Глория

Она не ответила, но потянула его вперед.

Через минуту или две они стояли перед пустым участком, на котором находилась хижина.

Небольшое здание стояло перед линией высоких деревьев, одновременно являясь частью пейзажа и совершенно неуместным. Вход без двери открывался в черноту, как будто внутри была не одна комната, а огромное пустое пространство. Справа от хижины послышалось движение, и из-за деревьев вышел мужчина с длинными волосами закрывающими лицо, держащий в руках большой изогнутый нож и улыбающийся хищной, слишком широкой улыбкой.

Дэн! О боже, это был их сын-убийца!

Вскоре Глория заметила и других людей. Две другие фигуры стояли по другую сторону хижины. Пола и Мика.

Они тоже безумно ухмылялись. По какой-то причине на них были черные деловые костюмы. Белые накрахмаленые сорочки.

Боясь, что Бенджамин будет обманут этой картиной, она повернулась к нему, но его уже не было рядом с ней.

Когда она отпустила его руку?

Она повернулась и увидела его в нескольких шагах позади, застывшего на месте. Не моргая, не в силах пошевелиться, он стоял в центре улицы. Рядом с ним, перекинув руку через его руку, стояла ее мать.

Грубые мужчины и суровые женщины, населявшие эту часть города, выходили из своих домов на улицу, медленно приближаясь, окружали.

— Значит, ты добралась сюда, — сказала ее мать. — Зря.

— Отпусти его, — приказала Глория. — Сейчас же!

— Он не уйдет.

— Нет, я забираю его с собой.

Она сказала то, что Глория знала, что она собиралась сказать, и то, что она не хотела, чтобы она говорила:

— Он должен умереть.

— Он уже мертв! Я хочу его воскресить.

— Ты больше не будешь возвращать людей, когда они умрут.

— Почему?

— Это не то, что мы делаем. Это не наша цель.

— Тогда что мы делаем? Какова наша цель?

Голос ее матери был почти нежным. Почти.

— Мы делаем то, что делали всегда. То, что делала моя мать, то, что делала ее мать, то, что делала ты.

— И что же это?

— Выживать.

Напускная нежность была наполнена сталью в голосе.

— Но мы можем помочь людям! Это накладывает на нас ответственность. Мы можем вернуть людям их любимых! Неужели ты не понимаешь, как это хорошо?

— О, мы можем сделать гораздо больше. — Ее мать наклонилась вперед. — Именно поэтому нас когда-то считали богами.

Глория сделала шаг к ней...

И каким-то образом их позиции поменялись местами.

Когда хижина осталась позади, она стояла лицом к матери, которая стояла в центре улицы и держала Бенджамина, в то время как местные жители грубого вида сгрудились вокруг нее. Но теперь ее мать стояла на полпути вверх по грунтовой дорожке, ведущей к хижине, и Глория оказалась лицом к лицу с ней. Оглянувшись через плечо, она увидела, что жители Хиксвилла стоят в ряд на краю улицы, блокируя любой отход.

Ее мать улыбнулась.

— Ты еще слишком молода и глупа.

— Отдайте его мне! — потребовала Глория.

— Ты хоть помнишь, как он умер?

Она подумала о том, что Рассел сказал ей в последний раз, когда она была здесь.

— Его убил рак.

Ее мать была ошеломлена.

— Ты не можешь этого помнить...

Глория вызывающе посмотрела на нее.

— Но я могу.

— Ну, он еще пожалеет, что у него нет рака. — Она отпустила руку Бенджамина, и прежде чем Глория успела отреагировать, Пола и Мика прибежали со своей стороны хижины и напали на него. Пола саданул его по коленкам и Мика со всей силы ударила кулаком по лицу. Он наполовину оглушенный был оттащен к противоположной стороне здания, где Дэн, все еще безумно ухмыляясь, толкнул его на землю и встал над ним, держа в руке нож.

— Стоп! — закричала Глория. К этому времени она пробежала половину участка, но ее мать двинулась, чтобы преградить ей путь. — Не трогайте его!

На лице ее матери появилось выражение недоуменного гнева.

— Зачем ты это делаешь?!

— Я люблю его.

— Мы не влюбляемся! — кричала ее мать. — Это против правил. Боги не любят смертных!

— Но так сложились обстоятельства.

— Он рожден чтобы... умереть.

Глория посмотрела в искаженное злобой лицо матери, одновременно знакомое и незнакомое, и пришла к внезапному тяжелому осознанию: ей придется убить ее.

Эта идея не была для нее шокирующей или чуждой, как это должно было быть или как ей хотелось. Что-то сдвинулось как внутри, так и вне ее, и Глория испытала странное чувство освобождения при мысли о том, чтобы раз и навсегда покончить с матерью. Сила, которая давила на нее, то, что мешало ей продвигаться вперед, исчезла, и она не сомневалась, что ее запутанные представления о том, кто она есть, прояснятся, как только будет устранено препятствие, стоявшее перед ней.

Ее мать, очевидно, посещали похожие мысли.

— Отступи, и я оставлю тебя в живых, — сказала старуха.

— Нет, — сурово произнесла Глория, — Я не уйду без Бенджамина.

Как выглядело лицо ее матери? Зависть? Непонимание? Что бы это ни было, оно закрепило чувства Глории, и ее охватили ярость и ненависть, подобных которым она не испытывала прежде. В ярости она потянулась вниз и подняла с земли камень. Ее мать насмешливо рассмеялась.

— Что ты собираешься с ним делать? Бросишь в меня?

— Я вышибу тебе мозги, сучка.

— Боюсь, это не поможет бедному Бенджамину, — сказала ее мать, сделав преувеличенно печальное лицо, — Упс. Он умер.

И Глория повернулась, чтобы как раз увидеть, как Дэн вытаскивает свой большой изогнутый нож из тела ее мужа.

Дышать было невозможно. Казалось, из ее легких высосали все до последней капли кислорода. Все было кончено. Все ее время и усилия были напрасны. Все, что она сделала, потерпело неудачу. Бенджамина больше нет. Пока она спорила с матерью, ее мужа убили, и теперь он лежал в грязи, блестящая кровь капала с лезвия и вытекала слабыми струйками из зияющей раны в груди. Дэн все еще безумно ухмылялся, и он вытер сначала одну сторону лезвия, а затем другую о свою рубашку, нарисовав багровый крест на белом материале рубашки.

Глория бросилась на мать, подняв камень, крича, как дикая кошка. Она убьет эту сучку. А потом убьет Дэна. Он был ее сыном, но она хотела его смерти, и ее переполняла ярость, когда она — сидела на белой каменной скамье в белой каменной комнате. Она больше не была собой, ее мать не была ее матерью, и они молча смотрели друг на друга через пустое пространство между ними. У ее матери не было рта, увидела Глория, как и у нее самой. Оба их тела были покрыты густым мехом.

Были ли они такими на самом деле?

Они больше не находились ни в Хиксвилле, ни в каком-либо другом месте, хоть отдаленно узнаваемом. Бенджамин тоже был там, вернее, его тело было там, но оно было переделано и превращено в какое-то средство передвижения. Деревянные колеса были прикреплены к его направленным вниз рукам и ногам, штыри просунуты в отверстия в руках и ногах, а на его идеально прямой спине находилось сиденье кареты, которое было пристегнуто к его середине. Она могла видеть его лицо со своего места, и оно было пустым, лишенным всякого выражения, очищенным от всех следов того, кем он был.

Но это был все еще он. Ярость пересилила ее горе, и Глория бросилась...

...и оказался на широком металлическом мосту, поверхность которого была покрыта тем, что выглядело и пахло как смола. Под мостом протекала красная река, а в воде плавала вереница обнаженных мужчин, все они были Бенджаминами. Ее сильно толкнули сзади, и только быстрые рефлексы спасли ее от падения лицом вниз в кровавую воду. Ее руки остановили падение, погрузившись в липкую черную жижу, а сильный пинок между раздвинутых ног послал волну мучительной боли по всему телу. Перекатившись на бок, неловко упершись коленями и локтями в гудрон, она едва успела уклонится от второго удара. Отталкиваясь от сопротивления смолы, Глория перекатилась на спину и подняла голову, чтобы увидеть, кто это нападает на нее. Как она и ожидала это была ее мать. Она яростно смотрела на нее, готовая нанести новый удар. Глаза светились алым пламенем.

Только ее мать трансформировалась, и через миг уже была мужчиной, длинноволосым молодым человеком, гораздо более красивым, чем когда-либо была ее мать.

Мужчина стремительно приближался. Глория подтянула ноги, вскочила и почти рефлекторно ударила ногой, услышав удовлетворительный треск, когда ее каблуки соприкоснулись с коленями мужчины. Мужчина попятился назад и теряя равновесие упал, а Глория неловко и болезненно поднялась на ноги. Она могла видеть красную реку внизу, и линию...

... из...

... людей, которые проплывали мимо, и исчезли в красном водовороте.

Мужчины?

Ее муж. Билли? Брэм? Бенни? Боб?

Ты не вспомнишь, кто он.

Это не может быть правдой. Только не это!

Она никак не могла вспомнить его имя. Ближе всех было Бенни, но это было не совсем правильно, и Глорию охватило растущее чувство паники. Черт, черт, какое же было имя?!

Бенджамин!

Это было верно, и она повторила это имя вслух, когда столкнулась лицом к лицу с молодым человеком, стоявшим у подножия моста. Он встал на ноги и теперь держал в руке палку, короче посоха и тоньше биты, но явно предназначенную для использования в качестве оружия. Глория сжала в руках камень размером с бейсбольный мяч, внешняя поверхность которого была покрыта капающей смолой.

— Бенджамин... Бенджамин..., — сказала она себе. Затем закричала во все горло: — БЕНДЖАМИН!

Молодой человек, который сейчас был ее матерью, улыбнулся, и стал размахивать палкой из стороны в сторону, издавая в воздухе свистящий звук. Спокойно, целеустремленно, сдерживая боль и гнев, Глория шагнула вперед, завела руку назад и изо всех сил бросила камень, целясь прямо в лицо молодому человеку. Он попытался отбить снаряд своей палкой, но промахнулся с большим отрывом, и камень нашел свою цель, врезавшись в переносицу, задев место под правым глазом, и...

...Они оказались в мире, где безоблачное небо было плоским металлически—серым, без признаков солнца или луны, а разрушенный ландшафт был безликим и усеянным обломками. Здесь были только она и ее мать, снова сидящие на каменных скамьях друг напротив друга.

Бенджамин — она вспомнила его имя!

...нигде не было видно никаких предметов или ориентиров, и Глорию охватило зловещее чувство ужаса. Воздух, как она заметила, был тяжелым и теплым, пахло серой, а откуда-то издалека доносился постоянный высокий звук. Над головой пролетело летучее существо размером с велосипед и тут же исчезло. Все было серым, бездушным и казалось плоским. Словно кто-то разровнял всю землю и готовил ее до постройки мира, но сделать еще ничего не успел. Или не хотел.

Как возник этот мир? — задавалась она вопросом. В какой момент мир, который она знала, превратился в эту реальность? Что привело к тому, что он стал таким?

За всем этим должна была стоять ее мать, но как это было сделано? Казалось, она обладала способностью изменять реальности вокруг них, даже их собственные телесные формы, причем делать это мгновенно.

Именно поэтому нас когда—то считали Богами.

Нас. Может быть, Глория могла бы сделать то же самое? Но как?

Действуя инстинктивно, она закрыла глаза. Не имея ни малейшего представления о том, как можно так преобразить свое окружение, она заставила себя сосредоточиться на доме Максин, расположенном через дорогу от того, что в ее сознании все еще казалось домом ее детства, и попыталась вспомнить каждую деталь парадной гостиной старушки. Она видела диван в цветочек с белыми вязаными салфетками на мягких подлокотниках, маленькую лампу в центре круглого торцевого столика, искусно украшенный костяной фарфор в стеклянной витрине рядом с телевизором, и — она сидела на диване Максин и смотрела в большое деревянное окно. Она чувствовала запах нафталина и мятных леденцов, слышала, как дешевые часы с кукушкой в другой комнате объявили, что уже полпервого ночи. Глория была одна в доме, но через дорогу на противоположном подъезде стоял знакомый пожилой мужчина с голым торсом в синих плавках и смотрел на нее.