Дары инопланетных Богов

Женщина-ужас, прилетающая из загадочных тоннелей

Нельзя было даже сказать, что Азира, одержимая тягой к богачам, мечтала о богатстве любой ценой, причём о таком, о каком обычно мечтают только низшие души, не получившие с детства никакого воспитания и наполнения. Нет. Она мечтала о власти над властными людьми Паралеи! Она быстро поняла, что главное богатство в мире, куда её сбросили немилостивые боги, это власть. Она уже приблизилась к одному из властителей Коллегии Управителей Ал-Физу настолько, что сумела понять, — материальные ценности, как и саму жизнь могут отнять, а вот закрепиться при властном человеке — это и есть подлинный счастливый выигрыш в коварной лотерее жизни. И когда она уже схватилась за край собственного выигрыша, как она вообразила, всё внезапно закончилось. Она провалилась в ту преисподнюю, где и потеряла свой рассудок. К счастью, на время. Но времени этого было достаточно для того, чтобы открывшиеся возможности высоких полётов в интимные сферы высоких людей она потеряла уже навсегда.

Во время же гостевых визитов в резиденцию Тон-Ата, о грядущем и сугубо личном своём бедствии Азири знать не могла. Она ли сама присосалась в качестве сопровождающей к человеку-послу от Ал-Физ, желающего войти в тайный сговор с повелителем обособленного от континента Архипелага, или ей поручили тайную слежку, неизвестно. Она потрясённо взирала на потолки из мерцающего неведомого материала, на обильный овальный стол в гостевом зале, и даже не догадывалась о том, что Нэя видит в ней лютого врага. Почему так было? Из-за брата или из-за Рудольфа, из-за ожившей вдруг неприязни детских лет, которые отравляла эта хулиганка? Всюду её караулившая, внезапно налетавшая и клевавшая, как бешеная птица. Или из-за того, что она вообразила себя каким-то «родственным растительным видом», — антипатия была такой глубокой, что никакие искренние улыбки, разъяснения и объяснения в любви не воспринимались.

Тварь, смевшая влезать в её чистое затворничество на правах единственной подруги, не отлипала ни на минуту. Тогда Нэя вынужденно включалась вместе с бабушкой в предобеденную суету, лишь бы от Азиры подальше. Азиру оставляли отдыхать в любой приглянувшейся комнате, но и оттуда она выползала, лишь бы к Нэе поближе. Ловкая прислуга носилась с закусками и сервизами, украшая стол цветами с плантаций и хрустящими салфетками, а ничуть непочётная гостья брезгливо следила за тем, как умело хозяйка всего этого великолепия самолично разделывает рыбу, делает нарезки, украшает салаты своей тонкой фантазией.

— Как ты можешь прикасаться к ужасной рыбе? У тебя же есть слуги, — вопрошала Азира, с жадностью поглощая закуски и ту же рыбу, но уже разделанную.

— Эти люди служат мужу, а я привыкла обслуживать себя сама. Я люблю изобретать новые сочетания привычных вещей, и в еде тоже, вот и всё.

— Когда же будет ужин? Я устала ждать. Ваши этикеты, бесконечные разговоры страшно утомили меня.

Азира не уставала работать челюстями, производя два действия одновременно, жуя и разговаривая, — Когда же я, наконец, получу полное утоление от всех ваших роскошеств? Женщина, которая не любит есть, не умеет и любить. Именно поэтому аристократки, помешанные на своей воздушной хрупкости, не способны давать того, что их мужчины находят во мне, — как и ожидалось, все разговоры сводились к мужчинам.

— А что они находят в тебе? Ты же никого не любишь, а только имитируешь.

— Я даю им возможность полного провала в скотство. А поскольку быть безудержным скотом, ну хоть иногда, многим из них ужасно хочется, без работы я не простаиваю. Поэтому мне и нужна обильная и вкусная еда, чтобы не уставать.

— Как же тебе удаётся запихивать в своё узкое тело столько еды? — спросила Нэя, удивляясь её прожорливости. — Мы ещё и не приступали к ужину, а ты уже набила себе полный живот.

Как она ни старалась, защитить уши от словесных помоев навязавшейся собеседницы не получалось. А они всё лились и лились, и душа невольно окуналась в липко грязный субстрат, не имея толстой кожи, не имея защиты.

— Я безразмерная, — ответила Азира, — знала бы ты, как я голодала в бедности и неизвестности. А от чего я, по-твоему, и стройная до сих пор? Мой желудок работает, как поршень. Сколько ни дай, я всё съем, а голод так и остаётся где-то, несмотря на раздутый живот.

Подключение к суете обслуги, — лишь бы отвязаться от Азиры, — уже по-настоящему вдохновляло Нэю на гастрономическое творчество. Наевшись и устав от собственной бесполезности, Азира всё же ушла гулять по тенистому парку, окружающему дом. Желанная передышка от её навязчивого присутствия сразу же вернула мирное настроение. Нэя неспешно отправилась заняться оформлением уже себя к выходу, чтобы поразить собою гостей мужа. Она не переставала быть женщиной, как ни насмехалась Азира над её стерильностью. Она вошла в туалетную комнату при собственной спальне, куда не имел права входить никто, кроме неё, чтобы ещё раз отмыть руки после разделки рыбы.

И тут же, используя всё то же колдовское чутьё, как некий тайный навигатор, следом вошла Азира. Каким образом она обнаружила саму спальню, а тем более находившуюся там Нэю, осталось за пределами возможных предположений.

— Кто тебя сюда звал?! — Нэя возмущённо ширила глаза на захватчицу своего настолько уже личного пространства, что забыла о цели своего прихода сюда.

— А я уже соскучилась, — игриво-детским голоском сообщила Азира и, задрав свой подол, уселась в её присутствии на перламутровый унитаз.

— Другого туалета ты, конечно, не обнаружила? — спросила Нэя, ощутив себя вдруг на дворовой лужайке, где была настолько беззащитна против подобных выходок.

— Да я и не искала. Ну, а раз уж подвернулся, чего ж терпеть? — не устыдившись присутствием изысканной хозяйки, Азира издала серию непристойных звуков, похожих на громкие хлопки. Обжорство так и осталось её неискоренимой привычкой, приводящей к частым расстройствам пищеварения, как и в детстве. И хотя никто уже не ждал её объяснений, Азира охотно объяснила, что, если за их пристойным столом и в столь пристойном обществе так делать не принято, должна же она где-то и избавиться от распирающей её изнутри непристойности.

Нэя содрогнулась от отвращения. Более гнусных женщин она не встречала никогда. Она не могла осадить мерзавку, поскольку привыкнув к изысканной речи, начисто забыла все выражения из былой, грубой, окружающей среды. Да она и в те времена никогда не использовала те обороты, что и являются неприглядной изнанкой общенародной речи.

Азира как бы сожалела о неведении жены островного богача, не понимающей ничего в окружающих реалиях. — Надо бы исцелить тебя от тех иллюзий, в которых ты и живёшь по сию пору. Ведь неизвестно, что будет, окажись ты вдовой? Такая вероятность очень велика для тебя. Веришь, порой мне хочется иной твари сесть на лицо и произвести то самое, что тебя и шокирует….

— Ничуть не удивляюсь, что ты такая…

— Будь у тебя такой опыт, как у меня, ты и не то бы вытворяла. Самозащита через отражение, знаешь такой метод? Вот тебе говорят, к примеру, дрянь! А ты с тем же выражением, глядя в глаза, повторяешь с тою же интонацией и выражением; дрянь! Тот, кто бросает оскорбление, не понимает, то ли ты соглашаешься, то ли обзываешься. Он говорит дальше; делай, как я сказал, дрянь! Ты в ответ слово в слово, с тою же интонацией, а при этом не подчиняешься. Это работает! Если, конечно, оплеуху не отвесят. Но обычно смеются…

— Замолчи! Я задыхаюсь от всей этой мерзости…

— Поверь, и мне не всякое утро хочется просыпаться, — согласилась Азира. — Но какой у меня выбор? У меня нет богатого дедушки, уж не знаю, кто он тебе, муж или просто домочадец. Кто ж будет меня кормить и наряжать?

— Уходи! Ты избрала ту жизнь, которая тебя и тешит. Не раз замечала, что все шлюхи наслаждаются тем, от чего воротит с души нормальных женщин. Кто вляпались в такое по несчастью, надолго там не задерживаются, если не погибают…

— По-всякому бывает, спесивая госпожа. Ты-то не погибла вот, а ведь рядом с тобой старец, который потяжелее будет даже целой своры молодых кобелей.

— Уйди прочь…

Она нашла тихую домашнюю работницу и попросила немедленно и тщательно вымыть туалетную комнату при спальне, как если бы та уподобилась запущенному хлеву для скота. Та безропотно отправилась выполнять поручение. Как всё было похоже на детство! Когда Азира, шокируя воспитанных девочек из дома с лестницей и закрытым двориком, садилась на лужайке при всякой своей нужде, не трудясь уйти хотя бы в кусты. Но какой с заброшенного ребёнка спрос? А этой твари, давно утратившей и саму память о детстве, прощения не было!

Сразу же пришли мысли о Нэиле, о Рудольфе. И если к Нэилю любые недоумённые вопросы обращать было уже бессмысленно, то до какого же падения дошёл Рудольф за столь короткое время, если опустился до подобных особей? И женщиной-то её не назовёшь. Нэя вышла, и больше не подошла в тот вечер к Азире, содрогаясь от омерзения к той, кто была рождена, пусть и в низине общества, но всё же имела в юности устремление к чему-то и возвышенному. К тому же Нэилю, возведя его в степень невозможного совершенства, — а стала пригодной лишь для подлинной уже клоаки.

Она сразу же решила сменить локализацию своей спальной комнаты, сказав той же прислужнице, что рассвет Ихэ-Олы мешает её утреннему сну. Та покорно и без вопросов обещала к ночи устроить другую комнату для сна хозяйки, расположенную на противоположной стороне. Благо комнат с удобствами в огромном доме было немало. А в это помещение Нэя ни разу уже не вошла. Как в заражённое. Травма, нанесённая впечатлительной, изнеженной аристократическим детством душе ещё во времена их убогого и последующего обитания на этаже с общим туалетом, казалось, и забытая уже, дала о себе знать. Не в одной Азире было тут дело. И она горько всплакнула, вспомнив брата, так и не успевшего насладиться жизнью на обещанном ему острове, подаренном Тон-Атом. Чего он тянул? Почему не отвязался от Гелии тогда же, когда и настаивал отчим? Почему не имел сил оборвать ту связь? И если настолько любил, для чего приблизил Азиру?