Дары инопланетных Богов

Светлый призрак Нэиля, погрузивший во мрак душу Азиры

Перед сном в тот же вечер она вышла прогуляться в парк. Азира, оставшаяся ночевать в доме со своим спутником, с кем и прибыла, опять потопала за ней.

— Пусть этот чванливый и многоречивый урод уснёт, так и не дождавшись меня, — сказала Азира, — Нажрался, наболтался, разлёгся и требует другого уже удовольствия… Я ему: «Прикрой свою неаппетитную панораму, скотина! Меня мутит при виде тебя»!

— Удивительно такое от тебя слышать, — ответила Нэя. — Ал-Физ за оскорбление аристократа посадит тебя, простолюдинку, в дом неволи, чтобы хупы наказали тебя за дерзость. Что с тобой произошло?

— Со мной что-то произошло… Не утопиться ли мне в самом деле?

Аллея парка казалась уходящей в бесконечность, на самом деле она была короткой и обрывалась у цветочных плантаций. Ветер доносил сюда аромат цветов.

— Тут есть река? — спросила Азира.

— Есть, и не одна.

— Глубокая?

— Есть глубокая, есть и мелкая.

— Недавно я вдруг решила навестить Дальние Пески. Вечером.

— И тебе не было страшно?

— Я и в детстве-то ничего не боялась. Чего уж теперь-то… Последнее время было много сильных разливов реки после дождливых сезонов. Пески размыты, берега сильно заросли. Там не оказалось никого. А поскольку мне отказано в наличии души, то так и было, ни единой души вокруг! Я сидела и смотрела на реку. Взошли оба спутника одновременно. И голубое сияние Корби-Эл смешивалось с алым сиянием Лаброна на поверхности реки. Их отражения переплетались, то наслаивались друг на друга, то отдалялись, приобретая самые странные и, казалось, одушевлённые формы. Всё убыстряющийся ритм их движений наводил на мысль, будто они предаются в воде любовному соединению…

— Ох, и природные красоты наполнены для тебя тем же, чем ты и занимаешься постоянно со своими друзьями, — заметила Нэя.

— Как раз мне-то любви не достаёт! А совокупления, как потребность мужчин удовлетворить себя, иногда и по страстному влечению, которое я умею возбуждать, для меня необходимость, чтоб от нищеты не сдохнуть. Это не имеет с любовью ничего общего. Сижу я и тоскую, и что-то ноет во мне, но что? В твоём мнении души-то у меня нет? Так-то я нарядна, совокуплениями сыта по горло. Спутники скрылись в облаках, как уставшие любовники, и река угасла. Она колыхалась у моих ног, я разулась и чуяла, как она тепла, а от её прикосновений охватывала истома и желание нырнуть в неё глубоко-глубоко… а потом… Я не слышала ни плеска, ни других звуков, когда из реки вышел Нэиль… Он сказал: «Привет, купальщица! Не хочешь ли со мною поплавать»?

Я спросила: «Где твоя одежда»?

«Оставил на том берегу», — ответил он, — «Поплыли на речной остров. Вода теплее воздуха, почти горячая».

Преодолевая так и оставшееся отвращение к своей гостье, для которой все физиологические отправления организма имели примерно одинаковую значимость, Нэя вслушивалась в странное, поэтическим слогом излагаемое повествование, каким-то непостижимым чутьём угадывая, что всё это, действительно, происходило, а не есть выдумка ненормальной наркоманки. Даже не столько слова, как красочные образы входили в её сознание, а внутренние фильтры не распознавали в них лжи.

— Я разделась, и мы поплыли. Плыть по течению реки легко, но я отстала от него и потеряла из вида. Приплыв к острову, я вылезла и села на траву. А он уже сидел рядом со мною. Обнял меня, мы стали ласкать друг друга, целоваться… Он был живой и горячий, потому что сильно хотел меня…

— Ты уверена, что это был он? — спросила Нэя, со страхом заглянув в её глаза. Глаза казались подобием ночной речной воды, непроглядной, когда невозможно определить, мелкая вода или глубокая. Они были тёмные, лишённые сколь-нибудь внятного чувства.

— Это был Нэиль. Нам было хорошо вместе. Настолько хорошо мне было только с ним…

— А потом?

— Он уплыл. Против течения плыть обратно было очень трудно, а моя одежда осталась на Дальних Песках. Я не могла плыть с ним дальше по течению, вынужденная вернуться. На берегу я оделась. Была уже глухая ночь. Я брела почти наощупь, поскольку блеск реки, в которой отражалось небо, не был способен осветить тропы. Но я могла и слепой пройти этот знакомый путь. Даже не запнувшись. Дошла до нашего моста. Перешла его и оказалась на нашей окраине. Возле общинного дома с лестницей, где вы и жили прежде, одуряюще пахли цветы в саду, те самые многолетние, которые посадила ещё Ласкира. У меня сжалось сердце, когда я вспомнила, что ловила тут бабочек, а Нэиль смеялся надо мной… Я перелезла через ограду, где она была пониже, и стала бродить по саду, как будто Нэиль опять придёт сюда… Только была ночь, и разноцветные искристые бабочки не летали, только чёрные и бархатные. Они касались иногда моего лица, будто пуховкой кто провёл. Становилось щекотно и я смеялась.

Она остановилась и передохнула, держась за Нэю, будто боялась поскользнуться, будто шла не по тропинке, а по мелководью. В самом её защипе за рукав платья Нэи было что-то беспомощное и детское, так что острая жалость вдруг проклюнулась к ней, если и не свихнувшейся, то приблизившейся к тому состоянию, когда здравый ещё ум уже размывается в наплывающем тумане абсурда.

— Мне вдруг померещилось, что всё по-прежнему, а моя настоящая жизнь всего лишь затянувшийся и тяжёлый сон. Я когда-то ловила и ночных бабочек тоже. На свету, уже в доме, они оказывались фиолетовыми с золотой окантовкой крыльев. Однажды я даже поймала такую бабочку. Она села ко мне на грудь, а я всего лишь накрыла её ладошкой, а потом сплющила её голову. Утром принесла её твоей бабушке на кружевной бумажке, оставшейся от вкусной булочки, какой и угостила меня Ласкира накануне. Стала её упрашивать вышить мне такую бабочку на мою тунику. В Саду Свиданий все девушки нарядны, а я хуже всех.

«Ты лучше всех и в самом невзрачном платьице», — ответила мне Ласкира и велела выкинуть мёртвую бабочку, — «Плохо, что ты прикоснулась к ней. Ещё хуже, что умертвила её. Ночь создана не для тех, чьи души принадлежат свету. Зачем ты бродишь во мраке, когда все спят? Теперь Чёрный владыка отмстит тебе за то, что ты посмела прикоснуться к его порождению и умертвила её без всякой причины. То, что бабочка тебя отметила, есть знак твоей особой будущей притягательности для мужчин, хотя такое твоё качество и не принесёт светлой радости никому. В том числе и тебе самой. Но то, что ты умертвила посланницу Чёрного владыки, означает, что и сама ты угодишь в его мстительную ловушку и погибнешь в его глубинных владениях, где Надмирный Свет не сможет защитить тебя». Тут она сама же и положила ладонь на свои губы и произнесла:

«Да не верь ты мне! Я всего лишь раздосадована бессмысленным твоим поступком. Так что не броди по ночам. И бабочку я тебе вышью другую, светоносную и радостную». Только не вышила она мне бабочку, ссылаясь на свою вечную занятость, а потом уж я и сама поняла, что не хочет она… Я вспомнила эту историю и стала нарочно ждать, когда бабочка опять сядет на меня. И она села! На грудь. И я опять раздавила её с наслаждением. Открылось окно, и мать Реги-Мона шуганула меня, думая, что по саду бродит вор. Я подошла ближе и тихо сказала ей, поскольку она продолжала вглядываться в ночную темень: «Закрой окно. Чего тебе не спится»? Поняв, что в саду женщина, она успокоилась и сказала: «Чего мне спать, если скоро я уже навечно упокоюсь на полях погребений? Я узнала тебя, длинноволосая хулиганка. Вроде, ты и выросла, но всё такая же бродяга. Чего ты там потеряла в темноте»? Я засмеялась ей в ответ: «То, что потеряла, уже нашла»!

«Всё смеёшься! Ничуть ты не изменилась. Смейся, смейся, пока есть у тебя такая счастливая минутка. А у меня таковых уже нет. И не будет», — но она вовсе не сердилась. Я её спросила: «Хочешь, я принесу тебе завтра вечером охапку надводных цветов»? Она ответила: «К чему они мне? Их недолговечный аромат не даст мне ничего, кроме усиления тоски. Спасибо за твою доброту и желаю тебе счастья, хотя давно уж не верю в его существование на этом свете. Одна иллюзия, чтобы заманить нас в этот вечный и безотрадный процесс деторождений, труда на износ, неизбежного увядания и неотменяемой смерти». Мать Реги-Мона была образованной женщиной. Но мне не хотелось думать о плохом. Мне так и казалось, что и на следующий вечер я пойду на Дальние Пески к Нэилю, поскольку он живой, и мы продолжим любить друг друга…