Дары инопланетных Богов

Если бы он сказал: да! Да! Завтра же пойдём туда. Это подействовало бы как таинственный речитатив заклинателя бурь. Но нет! — Что именно ты хочешь? Уйти от меня? Я не колдун и никакой магической цепи у меня нет. Перестань, наконец, жить в хрономиражах и истязать меня заодно. Прошлого не исправить! Или прими его или… уходи… То есть, я сам уйду, а ты можешь тут жить. Я не буду приближаться, чтобы столь утонченная особа не стыдилась того, что у неё такой вот неподходящий друг…

Она не верила его угрозам, он всего лишь психанул. Никакой решимости с нею расстаться в нём не было. Она могла бы дать ему облегчение, рассказать о странном визите Чапоса в ту каморку в «Ночной Лиане», но не стала, корчась не столько от того, что прошлое неотвязно шествовало за нею по пятам. Она и не могла отринуть это прошлое, поскольку именно там хранился тот самый заколдованный ларчик, в котором сиял драгоценный кристалл, невещественный, вне времени, вне пространства, он синхронизировал все имеющиеся в ней временные потоки в одну и единственную любовь, — другой не было и не будет. И даже не от отказа, ставшего привычным, пойти в Храм Надмирного Света, она корчилась, а от восставшей ревности к несуществующей уже Азире, завладевшей её прошлым, в котором он любил эту «особую деву», приравнивая красоту той к красоте надводных цветов, которыми сама Мать Вода украшала свою водную плоть. А то, что и сама обозначалась им «нимфеей», — так она не понимала значения загадочного слова, он ни разу не дал перевода. Она считала, что «нимфея» некая разновидность бабочки, обитающей где-то, откуда он и прибыл.

Нащупав его болезненную точку, — а ему жутко не нравилось упоминание Нэиля, — она продолжала генерировать колючий и сорный вихрь бесплодных уже упрёков, — Потом его похоронили в глубину пластов Паралеи. Я кричала и валялась на той плите, которой его придавили поверх почвы. Зачем? Разве мёртвые тела способны выходить? Если души навсегда покидают их? И там он до сих пор. То есть не он, а то, что от него осталось, от его прежнего, самого красивого на Паралее существа. Как я могла сразу после всего приблизиться к тебе? Я простила, потому что любовь и не подумала уйти, осталась во мне. А ты не простил мне ничего! Тон-Ат говорил, что человек всегда может простить другого человека за подлость, какую ему этот человек причинил, но никогда не прощает другого человека за свою личную подлость, если совершил её против него. Поэтому преступники никогда и не прощают своих жертв, а те, кто стали чьими-то жертвами, прощают часто. Ты издевался надо мною, ты ненавидел меня, будто я в чём-то была виновата перед тобой. Хотя я дала тебе столько ночей любви… И вот я воспользуюсь данной мне свободой, за которую заплатила уже, и…

И Нэя ушла из хрустальной пирамиды в своей мятой кружевной кофточке и синей, как земное небо, юбке, забыв свой корсет. С порванной шнуровкой он валялся у постели. Рудольф не смог его развязать и просто разорвал. Он подумал о том, что она пойдёт в таком мятом виде у всех на виду, она даже забыла причесаться от огорчения и вспыхнувшей старой обиды. Или всё ещё пребывала под воздействием наркотического напитка, которым он, не просто давно уже местный тролль, а тролль порочный, её напоил. Под густыми и сплошными кронами нельзя было рассмотреть дорог, проложенных внизу. Рудольф ясно представил себе, как она идёт, погружённая в себя, с неряшливо завязанной вокруг бёдер и сползающей юбкой, босая. Туфли были утеряны в «Ночной Лиане», и хорошо ещё, если не плачет при этом, а встречные воображают о ней и о нём чёрт знает что.