Клоака. Станция потери

— Что ж ты ему сделал?..

Я хотела произнести этот вопрос только в своей голове, но против воли произношу вслух. Глупо, конечно, получилось, но…

— Пытался саботировать против него остальных, — как-то слишком легко признается Костя. — Не получилось.

Возможно, сейчас не время было спрашивать о причинах того неудавшегося мятежа. Возможно, мне вообще не следует знать подробностей. Но любопытство. Чертово любопытство…

— Те дела тебя не касаются, поэтому ничего объяснять я не буду, — будто почувствовав мой интерес, произносит Костя.

Любопытство можно засунуть куда подальше.

— Как нам вызволить его?

— Я об этом еще не думал, если честно. Но ночью спасать его я не пойду. Это очевидная вещь. Днем… Днем в лагере много народа. Вооруженного народа, который меня узнает…

Пожалуй, это называется безысходностью.

— Я… Наверное, я смогу расспросить о нем Семена. Мне кажется, что он мне ответит.

А еще, пожалуй, не следует Косте знать обо всем, что происходит со мной и некоторыми душегубами.

— Сможешь навязаться к нему в компанию и попасть в тюрьму? — спрашивает Костя, приободрившись. — Если сможешь… Скажешь Саше, что я приду за ним?

— Если смогу — скажу.

Странно, но разговор не клеится и у нас. Вроде бы поговорить нам есть о чем, а нужные слова почему-то не произносились.

Я смотрю наверх и замечаю, что свет от «неба» выглядит тусклее. Сейчас в Клоаке властвует день, примерно час или два. «Солнце» скрылось за «облаками», но холоднее почему-то не становится. Наоборот. Мне кажется, что на улице становится теплее. Ветра нет и, если подумать, то дышать становится тяжелее.

Здесь душно.

— Тебя ничего не настораживает? — спрашиваю я у Кости, неотрывно следя за «небом».

Но что именно было не так?

— Меня в этом месте все настораживает, — отвечает он.

Что-то… Что-то…

Я дотрагиваюсь до своей шеи, опускаю руку к груди, сжимая в ладони парку. Мои червяки молчат. Я спокойна за свою безопасность, но…

— Что-то не так, — произношу я, вставая со скамьи.

Костя следует моему примеру. Он сразу же подхватывает с земли автомат. Его палец моментально находит спусковой крючок. Я слышу, как меня зовет Сергей, интересуясь тем, почему мы вдруг резко соскочили с насиженного места.

— Становится темнее, — говорю я, осматриваясь вокруг. — Мне ведь не кажется? Смеркается, как вечером.

— Для сумерек еще рано, — произносит Костя, но голос его звучит неуверенно. — Возвращайся в лагерь. Встретимся в другой раз.

— Хорошо.

Спорить я не собиралась.

Но только я решаю сделать шаг в сторону, как слышу уже хорошо знакомый мне щелчок.

Щелк.

Щелк.

Щелк.

Мои черви пробуждаются от спячки. Я вспоминаю, какой страх испытала в темном вагоне, когда лампы одна за другой стали отключаться во всем поезде.

Щелк.

Щелк.

Щелк.

— Костя, панели! — кричит Митяй.

По улице разносится тревога. От закладывающей уши сирены хочется забиться в какой-нибудь далекий угол и переждать то, что вот-вот должно случиться. Головой я уже все понимаю.

Щелк.

Щелк.

Щелк.

Темнее. Темнее. Становится все темнее. «День» быстро сменяется на «вечер». Над нашими головами больше нет серого «неба». Оно уже ночное, но не такое, как обычно. Потому что звезд наверху тоже нет.

Щелк.

Щелк.

Щелк.

— Мы не успеем вернуться, — слышу я Костин шепот.

И Клоака погрузилась во тьму.

Ц-ц-ц… Ц-ц-ц… Ц-ц-ц…

Ц-ц-ц… Ц-ц-ц… Ц-ц-ц…

Ц-ц-ц… Ц-ц-ц… Ц-ц-ц…