Дары инопланетных Богов

Олег — нежелательный гость

После кровавой свалки, устроенной им в столице, отношения Олега с Антоном ничуть не изменились, как и сам Олег внешне. Свою тоску он открывал только доктору Франку, прилепившись к нему после курса психологической реабилитации. Со всеми же остальными, как и с Антоном, Олег оставался такой же ироничный, добродушный и закрытый. Исключением для Олега стал Артур. Несмотря на незначительную возрастную разницу, Олег относился к нему, как к младшему любимому брату. Ту историю Олег никогда и ни с кем не обсуждал, и все делали вид, что ничего и не происходило.

— Я слышал, что у тебя поселилась певчая птичка? — спросил он как-то у Антона.

— Птичка? Она так мало похожа на тех, кто гомонит в сиреневом кристалле Нэи, и на саму Нэю. Если она и птичка, то не певчая.

— Покажешь? — спросил Олег.

— Приходи.

И Олег пришёл. Увидев Икринку, валяющуюся в холле на диване перед плоской панелью на стене, — она смотрела местное телевидение, — Олег превратился в соляной столб.

— Ты нашёл её? — спросил он, наконец, — где? В горах?

— Нет, — ответил Антон, — на вокзале.

Икринка, не переодевшись, осталась в своём полупрозрачном домашнем платье, одном из множества, какие нашила ей не знающая устали в своём тряпичном творчестве Нэя, и не проявила к Олегу ни малейшего интереса.

— Я буду смотреть фильм, — сказала она упрямо на приглашение Антона пойти переодеться для того, чтобы познакомиться с гостем. И встала, мерцая телом через полупрозрачную ткань. Её грудь просвечивала, как пирожные «бизе», но её ничуть не тревожило то, что кто-то посторонний увидит не ему предназначенное совершенство. Ведь она у себя дома, а к тому же она вся целиком принадлежала только Антону. А посторонний, раз уж он вошёл туда, где её чертог любви, может закрыть глаза, а может и ослепнуть.

«Как быстро вчерашняя недотрога лишилась стыда», — подумал Антон, впрочем, без особенной скорби по этому поводу.

— Ты смотришь такую вот тупую ерунду? — грубо спросил Олег, явно обиженный её приёмом.

— Да, — ответила она, — пусть и выдумка, а напоминает мне прошлую жизнь, не такую скучную, как тут, хотя и бедную, конечно.

Олег не знал, как ей отвечать и чем парировать недружественный выпад.

— А помнится, весёлая была, — сказал он. Антон, никогда не забывавший их первую встречу в горах, не помнил даже тени улыбки на её лице в тот первый раз. Она не казалась весёлой. Это факт. Также и в вагоне, также почти всегда. Она не была хохотушка, резвушка или простушка. Никогда.

— Где? — спросила она.

— В горах, — ответил Олег, — ты ведь оттуда?

— Нет. Там раньше жил мой дедушка.

— Где жил?

— В пещере.

— Пещерный дикарь, что ли?

— Нет. Не дикарь. Просто жил. Беженец.

— Беженец? Откуда бежал?

Но тут Антон перебил Олега, сказав, что роль шефа ему не идёт. Хотя Антону всё же показалось, что между Олегом и Икринкой скользнула тень некой тайны, о которой не знает он, Антон. Но обиженный Олег больше не подошёл к ней, и они вдвоём, оставив негостеприимную хозяйку одну, пошли в столовую, бывшую и кухней, а вернее, в маленький столовый домашний отсек.

— Ну и дикая! — сказал Олег, — проявил бы способности воспитателя, — он обиделся как мальчик, — Голубка, помнится, такая добрая и ласковая была. Ухаживала, кормила…

— Поила, только спать ни разу не положила, — засмеялся Антон, желая отвлечь Олега.

— Хотя она и без местных комплексов, — добавил он, намекая на грудь и прочее, что она и не подумала прикрыть перед посторонним человеком.

— Горское воспитание, — Антон добродушно толкнул Олега в плечо, — дитя природы.

Олег, наделённый таким качеством как отходчивость, засмеялся.

— Тебе повезло, что ты всё же нашёл её.

Икринка следом пришла к ним в столовый отсек. Без всякого девичьего кокетства и просто она сказала Олегу. — Ты очень хороший. Не обижайся. Я тебя не забыла.

— Не забыла? — удивился Антон, — а где ты его видела?

— В горах, — ответила она, и опять между нею и Олегом мелькнула тень какой-то неизвестной ему тайны. — Ты забыл? — обратилась она к Антону, — Вы же были тогда вдвоём?

— А где твои крылья? — спросил вдруг Олег.

— Какие крылья? — поразился Антон.

— Для полётов.

— У нас тут каждый день полёты в неизвестные миры, — смеясь, ответил Антон, решив, что Олег в свойственной ему манере говорит словесными ребусами. Икринка стояла так, будто это обсуждение не имеет к ней отношения.

— А-а, — протянул Олег, — понятно, — и сразу же погрустнел. Она повернулась к ним спиной, открыв камеру для продуктов в стене, и Олег уставился на маленькие полусферы её ягодиц, просвечивающих так же откровенно, как и всё прочее. Олег тоже был без комплексов.

— Послушай, дитя природы, — не выдержал Антон, — может, всё же переоденешься? Этикет превыше всего. Мы же не в горах. — И опять вспомнил, как стыдливо она натягивала свою тунику на точёные колени в поезде, когда он сел напротив. И засмеялся вслух. Даже её бесстыдство не казалось умышленным, а таким, как у ребёнка. Она не придавала значения тому, что её рассматривал незнакомый человек. Она принадлежала только Антону, и другие её не интересовали. Переодевшись в нарядное платье, сшитое Нэей, она села с ними за стол.

— Ты дружишь с Элей? — обратилась она к Олегу.

— Дружу? — переспросил Олег и как-то кривовато усмехнулся, — а у вас есть такое понятие как дружба? Она смешная и не умная. Но ласковая. И одинокая. И я тоже одинокий. Она не хочет никого любить. А я так не умею. Без любви.

— Она умна, если понимает, что тебя любить ей не стоит, — ответила ему Икринка.

Олег уставился на неё с непонятным и почти зловещим блеском, загоревшимся в его глазах, как будто некий и недобрый дух подключился вдруг к нему, — Лучше бы ты не встретилась нам в том диком месте! Лучше бы и не видеть тебя никогда!

— Лучше бы ты не приходил ко мне, — ответил Антон, — но я не буду добавлять слова «никогда». С тобой всё в порядке?

— Какой может быть порядок? Где он? Нигде вокруг нет порядка, откуда же он во мне возьмётся? — Олег сдавил чашку так, что она хрустнула в его руках.

— Почему ты так сказал? — спросила Икринка и добавила, — чашечку жалко. Чашечки дорогие. У нас в том доме, где я жила прежде, такие есть, но мало их осталось. Дедушка покупал. А старшая мама постоянно чашечки разбивает, потому что очень часто уходит куда-то своими мыслями, оставаясь по видимости на месте.

— Потому сказал, что ты виновата в том, что случилось непоправимое, — ответил Олег. — Из-за тебя.

— Объяснись! — потребовал Антон, — или…

— Зуб выбьешь? Как та тварь на Земле? Которого я не убил лишь потому, что другие ребята меня связали. Или уж сразу челюсть сломаешь, как Венд? Которого я не убил потому, что вас всех пожалел. Не стань его и что? Мог бы бардак наступить в нашем таком идеально организованном городе, построенном не одним поколением наших предшественников. Да тут и были бунты до нас и до Венда ещё. Их приходилось усмирять жестоко. А чёрный Шандор гуманным слюнтяем не был. Потому и Венд быть им не имеет права.

— Почему ты сказал, что я виновата в чём-то непоправимом? — опять спросила Икринка.

— Потому что именно там я догадался о том, что ты отнюдь не мираж, как подумал Антон. И я вначале не верил в твою реальность, а значит, во вполне понятную доступность. После той встречи я и стал искать тебя в своём поисковике, а нашёл Колибри.

— Ты сказал, «вначале», — уцепился Антон, — так ты видел её раньше?

— Видел, не видел, теперь-то какая разница! Теперь ты видишь её всякий день у себя в доме. А я свою девочку не увижу уже никогда! И дома такого комфортного, настоящего, как у вас, у меня нет, а есть личный и опостылевший отсек с искусственным окном, потому что он в подземном городе. И я играю как недоразвитый, обманывая своё сознание тем, что я на Земле, когда загружаю в это фальшивое окно тот или иной ландшафт. У тебя есть реальное счастье, а у меня есть иллюзия, есть моя повторно залеченная челюсть с вживлёнными, как у старика, зубами. Есть моя каждодневная мука… — Олег заплакал. Антон онемел и не понимал, что сказать и чем утешить. Икринка встала и, подойдя сзади, стала гладить Олега по коротко стриженным волосам.

— Ты по любому искал бы, — сказал Антон, — Ты же скучал. В чём её вина?

— Если бы не она, я пошёл бы в ту самую одуряюще душистую «Мечту», куда, как оказывается, не только я разведал дорожку. А тот же Венд…

— Неправда! — почти крикнула ему в ухо Икринка. — Он знал Нэю давно. Ещё тогда, когда я сама была маленькой. Она шила платья не только для моей мамы, но и для меня, и даже для моей куклы.

Олег, заметно устыдившись своего размокания, неумело размазал кулаками слёзы по лицу, — Прости меня, Икринка. И ты, Антей, прости.

У Икринки в руках оказалась тонкая салфетка, и она бережно промокнула лицо Олега. — Ты меня тоже прости, хотя я ни в чём не виновата. И отца моего прости, хотя я не знаю, в чём именно он виноват. Я знаю только то, что он любит всех в подземном городе.

— Похвально, что защищаешь отца, — сказал Олег. — Только не любит он никого в подземном городе, да и нигде.

— Он Нэю любит, и меня тоже, — сказала Икринка. — И если он за всех вас переживает, то что это, как не любовь? Ты сам никого не любишь. И в отличие от него, переживаешь только своё несчастье. А между тем, ты сам причина несчастья нашего соседа лесника, сына которого ты убил. Он был моим ровесником и другом детства. И он всего лишь в том месте работал охранителем чужого и роскошного праздника жизни, поскольку у них в семье не хватало денег даже на простую еду и скромную одежду, не то, что на праздник. Он и учиться хотел, но бедная трудовая семья не могла ему помочь в этом. Дедушка давал леснику денег сыну на обучение, а лесник очень скромный и не взял, даже обиделся. Сказал, мы не попрошайки, мы с руками и с головой. Сами на всё заработаем. Вот сын его и заработал себе лютую смерть. И то, что отец тебе врезал, так этого мало! Потому что ты убийца! А ведь были и другие погубленные жизни… Будь я на месте Эли, я тебя не стала бы любить после всего…

Она ушла в спальню. Антон и Олег долго сидели в гнетущем молчании. Вскоре Икринка вышла такая же нарядная и весёлая, как будто не случилось предыдущего ужасного разговора. — Я пошла к Нэе. В «Мечту. Я очень люблю ходить в гости и очень не люблю, когда гости приходят ко мне.

— Как хорошо, что я живу один, — сказал Олег после её ухода таким голосом, как будто ничего и не произошло, а он только что зашёл попить чайку. — Мы слишком преувеличиваем для себя значение женщин. Пойду-ка и я к доктору Франку на очередной сеанс для исцеления моей никудышней души.