Токсичные тени

3.

Ночь была тёмной и влажной.

Лиза Табано вылезла из машины, встретила холодный воздух дрожью. Она открыла сумочку, убедилась, что заначка всё ещё там, и вздохнула с облегчением.

Да ладно. Всё было круто. Всё было в порядке.

Её сердцебиение замедлилось, руки перестали дрожать - или как никогда раньше, - и что-то развязалось в её животе. И всё это из-за малейшей возможности, что заначки не было бы. Она знала, что становилось всё плохо, но не собиралась об этом думать. Ей нужна была горячая ванна, долгий сон. Завтра...

Завтра, - сказал её голос, - ты встанешь и сразу же начнёшь жить правильно. Потому что, девочка, у тебя больше нет выбора. Теперь это не просто социальные проблемы, это зависимость. Ты нуждаешься в этом.

Она подошла к багажнику, попыталась вставить ключ в замок и поцарапала краску, когда её охватила дикая, почти конвульсивная дрожь. Она открыла багажник, тупо глядя на свои чемоданы, дорожные сумки и футляр для гитары.

Мысль унести всё это в дом, в котором ей, возможно, больше не будут рады, утомляла. Это заставило её опустить руки.

Боже, она так устала.

Я пойду на компромисс, - решила она, - возьму гитару.

Как и её голова, гитара была всегда с ней.

У неё были и другие гитары - на самом деле ещё двенадцать гитар, все, от специализированных Strats до Flying-V, - но именно с этой она не расставалась. Ультра-редкая Gibson Les Paul Flametop '59. Состояние монетного двора. Красавица, мечта коллекционера, стоящая мега-тысячи.

Она не исчезла из её поля зрения.

Почти всё остальное она оставила в своей квартире в Лос-Анджелесе - свои кожаные костюмы, другие гитары, - но не Flametop. Она не позволяла даже гастролёрам трогать её. Иногда она даже приносила её с собой, спала с ней рядом. Одержимая? Да, она была и с радостью признала бы это.

Взяв за ручку гитару в твёрдом футляре, она двинулась по дорожке к крыльцу.

Конечно, они слышали, как она подъезжала.

Конечно, они видели огни.

Она чертовски хорошо знала, что они не спят так крепко; когда ей было шестнадцать, возвращаясь домой после пьяной вечеринки, они всегда её слышали.

Но не сейчас?

У двери она заколебалась, полагая, что это, вероятно, колоссальная ошибка. Но что ей было делать? Она пыталась позвонить, но этот проклятый шторм всё выбил. Она жила в Кат-Ривер бóльшую часть своей жизни (до того, как она стала большой звездой, напомнила она себе), и если этот опыт и научил её чему-то, так это было следующее: Кат-Ривер был одним из последних мест, где можно было достать сок, а также рабочие телефонные линии. Тут больше не было действующих фабрик, заводов, настоящей промышленности, о которой можно было бы говорить. Такие места не были в приоритете.

Шторм действительно разрушил сельскую местность.

По радио говорили, что прошло даже несколько смерчей.

Выглядело не так уж плохо.

Когда Лиза приехала в город, она проехала по своим старым местам - школе, Честнат-стрит, футбольному полю - и не нашла ничего серьёзно повреждённого. Каким-то образом это было то, что ей нужно: найти свой родной город неизменным. После бешеного темпа последних трёх лет ей понадобилось это чувство единообразия, корней.

Она собиралась постучать - чёрт возьми, постучать в свою дверь, но это уже не её дверь, и она знала это, - но решила, по своему желанию, попробовать дверную ручку.

Она была разблокирована.

Она открыла её, вошла.

Боже, здесь пахло домом. Мамины благовония, папиные сигары... но всё это подавляло странным, почти запретным запахом. Металлическим, диким.

Почувствовав этот запах, Лиза мгновенно напряглась.

Она стояла там, прямо за дверью, чувствуя себя какой-то голой и уязвимой, подверженной риску. Она попробовала свет. Он включился. Она положила ключи на стол в коридоре, но не могла заставить себя положить гитару и сумочку.

Дом выглядел таким же.

Отцовский стул, стопка газет и журналов рядом с ним, его пепельница, телегид, пульты дистанционного управления. А дальше - мамино кресло, стопка романов в мягкой обложке на крайнем столе, несколько журналов по кулинарии, мешок кешью.

Всё нормально, всё очень обыкновенно.

Воспоминания захлестнули её голову. Её внимание привлекло то, что было над камином. Там была репродукция обложки первого компакт-диска её группы в рамке. На ней виднелось поле цвета шафрана с низкорослыми травами и корявыми кустами. На заднем плане были осыпающиеся руины средневекового замка. На переднем плане стройная женщина с волосами цвета воронова крыла и раскинутыми руками. Она рассыпалась в клочья, пламя поднималось по её чёрному платью. "ЭЛЕКТРИЧЕСКАЯ ВЕДЬМА", - было написано красным готическим шрифтом, а внизу - "ВРЕМЯ СОЖЖЕНИЯ".

От этого у Лизы комок застрял в горле. Её отец был в ярости от мысли, что она станет музыкантом, гитаристкой в группе, которую он называл "эйсид-рок" (хотя прогрессивный гот-металл был бы более точным). Когда Лиза уехала из дома, поехала в Чикаго и несколько месяцев спустя сформировала группу, он отказался с ней общаться. Даже когда Electric Witch получила контракт на запись, попала в десятку лучших синглов и видео, он всё равно смотрел на неё со стыдом. Только в последние несколько месяцев он снова начал разговаривать с ней по телефону, выражая ей своего рода скупое уважение.

Но это... обложка компакт-диска на стене.

Это было что-то.

Это доказывало, что он ею гордился.

Папа был старомодным; он задавал тон, как будто из 1950-х годов. Мама, хотя и была по-своему непоколебима, была очень покорной, когда дело касалось его. Послушная маленькая жёнушка.

Но одно было точно: если бы папа не хотел, чтобы обложка альбома висела на стене, её бы там не было. Тот факт, что она была выставлена на видном месте, говорит о многом.

Гордится мной, - подумала Лиза, почти до слёз, - он гордится мной.

По причинам, которые она не полностью понимала, это было очень важно.

Как бы она ни отрицала или отвергала родительское принятие, она очень нуждалась в этом. Но улыбка на её лице внезапно стала исчезать. Ей было интересно, что папа подумает о её зависимости, что она сделает с тем, если они обнаружат её передозировку за кулисами или в каком-нибудь дерьмовом номере мотеля.

Не сейчас, - сказала она себе.

Всегда были реабилитационные центры, метадоновые клиники. Они работали... если можно было выдержать агонию отвыкания от наркоты. Нужны были настоящие стальные яйца, чтобы пойти на это, чтобы добровольно броситься в объятия кошмара.

- Мама? - она позвала. - Папа?

Было так тихо, что она могла слышать своё дыхание, слышать ветер, дребезжащий по карнизу. Она тяжело сглотнула, прикусила нижнюю губу. Может, они спали? Но почему-то она так не думала... она знала только, что определённо была не одна.

Шаги.

Она слышала, как они медленно движутся по коридору.

Совсем не так, как ходили её мать или отец.

Нет, если только они не пытались подкрасться к ней.

Она быстро повернулась, волосы на затылке встали дыбом, что-то густое и тяжёлое шевельнулось в её животе.

В темноте коридора она могла различить нечёткую фигуру, украдкой движущуюся в её направлении, увидеть глаза, сияющие в полумраке, как стробоскопы. Подойдя ближе, она увидела, что это женщина. Лиза могла слышать её дыхание, хриплое и глухое, словно ветер сквозь мехи.

- Кто... - начала говорить Лиза прямо перед тем, как у неё перехватило горло.

Нет, это не её мать.

Незнакомка.

Какая-то странная женщина, одетая в деловой костюм, босиком, вытянув руки перед собой, пальцы дрожали и были залиты кровью.

Лиза, волна грубого страха захлестнула её, отложила футляр для гитары, уронила сумочку. Она медленно попятилась, пока женщина приближалась, её лицо исказила безумная гримаса, которая больше походила на смертельный риктус трупа, чем на настоящую улыбку.

Лиза продолжала отступать.

Она наклонилась и достала кочергу из медных ножен каминных инструментов.

- Послушай, - сказала она чуть громче шёпота, - я не знаю, кто ты и чего хочешь, но тебе нельзя здесь быть.

Губы женщины открылись. Пенистая слюна текла из уголков её потрескавшихся губ.

- Чего я хочу, - прошипела она ужасно приглушённым голосом, словно забитая водосточная труба, - это ты, это ты, это ты-ы-ы-ы...

Задолго до того, как Лиза даже успела оказаться взаперти от ужаса, прежде чем её нервные окончания схватились от страха, женщина бросилась на неё. Она двигалась не как человек, а извращёнными качательными движениями.

Хищник подкрадывается к своей добыче.

Лиза стояла на месте и размахивала кочергой.

Она ударила сумасшедшую женщину по голове, попала в её череп и отправила её тело лететь. Та мягко приземлилась в кресло матери Лизы. Она упала на руки и перевернулась. Её лицо тут же появилось, глаза всё ещё горели, лоб был разрезан чуть ниже линии роста волос, кровь ручейками текла по её бледному лицу.

Тот факт, что её можно сбить с ног, вызвать кровотечение, воодушевил Лизу.

Она подошла к ней, и когда женщина снова пыталась атаковать, рыча, Лиза опустила кочергу.

Но женщина была готова.

Когда крючок кочерги вонзился ей в плечо - если она и почувствовала боль, то не подала никаких признаков - она схватила Лизу за запястья и с почти психотической силой швырнула её в сторону.

Лиза упала на деревянный пол и ударилась головой.

Но кочерга всё ещё была у неё.

Когда сумасшедшая снова пошла, Лиза протянула руку ей навстречу и ткнула остриём кочерги ей в живот. Женщина взвыла звериным рёвом и попятилась. Кочерга застряла у неё в животе. Она схватила её и вытащила, примерно три дюйма из закалённой стали, которая блестела красным и капала. Она отбросила её.

Но к тому времени Лиза уже была на ногах.

Она нырнула мимо сумасшедшей к камину, схватила двухфутовое берёзовое бревно, и когда женщина снова бросилась на неё, она обрушила его ей на голову со всей силой, что у неё была, крича при этом.

Женщина дёрнулась, её глаза закатились, и она рухнула, как будто была сделана из палочек для мороженого. Она лежала на полу, истекая кровью, но не умерла. Без сознания, подёргивающаяся, мерзкая пена капала из её кривого рта. Тонкая, как карандаш, линия крови сочилась из её левой ноздри.

Лиза стояла с бревном в руке.

Её тело было тяжёлым, вялым и бесполезным. Ей внезапно захотелось вырвать, заплакать, закричать. Но она ничего не делала, кроме того, что стоять. Через некоторое время она поплелась на кухню.

Родителей она там тоже не нашла.

Но она нашла много крови.