Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении

Вечером весь отряд перешел на ночлег в Воздвиженское, а на другое утро Слепцов повел его на Сунжу. По обе стороны дороги стояли пешие и конные партии, провожая русских; на Валерике Слепцова встретили двое старшин пекарных аулов и поздравили с победой. Через месяц он был произведен в генералы, ожидал еще Георгиевского креста 3-го класса, но судьба готовила ему деревянный.

В конце сентября Слепцов уже выселял последние аулы чеченской плоскости; наибы Шамиля с тоской и досадой глядели, как их покидали последние защитники правого берега Сунжи. Тогда перешло под защиту русских поселений более полутораста семей со всем своим имуществом. Мирные занятия по вырубке лесов, устройству мостов, по водворению казачьих станиц и аулов беспрестанно прерывалось тревожными вестями из Нагорной Чечни. Водворение мира было задушевным желанием молодого вождя, но он никогда не прощал измены, не позволял безнаказанно хозяйничать наибам Шамиля. Так, Слепцов узнал, что те самые старшины, которые несколько месяцев тому назад клялись в верности, принимают у себя знаменитого наездника Хаджи-Мурата, размещают по своим хуторам и продовольствуют его конницу. Несмотря на то, что их большие и многолюдные аулы были расположены или по уступам гор, или в диких, неприступных ущельях, откуда вытекают Шалаж, Валерик, Гехи, – Слепцов быстро собрался и выступил в ночь с 30 на 31 января.

В эту экспедицию он взял в первый раз несколько линейных рот, стоявших по крепостям для отбывания гарнизонной службы. Летучий отряд нигде не встретил неприятеля; но на половине пути должен был заняться расчисткой огромного завала, сложенного из деревьев, связанных хворостом и убитых землей, на что ушло почти два часа трудной работы. Когда стало рассветать, раздались 3 сигнальных выстрела: отряд был открыт. Слепцов поскакал и увидел целый ряд скученных аулов, один другого больше; они составляли оплот поселения Нагорной Чечни. В то же время густые толпы чеченцев спускались с верхних уступов. Слепцов возвратился к отряду и приказал начать отступление. Путь предстоял нелегкий: сначала лесом, потом через большую поляну, пересеченную глубоким оврагом. Спешенные сунженцы отправились вперед и заняли опушку леса на той стороне поляны, чтобы принять на себя отступавшую пехоту. В то время, когда они располагались по опушке, чеченцы в больших силах перехватили овраг. Едва они завидели головные роты, как бросились в шашки – и линейные солдаты, непривыкшие к таким встречам, побежали. У Слепцова хлынула изо рта струя желчи. В пылу гнева и стыда он не заметил, что остался совершенно один и пеший, кругом падали люди. Наконец, он пришел в себя: «Сунженцы, ко мне!». Не успел затихнуть его повелевающий призыв, как 4-я сотня уже окружила своего начальника. Неприятель наступал дерзко, намереваясь отнять даже пушки. Сунженцы, занимавшие опушку леса, поняли в чем дело. Они самовольно ее бросили, перебежали через овраг и ворвались в лес подобно урагану. Чеченцы отошли стройной толпой, остановились, дали залп шагов на 30, потом еще отошли, выстрелили другой раз, почти в упор – все это сунженцы выдержали, а затем ринулись в шашки и уж тут никому не давали пощады. Они прошли весь лес, навалили трупов и вернулись, когда чеченцы скрылись. При дальнейшем отступлении они появились снова, но теперь казаки отходили медленно, через овраг перекатною цепью, артиллерия огрызалась картечью. После пяти часов боя отряд потерял 50 убитых и 130 раненых, потеря большая, к чему Слепцов не привык. Это несчастное дело залегло у него на душе тяжелым камнем. Тут он в первый раз увидел бегство русских солдат, горько сожалел, зачем взял в набег линейную пехоту, и все думал, как бы доставить ей случай поправиться.

Тем не менее, Чечня приуныла. Слепцов наносил ей меткие удары. Со своими не знающими отдыха сподвижниками он проникал в такие дебри, которые до сих пор считались недоступными. Вырубка лесов по верховьям горных речек открывала к ним свободные пути; раньше или позже, а Нагорная Чечня должна была покориться. Начальник Верхне-Сунженской линии не имел в своем распоряжении столько войск, чтобы разом прикончить там, где нужны были полки или батальоны, он мог двинуть лишь несколько рот. И с такими-то, можно сказать, ничтожными средствами Слепцов поражал Шамиля в самое сердце, отнимая у него наиболее падежные опорные пункты. У имама опускались руки. Еще подавно он был в полной силе; его власти одинаково были покорны леса Чечни и горы Дагестана. Казацкой шашкой разгонялись его скопища, топор валил леса; грозный штык проникал в ущелья, разрушал аулы на скалистых выступах гор. Новые вожди Кавказской армии действовали не только смело, но основательно, закрепляли за собой каждую пядь земли, добытую русской кровью. Тогдашний главнокомандующий князь Михаил Семенович Воронцов, сам старый ветеран наполеоновских войн, уважал и высоко ценил их дарования, их боевую доблесть. Слепцова он любил как сына. И для всей Кавказской армии, проникнутой духом братства, Слепцов был утехой, радостной надеждой: его успехам радовались, его неудачи отзывались болью в сердцах, не знавших, что такое зависть. Для последней экспедиции, в которой участвовал Слепцов, состав отряда был определен самим главнокомандующим. На этот раз вошли 5 батальонов пехоты, саперная команда, 11 сотен конницы, 10 орудий и столько же ракетных станков.

3-го декабря войска разбили лагерь в верховьях реки Гехи, в пустынной местности, окруженной лесами. На месте лагеря должна была вырасти крепость. Соединивши ее просекой с Урус-Мартаном, Слепцов закладывал новую Линию, впереди Сунжи: таков был смелый его план. Когда началась рубка леса, чеченцы с изумлением глядели на присутствие в этих глухих, до сих пор нетронутых местах целого городка-лагеря, где шум и смех не умолкали целые дни. С ужасом они помышляли о будущем, видя, как валятся с треском вековые исполины-чинары, как расчищаются спуски, устанавливаются козлы, готовят настилку…

В день Чудотворца Св. Николая в русском лагере было отслужено торжественное молебствие при громе пушек: войска праздновали именины Государя Николая I. Впервые еще в дебрях Чечни раздалось священное песнопение христианских молитв, и в ужасе горцы спешили оградить завалами свои, теперь обнаженные, аулы. На правом берегу реки закипела работа. Они рубили без отдыха днем и ночью столетние чинары. Не прошло и трех суток, как среди поляны возвышалось целое укрепление, неказистое на вид, но угрожавшее кровопролитием, 2 тысячи конных и пеших стояли в сборе, с часу на час поджидали новые подкрепления. Наибы получили приказание прогнать русских во что бы то ни стало. Слепцов решился их атаковать.

Утром 10-го декабря лазутчики дали знать, что к чеченцам прибыла пушка: в 2 часа они откроют по рабочим пальбу. Слепцов сделал распоряжение, что первый выстрел из неприятельской пушки будет сигналом общего нападения. После полудня войска 1-й колонны, из охотников Сунженского и Горского полков, под начальством Предимирова, из батальона тенгинцев с Меркуловым, незаметно вышли из лагеря, пробрались в глубину леса и залегли в ожидании сигнала. Им предстояло броситься на ретраншемент сзади. Войска 2-й колонны, которую составляли батальон эриванцев, 2 сотни сунженцев, 2 сотни милиции и ракетная команда, под личным начальством генерала, спустились в овраг реки, где засели под обрывом. Остальные же войска, составлявшие 3-ю штурмовую колонну, вышли в урочный час, как ни в чем не бывало, на работу; два орудия стали на позицию впереди леса, казаки наблюдали переправу.

Неприятельское укрепление уподоблялось огромному сооружению, сложенному из лесных великанов и растянувшемуся на три версты в длину, на версту в глубину. В середине его находился круглый завал, или редут: он охватывал 16 хуторов, где хранились боевые запасы и продовольствие. Вся опушка из-под вырубленных деревьев была обнесена особыми завалами, за которыми стояла неподвижная стена угрюмого, непочатого леса. Между неприятельскими верками торчали огромные пни, служившие защитой для стрелков.

Ровно в 2 часа впереди рабочих показался белый клубочек дыма: то выпалила чеченская пушка. Ядро пронеслось над головами и ударило в землю. Охотники Предимирова, заслышав выстрел, быстро поднялись в лесной чаще и так же скрытно продолжали обход. Из-под обрыва выскочила 2-я колонна, впереди ее понеслись казаки со Слепцовым во главе. Их не устрашили смертельные залпы, не удержали малые окопы: неприятель был выбит шашками; Слепцов, упоенный успехом, остановился перед бруствером большого редута. Справа дружно работали лавагинцы с подполковником Лукомским, слева – эриванцы с майором Шатиловым. Они очищали длинные фланги окопа от засевших там чеченцев. И 3-я колонна не отстала от первой. Рабочие в один миг побросали топоры и стали в ружье; казаки, не дождавшись пехоты, поскакали вслед за Слепцовым. Между тем, навагинцы и эриванцы, покончив с флангами окопа, перебежали гребнем и окружили чеченцев, засевших в круглом редуте; часть спешенных казаков присоединилась тотчас к ним, а другая побежала навстречу обходной колонне. Не далеко успели казаки уйти, как услышали «ура!» охотников в тылу завала. Горцы сначала опешили перед нежданным появлением этой колонны, однако скоро опомнились, перебежали за заднюю сторону редута, чтобы вовремя встретить залпом. Бежавшие впереди сунженцы, вместо ответа, выхватили шашки, ворвались в середину, причем овладели хуторами. Чеченцы, изумленные такой отвагой, даже расступились перед ними. Потом уж, сообразив, какой опасности подвергалась их единственная пушка, взялись за нее и потащили в лес. Спрятав ее где-то в трущобе, они засели у опушки в малых завалах. Туда бросился Меркулов со своими тенгинцами, которые после короткого боя очистили штыками все завалы. Этой атакой было закончено хорошо задуманное и блистательно исполненное последнее дело Слепцова. В минуту торжества пронеслась скорбная, потрясающая весть, что его уж больше нет! Смолк веселый говор, победные клики – горе сковало уста; омрачились лица, тоска сжала солдатское сердце.

Генерал, как сказано, стоял в 60 шагах от большого редута один, на виду у всех, верхом на белом кабардинце, красный верх его папахи мелькал, как мишень для выстрелов. Он слышал «ура!» охотников, потом вдруг пошатнулся на седле, повернув коня, ухватил его за гриву. Все это видели конвойные. Когда они подскочили, Слепцов произнес глухим голосом: «Конец! Снимите меня!». Пуля попала ему под сердце, не оставив после себя никаких следов.

«Команду после меня принимает полковник Карев», – проговорил умирающий отрядному квартирмейстеру барону Сталю. Когда его несли в лагерь, он успел еще спросить: «Взято ли неприятельское орудие?». Ему ответили, что завалы взяты, а насчет орудия ничего неизвестно. «И за то слава Богу!» – ответил Слепцов едва слышно, причем перекрестился. Это были его последние слова: в лагерь внесли уже труп.

Войска возвратились, замерцали огни, было темно, холодно и жутко. Среди глубокой тишины доносились из лесов жалобные песни в честь убитых, вперемежку с гиканьем и радостными воплями по случаю смерти русского витязя. На другой день ликовала вся Чечня.