Дары инопланетных Богов

— Нет. Нелегко. Только по любому я улечу отсюда. Мне пришло разрешение на отбытие. Да оно, собственно, уже и есть, много лет уже как. Я здесь только ради дочери. Но она во мне не нуждается. У неё теперь другой защитник.

— А я думала… Не ради меня?

— Нэя, ты сама затеяла бессмысленные уже разбирательства. В гибели твоего брата была виновата Гелия. Её тотальная ложь. То, что мы утратили девять лет жизни. Мы могли быть счастливы, и она тоже. Всё могло сложиться иначе. Он имел ложное мнение обо мне, он начал стрелять, не дав мне и приблизиться. Зачем? Мне было не до размышлений, когда он всадил в меня две пули. Самозащита всегда мгновенна. Но когда я вернулся, я увидел его живого. Он был жив после нашей стычки! И когда я узнал впоследствии, что он погиб, я испытал шок. Я не мог понять, как смог сотворить подобное одним ударом? Гелия опутала паутиной лжи и меня и твоего брата. А потом наша взаимная месть начала раскручиваться по спирали, кто сильнее, кто больнее ударит. И мы провалились с головой в эту месть. Она всегда могла уйти, но не уходила. Она, как подлая змея, ползала по каким-то притонам и приползала, прося подачек, в то время я уже не удерживал её. Я её отмачивал в бассейне, так противна она мне была, потому что сама атмосфера тех заведений пропитывала все поры её существа. Ты никогда такой бы не стала, как она, ты погибла бы от той мерзости, в какой она жила. Она была пресмыкающееся, и выносила всё за возможность блистать, как она того хотела. А ты наделяла её ангельской добротой, потому что не умеешь видеть зла ни в ком. Ты боялась только меня, единственного человека, который любил тебя. Что дал тебе твой Тонат? Все эти годы мы провели бы в любви, взаимной и оберегающей друг друга.

— Ты обиделся?

— Нет. Я вообще не обижаюсь. У местных же сниженный уровень интеллекта.

— Ну да. Моя голова небольшая, и ума мало. Только и годится она для шляпок, украшенных ягодками, раз уж сама я сладкая ягодка — заманушка. — Самым разумным сейчас было бы ей уйти, как он и предлагал. Но этой самой разумности ей и не хватало.

— Перестань! — возмутился он, — не унижай ни себя, ни меня. Сама же просила меня об этом.

— Мы жили в стране Архипелага, — сказала она, — Тон-Ат также использовал тайные ходы. Они существуют, кратчайшие и необъяснимые. В лесном же посёлке у него была своеобразная база. Место встречи с теми, с кем он был здесь связан. Только что тебе от таких сведений теперь? Азира тоже была агентом Ал-Физа. И ты приблизил её настолько… А может, она приблизила тебя, как и знать.

— Не помню, кто это. О каких агентах речь? А ты лично видела его, Паука? Не могла же не видеть, если жила там? — он встал и подошёл к ней совсем близко, будто ему было важно высмотреть в её глазах смятение или ложь. Но не было никакой лжи, как и смятения.

— Никогда. Никто и никогда не видел его. Его придумали жители Паралеи, а вы им поверили. Паук — миф. — Нэя отвела глаза в сторону, злясь на неуместный и даже нелепый допрос.

— Кто же вёл против нас войну все эти годы? Твой старик был внедрённым агентом Паука в Паралее? Играл роль этакого народного целителя и мудреца. Да нам известно, что вся планета червивая. Жаль, конечно, что я не отвинтил его голову с морщинистой шеи, когда он был так близок. Зачем он взял тебя? Если был древен и скрипуч, как мумия?

— Он никогда не скрипел и вовсе не был древним!

— А! Как же я забыл о его мощной эрекции! Или всё же он давал тебе лишь иллюзию соединения…

— Тебе трудно принять, что он любил меня! Хорошо. Пусть не любил. Он был связан обещанием, данным моей маме, быть мне защитой, если понадобится.

— А спинку свою чешуйчатую он не просил тебя помассировать? Или ещё кое-что похуже? Ну, сознайся, что он не всегда приходил к тебе в ложном облике? Ведь иногда ты принимала его и без иллюзорного грима? Пусть и по-старчески редко, но он желал супружеского оброка с тебя. А ты виляешь теперь, уверяя себя же, что никогда бы не позволила ему прикоснуться. Маскируешь неприглядную правду своими же кружевными выдумками про какие-то транс уровневые сны. Что якобы приходил я, а на самом деле он трахал тебя!

— Замолчи! — Нэя обхватила свою голову руками, почти физически стало больно ушам, как будто её контузило акустической волной. — Ты как был, так и остался моим единственным мужчиной! Я никогда не знала других! Неужели, ты сам того не чувствуешь?

Рудольф подошёл к ней, по-прежнему охваченный какой-то своей мыслью, — Хагор знал о том, что Гелия бродила по ту сторону и гор и океана? Мы так и не поняли, где скрыт механизм, управляющий столь быстрым движением тоннелей.

— Никто не знает. Тон-Ат говорил, что тоннели — наследие давно погибшей цивилизации. А Гелия мстила Хагору. За тот Кристалл, что он тебе дал.

— Глупец Хагор думал, что теперь он будет знать всё о наших замыслах. Он думал, что я купился на его бескорыстный якобы дар. Да я сразу понял, что он лишь средство связи. И умышленно носил его только тогда… Ну, в общем, когда отводил свою душу. И он ничего и никогда не понимал. Сейчас он прячется в своих норах в горах или пьёт в провинции. Но кому он нужен, старый алкоголик, всё пропивший? Все свои способности, возможности? У них с Пауком свои игры, а у нас свои. Им тоже зачем-то нужна ваша планета. Ты умница, что никуда не совала свой нос, иначе твой благодетель никогда не отпустил бы тебя из цветочной тюрьмы. Ты нужна только мне.

— Нет. Никому я не нужна! Я целый год после смерти бабушки мучилась в столице одна, совсем одна. Меня все обманывали, с домом в лесном посёлке, потом с работой, когда платили гроши за то, на чём наживались сами. Как я жалею, что покинула тот дом, и им кто-то завладел. Я подставила под удар молодого чиновника, взявшегося мне с готовностью помочь в сделке с его продажей, а его и самого обманули страшные мошенники, неизвестные мне, поскольку теперь-то я точно знаю, что не он был виновен в той запутанной истории. Если бы я не спешила убежать оттуда, дом так и был бы моим. А теперь куда мне уходить, как ты столь великодушно предлагаешь? «Иди! Иди, ты мне уже надоела»!

— Откуда мне было знать, что ты жила в столице после тех лет? Я и узнал-то случайно. И ничего я тебе не предлагаю. И я не говорил ни разу, что ты мне надоела. Только даю тебе понять твою полную свободу от себя.

А она воображала, что он пойман в её нерушимые сети. Но всё это не более, чем птичьи по замыслу и наивные ловушки её любви, без которой он в случае чего прекрасно и обойдётся, как обходился все годы. Иллюзия закрытости, защищённости оставила Нэю, и она повисла в пустоте, будто стен никаких и нет, как оно и казалось. Как во сне возникло чувство соскальзывания вниз, ойкнуло сердце, как при падении.

Она никогда не сумеет устроиться в той адской жизни за стенами, понять её запутанное устройство. Она действительно всю жизнь жила в некоем бутоне, не желая вылезать наружу. Думать о мире, о том, что дышит за стенами жилища Рудольфа, не хотелось. И тем более, о том страшном и уже подлинном, чем и была Паралея, что расползалась неоглядным, серым в пеструю крапину парков, лесов и растительности, живым студнем за стенами «Садов Гора». Студень, пропитанный испарениями живых существ, занятых суетой выживания, поиском пропитания, отчаянием, безотрадным бесконечным трудом, развратом и визгом питейных заведений, утончёнными поисками смыслов праздными умами, плачем и смехом, юностью и старостью, болезнями и роскошной кичливостью. Смертью одних, рождением других, — круговращение биологической массы, наползающей на саму себя, закручивающейся или наоборот раскручивающейся гигантской живой раковиной. Вот чем была для Нэи та жизнь за стеной. Возврат туда был невозможен. Легче было умереть.

Она прижалась лбом к изображению скорпиона на рубашке. Она питалась ласками чужака, и сама питала его. Ведь и пришелец хотел любви и счастья, и своей тёмной железной стороной, к которой она сейчас прикоснулась и отдёрнулась, страдая, он всё же был развернут к тому страшному миру, а к ней только своей нежной и беззащитной, человеческой стороной. Он притянул её к себе, приняв приступ страха и слабости за призыв к любви.

С уже распущенными волосами она стояла перед ним в одном нижнем корсете и нижней юбке, и её нагота полностью высвечивалась через паутину кружев. Кружева скользили в его руках и беспрепятственно проводили живой ток любовного напряжения, кожа привычно отзывалась на прикосновения, покрывалась мурашками, изнемогая… Но в данный миг рассудку Нэи было не до любви.

— Как же ты мне мила, даже когда капризничаешь… — прошептал он, — как я мог жить, когда тебя не было рядом?

— Разве ты думал обо мне тогда? И разве настолько часто ты вспоминаешь обо мне и теперь?

— Тебе не хватает? В противном случае, как бы ты смогла воплощать свои творческие фантазии, чем и наполняешь свою трудовую деятельность? К твоему же счастью, я не такой эгоист, чтобы присваивать себе всё твоё время без остатка. Я ценю тебя настолько, что готов лишний раз поскучать, но дать тебе возможность для полноценного восстановления — для отдыха.

Нэя отстраняла его руки, отстранялась сама. Он не понимал, играет она или рассердилась за предыдущий разговор, — Зачем ты напялила под платье эту скорлупу? — недовольно указал он на корсет.

— Так принято. Только падшие женщины не носят нижних одеяний, — Нэя давно перестала эпатировать окружающих необычными нарядами. Забыла, как сама же восставала против избыточной скованности женщин, нагруженных лишним тряпьём.

— Мне не нравится твой наружный доспех. Я люблю тебя свободную и естественно-упругую… — он сделал попытку справиться с мудрёной застёжкой. — Будь прежней, чуточку неприличной для местных, но прекрасной для меня.

— А я устала быть тою, в кого влипают взгляды всех проходящих. Приходится отмываться от подобного внимания, словно бы, после похода в заброшенные шахты. Однажды в детстве мы, — Нэиль, я и Реги-Мон, — залезли в такую старую выработку. Нэиль мечтал обнаружить загадочные подвижные тоннели. Конечно, ничего не нашли. Пришли домой все чёрные, и бабушка выгнала нас вон. У нас в том доме был общий подвальный бассейн. У него было вечно склизкое дно, а вода мутная. Но пришлось там очищаться. И даже после этого бабушка домывала меня в большой ёмкости в нашей кухне. Она меня тёрла, тёрла до покраснения кожи. Вот точно также я и отмываюсь теперь всякий раз после своих выходов за пределы «Мечты». Я устала от всех. Как мне не хватает моих близких, — моей бабушки, моего Нэиля… — у неё затряслись губы. — Ты не хочешь дать мне защиту в Храме Надмирного Света, ты…

— Прекрати! Я дал тебе всю возможную защиту. Никто не смеет и пальцем к тебе прикоснуться в этих фальшивых райских кущах. А взгляды, — чего же ты хочешь, если люди всегда смотрят друг на друга, даже независимо от пола и возраста. Природа у людей такая, — изучать окрестности и прочие как живые, так и неодушевлённые предметы вокруг. Ты же не в мире поголовных слепцов живёшь. Назови хоть одно имя, кто задел тебя негодным словом?

— Как будто я знаю их имена, как будто я слушаю их речи! — Нэя сбросила с себя нижний корсет, наполовину уже стянутый Рудольфом. Не дав ему обрадоваться, она тотчас же стала искать своё платье, в котором и пришла. Это был ему знак. Она не желала сейчас того, ради чего он её пригласил. И не было никакой игры в умышленное оттягивание желаемых мгновений, вдруг переставших быть таковыми. Может, день такой выдался, может, пришло окончательное понимание, что порог Храма Надмирного Света он не переступит никогда. А значит… Что значит? Значит, к этому надо привыкнуть и как-то жить дальше. Платье валялось на диване, куда было сброшено для усиления его соблазна. А теперь ей действительно захотелось уйти.