Молитва Босса. Часть 2

Глава 1

Мне всегда было интересно, куда я попаду: в ад или рай. Большую часть своей сознательной жизни я была идеальной и глупой, наивной и недалёкой. Я помогала нуждающимся, отдавала всё родителям и своей семье, прогибалась подо всех и молча следовала приказам, даже самым идиотским. Но за два года я стала сущим дьяволом во плоти. Я убиваю, если это нужно. Ненавижу, если хочу. Занимаюсь сексом так, что теряю сознание. Я делала много плохого. Жалею ли? Нет. Наверное, я всё же попаду в ад. Но какой смысл наказывать души за то, что, в принципе, они пережили, будучи в телесной оболочке? Ведь, по сути, мы живём в аду. Среди нас есть те, кто тычут в нас вилами, и большинство голодает, ведёт ужасный образ жизни, умирает от заболеваний и многое другое. Так, где же то самое прозрение, которое приходит после смерти? Желание раскаяться? Упасть на колени и рыдать, умоляя не наказывать? Может быть, в заднице, как, в принципе, и само человечество?

Нет, я горжусь свой новой верой. И ни капли не буду раскаиваться в том, что отреклась ото всех, ради одного мужчины. Буду смеяться в лицо тем, кто скажет, что я была плохой девочкой. О-о-о, да, я была паршивой девочкой и наслаждалась каждой минутой своей жизни.

В ушах стоит шум невероятной силы. Голова огромная, словно наполненная ватой. Дышать больно и сложно, но я чувствую, как губ касается прохлада, словно на них дует ветер. Мысли в голове скачут одна за другой. Я не чувствую своего тела. Слышу лишь свой ускоряющийся пульс и чувствую невыносимую слабость, от которой хочется спать, но я помню… что-то очень важное. Должна помнить…

— Белоснежка, — знакомый голос Лазарро раздаётся где-то очень далеко.

Мне кажется, что я в огромном лесу, и здесь не щадящее мой слух эхо. Я хочу вырваться из него, но что-то давит мне на грудь. Вздохи даются мне с огромным трудом. Поверхностные. Прерывистые. Едва насыщают мои лёгкие, в которые, видимо, воткнули чёртовы гвозди.

— Белоснежка, тише… ты в безопасности. Это я. Тише.

Я ощущаю, как моих холодных пальцев касается что-то обжигающее. Огонь. В голове сразу же вспыхивает воспоминание. Воск капает мне на тело, а потом вода… вода.

Смутно, но даже этого достаточно для того, чтобы вспомнить, что я умерла. Я ощущала смерть. Я была там, за гранью, когда плавала на дне моря. Но сейчас… сейчас я в аду, как и говорила. И этот ад куда хуже, чем вымышленный.

Снова шум. Он появляется резко, словно по щелчку, и мне хочется избавиться от него. Мне на лицо что-то давит, и я не могу дышать. Нужно сорвать… сорвать это. Шевелю пальцами, чтобы поднять руку. Мне не хватает кислорода. Его нет. Лёгкие горят и расширяются, а в рёбра словно шипы впиваются.

— Белоснежка, не причиняй себе боль. Послушай меня. Ты в госпитале…

Лазарро.

Нужно сорвать то, что не даёт мне дышать. Сорвать это. Я должна. Успеть… должна.

Мне с невероятными усилиями удаётся опустить что-то гладкое с лица и немного приоткрыть глаза, шумно дыша ртом. Передо мной всё плывёт, я вижу лишь нечто тёмное. Оно двигается и наклоняется ко мне. Я не могу кричать… мне страшно… чувствую, как становится жарко…

— Белоснежка, чёрт возьми, это я. Успокойся, твой пульс зашкаливает. Это плохо. Плохо для тебя сейчас…

— Лазарро, — в горле нещадно сушит, и я даже его имя произношу в голове. Пить… словно не напилась солёной воды. Не наглоталась. Не вынесла урока. Но когда моих губ касается что-то прохладное, то я тянусь к этому. Капли, какие-то мелкие капли попадают на язык, и этого так мало. Я хочу ещё, но всё прекращается. Ощущение, словно мои губы покрылись илом или тоже в бетоне. Они твёрдые как будто совсем не мои.

— Вот так, потихоньку, Белоснежка. Не торопись.

Я хочу услышать этот голос ещё, но снова падаю в ледяную воду.

Каждое пробуждение даётся с трудом. Иногда я никого не слышу и умоляю, чтобы мне содрали эти ужасные корочки с губ. Иногда различаю незнакомый голос на испанском, который говорит о цифрах. Иногда чувствую горячее давление на свою правую руку. Иногда я просто не успеваю ничего услышать и ощутить, как сразу же отключаюсь. Это безумно злит. Моё сознание работает вхолостую, тело меня не слушается, да и все обстоятельства меня бесят. Но даже побеситься нормально я тоже не могу, потому что мне больно. Везде. Физическая боль притупляет какие-то разумные мысли, и хочется спать, всегда спать, только бы ничего не чувствовать.

Когда я приоткрываю глаза, то их сразу же режет от яркого света. Он разрастается мгновенно, а потом начинает уменьшаться, но картинки дёргаются. Лишь очертания и то наполовину. Веки тяжёлые.

Мой пульс повышается сам, и я узнаю особенный стук своего сердца. Кто-то касается моих обездвиженных пальцев, я пытаюсь улыбнуться, но не могу. Губы едва двигаются, а слабость подавляет разум. Но я должна успеть… Хочу успеть, даже если потрачу все свои силы и умру, обязана в этот раз сделать это.

Зрение всё равно расплывчатое, как будто искажается водой. Словно водная рябь идёт от движений Лазарро. Он приподнимается, и на меня падает тень. Сейчас… собраться… должна!

Я поднимаю руку, и от этих усилий пот скатывается по моему виску. Теперь я понимаю, что у меня на лице кислородная маска, это она была такой гладкой. Немного спускаю её и держусь за неё пальцами, потому что устала. Сильно устала и опять хочу спать… но нет…

— Белоснежка, не торопись. Ты теряешь силы…

— Я была… — мой шёпот едва слышен. Лазарро замирает и наклоняется ко мне, а я вдыхаю его аромат, от которого пульс повышается ещё немного.

— Там… я думала… о тебе… о нас… и я…

— Не сейчас. Тебе нужно набраться сил, а потом скажешь всё что угодно, — успокаивающе шепчет и проводит ладонью по моей макушке Лазарро. Господи, это больно. Не думала, что это будет так больно, словно он не гладит меня, а бьёт кулаком по голове. Я закрываю глаза, чтобы пережить звон в ушах. Видимо, Лазарро думает, что я заснула, и пытается натянуть маску обратно, но я касаюсь его пальцев своими. Снова заставляю себя открыть глаза. Я так хочу увидеть его чётко… не могу…

— Мы думаем, что нам отведено не так много, — собираюсь с силами и шевелю губами. — Но на самом деле у нас полно времени.

Останавливаюсь и сглатываю. Чёрт… больно…

— Мы всё время куда-то бежим… несёмся… откладываем на потом… счастье. Мы считаем, что успеем… узнать… его вкус. Пожить. Не так это… не так… бояться глупо… бояться умереть. Нужно бояться не успеть. Не успеть любить. Не успеть улыбнуться. Не успеть сказать… как ты важен для меня. Не успеть… это единственное, о чём я сожалела… не о смерти, не о ссорах… не о разногласиях. А о том, что не успела… не успела сделать тебя счастливым. Не беги никуда, Лазарро. Остановись. Ты пропускаешь самое важное. Не думай наперёд о том, что имеет цену. Живи этим. В эту секунду. Бояться… нельзя… ведь времени на это слишком много, а на радость… тепло… любовь… из-за страха остаётся очень мало. Не теряй этого… я больше не хочу терять время.

Я выдыхаю последнее слово, потому что говорить не могу. Больше не могу, словно у меня в горле кинжалы, которые режут гортань. Но я должна успеть сказать. Через кровь. Через пытку. Через страдания. Он должен знать…

— Одиночество… вспомни, в нём ничего… хорошего нет… У тебя есть шанс… не упускай его… всё такое глупое… страхи… прошлое… настоящее важно… ты забываешь о нём. Не теряй это время. Не бойся… это не так страшно, как умирать, сожалея о том… что ты ничего не успела. Не бойся… умереть счастливым… важнее, чем… одиноким. И я… любила тебя… в последние секунды… любила… спасибо… прости… что не успела…

— Белоснежка, теперь мы всё успеем. Я обещаю тебе. Мы всё успеем в этой жизни.

Я так хочу ответить ему, улыбнуться или обнять его, но проваливаюсь в очередную тёмную дыру, из которой долго не могу выбраться.

Мои пробуждения и сны превращаются в долгие, мучительные отрывки. Бодрствование не приносит больше ничего, кроме поиска руки Лазарро и его самого. Но его нет. Моё зрение с каждым днём становится лучше, кислородная маска исчезает, я уже чувствую своё тело, и это самое паршивое. Вокруг меня много людей. Я их не знаю. Это всё персонал госпиталя, в котором я лежу. Они милы, заботливы и полны энтузиазма. Кормят меня супом, поят водой, не позволяют мне подняться, да я пока и не могу, потому что мои лёгкие стягивает жёсткий корсет, но… Я благодарна всем… но мне нужен только один человек в этом мире. Я не умерла. Не знаю, каким чудом мне это удалось. Просто не знаю, как так получилось. Я ничего не знаю, и никто не хочет говорить, пожимая плечами и сообщая, что меня уже привезли такой. А мне нужны ответы, ведь вопросов с каждым днём становится всё больше. Мне важно знать, потому что я чувствую, что в том отрезке времени было что-то крайне необходимое для моей жизни.

Я нахожусь в госпитале уже вторую неделю, но Лазарро, так и не пришёл больше. Это не пугает, а очень волнует меня, ведь я догадываюсь, где он. Ищет тех, кто сотворил всё это со мной. Он не успокоится, пока не вырвет их яйца и не заставит жрать это. Он принципиален, зол и защищает меня. Это согревает сердце, но, как и любое любящее сердце, оно болит за него и боится, что Лазарро так и не понял сути моих слов, сказанных ему.

— Ох, привет, я думал, ты ещё спишь.

Бросаю взгляд на Карла, выглядывающего из-за двери.

Радостно приподнимаю уголки губ и нажимаю на кнопку подъёмника, чтобы немного сесть на кровати.

— Не думай больше, тебе не идёт. Где ты был? — интересуясь, медленно произношу я. Горло ещё болит. Оно сильно пострадало из-за соли, да и говорить сложно от давления в рёбрах. Кислородной маски больше нет, помимо этого, присутствуют слабость, едва двигающиеся ноги и постоянное желание спать. Хотя последнее мне стало нравиться.

— Меня не впускали к тебе. Опасались, что ты слишком слаба и восприимчива к инфекциям и другой ерунде. Анхель перестраховывался. — Карл входит в палату и опускается на мою кровать.

— Я помню Лазарро…

— А этого ублюдка вряд ли кто-то или что-то остановит. Да и Анхель чувствует себя виноватым перед ним и перед тобой.

Взгляд Карла полон боли и муки, отчего я беру его за руку и слегка сжимаю.

— Неужели, я стала настолько уродливой? — желая перевести всё в шутку, спрашиваю его.

— Господи, Винни, — он нервно смеётся и прижимает мою руку к губам.

— Карл…

— Как ты? Врачи говорят, что тебе становится лучше, но трещина в ребре, побои и раны на ногах…

— Эй, я жива. Разве есть что-то ещё настолько же важное? Всё хорошо. Вчера мне разрешили встать, но я не смогла долго ходить. Ноги дрожат. А раны пройдут. Да и ребро уже лучше. Поэтому прекращай. Не так сильно меня и помяли. Ненавижу, когда мужчины бьют женщин по лицу. Это низко, хотя… Лазарро всех избивает так. Поэтому я в порядке. Я рада тому, что жива, — мягко заверяю его.

— Прости меня. Прости. — Неожиданно он буквально падает мне на плечо и утыкается в него лбом, сильнее прижимая мою ладонь к губам.

Я шокирована его поведением. Этой горечью и ужасными страданиями. Не понимаю, почему он такой.

— Карл, ты что? — шепчу я.

— Нет… ни черта не в порядке. Я так виноват перед тобой, Винни. Я такой идиот, посчитавший, что всё делаю правильно для тебя. Прости меня. — Карл приподнимает голову, это теперь пугает меня.