволь мне обнять женщину, которая, напевая, гладит бельё. И потом немного подшутит над тобой прежде, чем заняться любовью…

Душный и полный аромата свеч воздух бьёт по моим лёгким. Останавливаясь, смотрю на Лазарро, стоящего на коленях со сжатыми кулаками. Он смотрит на мой балкон и поёт, хотя его лицо то превращается в болезненную маску отчаяния, то становится покорным.

— Люблю тебя, — он шепчет, опуская голову, словно ожидая палача. Меня, которая отрубит его голову и бросит в сторону. Предаст его, показавшего свою слабость, решившегося на это.

«Никогда не опущусь на колени».

«Никогда не буду петь серенады под балконом».

«Никогда не сделаю тебя любовницей добровольно».

«Никогда… никогда… никогда».

Его слова, сказанные когда-то давно крутятся у меня в голове, пока я касаюсь голыми ногами зелёной травы и иду к нему. Лазарро поднимает голову и сглатывает. Его губы сухие. Он облизывает их, а взгляд болезненный и одержимый.

Мои ноги подкашиваются, и я становлюсь на колени напротив него.

— Разреши мне вернуться домой, Белоснежка, — шепчет он.

— Я мудак и всегда буду таким, но мудаки тоже любят. Они любят хуже других. Они паршивые ублюдки, которые до последнего не могут сказать это. Пока не теряют навсегда. Теряют смысл. Теряют причину, чтобы было больно. Теряют кислород. Теряют женщину. Я потерял тебя. И я не могу с этим смириться. Я прошу… прощения за то, что мудак, и ты ненавидишь любовь ко мне. Мудак, который так упивался этой любовью, но так боялся потерять её. Его страх отдать любовь, которую он никогда не знал, другому. Ребёнку. Сойти с ума от отчаяния, что ты больше не будешь любить меня. А я не успел насладиться. Не успел пожить в любви этой. В твоей. Я ещё ничего не успел, а уже потерял. Разреши мне вернуться, Белоснежка. Я прошу, чтобы ты научила меня быть другим. Научи меня принимать ребёнка. Научи заботиться о тебе и о нём. Научи меня жить. Я умираю, видя, как ты теряешь веру. Теряешь себя. Я всегда был готов на всё, лишь бы ты была моей. Теперь я готов на всё, чтобы ты была собой и не оставила меня раненного прошлым, — Лазарро задыхается от своих слов, а я, как и он, не могу глотнуть кислорода. Его пальцы касаются моей щеки и ведут по дорожке из слёз.

— Я на коленях, Белоснежка. Я твой. И хочу узнать, есть ли у меня шанс получить прощение за свой эгоизм, но я буду эгоистом, потому что люблю тебя. Я буду требовать больше любви, потому что не знал её. Меня всегда отшвыривали. Меня слали на хрен. Меня ненавидели за то, что я живой. И я умер, чтобы никто больше не причинил мне боли и не смог манипулировать мной. Чтобы никто не бил меня ножом в спину, когда я отвернусь. Чтобы никто не предавал. Но я хочу жить. Хочу, чтобы ты жила вместе с ребёнком, или без него, мне не важно. Я буду стараться. Буду учиться. Я хреновый мужчина. Но рядом с тобой я живой. Не уходи от меня. Не умирай в одиночестве, как когда-то умирал я. Я закрою тебя собой. Лягу на сотню осколков. Приму миллион пуль. Я не буду другим, но буду лучше, чем сейчас. Мне нужна твоя помощь. Ты мне нужна. Я люблю тебя. — Его пальцы пробираются к моему затылку, и он притягивает меня к себе. Его лоб касается моего, а я захлёбываюсь от слёз.

— Я не откажусь от боли, Белоснежка, это мой маяк к тебе. Только через неё понимаю, что для меня важно, и почему я дышу. Почему я делаю что-то. Я ублюдок, каких поискать надо, да и не найдёшь. Я лучший из них, но хочу быть лучшим для тебя. Я боюсь совершить ошибку. Боюсь, что безумие, оттого что ребёнок заберёт тебя у меня, заставит меня быть таким же, как мой отец. Я боюсь того болота, в котором топили меня много лет. Боюсь причинить боль тебе из-за него. Я боюсь, Белоснежка. Боюсь, что не смогу быть отцом. У меня был паршивый пример перед глазами, и я боюсь его повторения. Боюсь одержимости тобой. Боюсь, что ничего не почувствую к ребёнку. Боюсь, что однажды он убьёт меня за любовь к тебе. Боюсь увидеть в его глазах себя и ту ненависть, которая была у меня, когда я смотрел на отца. Боюсь, Белоснежка. Я боюсь, поэтому и решил избавиться от него. Не от тебя… от него. Меня предупредили, что это опасно, но я не слышал. Не хотел. Я был одержим страхом, что мою любовь заберут. Так легко. Я снова останусь один и больше никогда не буду любим. Одной. Только одной. Белоснежкой. Моей женщиной. Моей. Лишь моей. И этот страх свёл меня с ума. Страх он так силён. Но я не хочу бояться. Я хочу узнать, что такое любить тебя честно и быть любимым тобой искренне. Без лжи. Без страха. Без прошлого. Я хочу прожить другую жизнь. Она будет опасной. Я не перестану убивать. Буду спать с оружием, чтобы всегда защитить тебя и его. Я буду стараться. Впусти меня обратно, Белоснежка.

В тот день, когда Лазарро держал меня за руки, я ждала от него трёх заветных слов. Я думала, что это именно та самая минута, в которой они должны были прозвучать. Но нет, я ошиблась. Когда я потеряла смысл и, действительно, готова была уйти в темноту, они прозвучали и спасли меня. Они вернули мне искру в сердце, заставили его опять часто биться и жить. И вот, я смотрю на Лазарро, ожидающего моего согласия, и не могу сказать ни слова. Не могу просто разомкнуть губы и умолять его никогда не бояться будущего рядом со мной. Я покажу. Научу. Спасу. Я буду рядом. Я люблю его сильнее других, и так это и останется. Не могу… язык не шевелится. Могу лишь придвинуться ближе и коснуться своими солёными губами его. Я могу ощутить силу его рук, стискивающих мою голову, и губ, до боли впивающиеся в мои. Могу почувствовать, как он дрожит, и услышать свой тихий смех. Может быть, мы сумасшедшие, раз хохочем. Может быть, это защитная реакция наших разумов, чтобы не свихнуться от силы любви друг к другу. Кто его знает, но я верю ему. Верю снова.