Дары инопланетных Богов

Встреча с феей, увиденной на «Хрустальном Плато»

И тут Антон вдруг налетел на девушку. И был потрясён, можно сказать, до остановки дыхания. Это была она! Девушка, увиденная в безлюдных горах, расположенных у границы той загадочной зоны, что и называли Хрустальным Плато. Где она стояла на скальном выступе над пропастью, вызвав оторопь своим невероятным появлением там, куда добраться было никак невозможно, даже используя летающую машину, каковой у неё не было, и быть не могло.

Чтобы не уронить её, чтобы удержать, он схватился за неё, и как утопающий, и как спасатель утопающего. Чтобы не дать ей повторно ускользнуть и исчезнуть в своём неведомом измерении, чтобы самому повторно не очнуться уже без неё. Среди потной и орущей толпы вокзала она казалась трехмерным наложением на несвойственный ей фон, вроде хромакея, она была здесь и сейчас, где её, казалось и быть и не могло. Но была. И только плечиком повела от того, что от толчка неловкого детины сумочка сползла своим ремешком вниз, а руки её были заняты. Она что-то ела. Простая туника провинциалки не портила и не скрывала её стройности, и само её одеяние было светлее и заметно наряднее, чем у тех, кто её окружали. Или так показалось, поскольку все прочие были слитны, составляя своей массой галдящий, но неразличимый фон. В отличие от того раза, когда она была в платье наподобие мешка, талия девушки была перетянута плетённым цветным пояском. Лицо излучало прохладу и свежесть, будто она только что умылась в горном роднике, и отстранённость этого лица от места нахождения было подобным тому, как бывает только у детей, всегда пребывающих где-то и ещё в своём мире, отличном от суетного мира взрослых.

Видел ли он таких девушек на Земле? Антон был уверен, что нет. Была ли она похожа на Голубику? Нет. Совсем другая. Он даже не понял, как долго они вот так стоят рядом, и он смотрит в её лицо. Девушка даже не подняла глаз, упёрлась своим невидящим взглядом в его грудь и ела какую-то сладкую трубочку с белой начинкой. Губы были густо испачканы, а ей было всё равно. Осторожно тронув его плечом, но так и не взглянув, она обогнула его и пошла по перрону к поезду, идущему в Северную провинцию. Сумочка с бахромой била её по бедру. Открытые простые туфли не скрывали маленькую и чистую ступню. Соразмерность фигуры и струящийся каскад светлых волос поражали тем более, что никто, похоже, не замечал её непостижимости здесь, в дикой духоте, в мусорной толпе. Её толкали мешками, тюками, руками, рыхлыми нечистыми телами. Её никто не отличал от других в этом плазмоиде человеческих тел. Она только отшатывалась от толчков, но уверенно шла дальше.

У входа в вагон на неё вдруг налетел сбоку мощный детина, и было понятно, что нарочно шибанул её в сторону. Антон успел схватить его за шиворот и точно так же, как только что сделал тот, откинул в сторону уже его. Парень, потеряв равновесие и агрессию, едва не свалился за пределы перрона под колеса стоявшего поезда. На Антона гневно зашикали, заворчали, но почему-то никто не сделал этого, когда хам только что толкнул хрупкую девушку. Она уже скрылась в вагоне. Он показал тётке в проходе свой правительственный допуск вместо билета. Контролёрша, озадаченная, отшатнулась в сторону. Девушка уже сидела у окна, расправляя на коленях светлую тунику. Положила рядом свою сумочку с бахромой. Антон сел рядом, и девушка сосредоточенно, не глядя на самого Антона, вытянула из-под него длинный ремешок своей сумочки.

Искоса, не явно, но настороженно его оглядывали люди в вагоне. Он не был из тех, кто разъезжает по поездам. Он был из другого слоя их жизни. Но Антону даже не пришло это в голову. На его взгляд собственная одежда была нелепым маскарадом, как называли они у себя местную одежду. Он не воспринимал деталей и нюансов различия, главным требованием была чистота и удобство. Тонкая ткань, дизайнерская работа, всё это было очевидно им, но не ему. Это был стиль их элиты, и это был определённый вызов им. Они были тут у себя, все свои, а он нет. Антон почти перестал дышать, забыв о людях рядом. Вблизи ему стало очевидно, — на Земле не видел он таких лиц! Оно словно мерцало среди лиц окружения и поражало, хотя и не броской красотой, но тонкостью, внутренней лучезарностью.

Вот так было однажды на Земле… Они шли с мамой по лесу. Тёмная чаща. Над головой потрясающее, синее родное небо. Изумрудный густой покров, и вдруг среди полумрака неописуемый белый фарфоровый венчик дикого цветка. Одинокого в пустыне леса, безмолвного. Мама нагибается: «Антуан, смотри! Чудо! Какой художник мог создать это совершенство»? — она трогала пальцами хрупкую чашечку, счастливо умилялась. — «Боже»! — повторяла она и фотографировала лесной шедевр. — «А вот сорви его, он тут же увянет. И если среди моих цветов появится, его и не разглядишь в их радужном великолепии. До того тонок, хрупок и почти бестелесен. Но ведь сияет! Это, Антуан, цветок-ангел. Лесной ангел. Господи, да что это? Как он сюда попал? Откуда? Не иначе, кто-то занёс семечко из иного мира». Он слушал её краем уха. Цветы не были ему интересны. Он наступал на них, часто и не видя…

Мозг автоматически отмечал пейзажи за окном. Иногда мелькали и руины, наследие былых военных конфликтов уже среди местных элит. Некоторые руины заросли буйной растительностью, давно забытые и ставшие свалками. Но кое-где кипела и активная деятельность. Борьба борьбой, а происходило и строительство, даже дети сажали деревья, девушки расчищали места для посадки примитивными ручными орудиями, толпы рабочих готовили места для строительных площадок. Многие деревья уже цвели. Эти самые, розовеющие в своих вершинах, из той породы, что цвело у его стены. Он улавливал их аромат. Хотя они не имели запаха. Это был аромат девушки. Он дотронулся до её колена будто случайно, неожиданно. Она отпихнула дерзкую чужую руку, но так и не взглянула на соседа.

Невозможно было поймать её взгляд. Она смотрела в окно. Верхняя часть была открыта, дул сквозной ветер. Пушистые, русые ресницы трепетали как крылья бабочки, отбрасывая призрачную тень на её, несколько бледноватые, щёки, отстранённое лицо не казалось весёлым. Вся в целом она была худенькая, вернее, тонкокостная, но высокая, и плечики держала прямо, как будто кто усиленно тренировал её для выработки идеальной осанки. Волосы струились от ветра по лбу и щекам, и ничуть не мешали ей смотреть на пробегающие пейзажи. И смотреть было уже не на что. Тянулась пустая полустепь какая-то, или то были сельхозугодья, которые ещё предстояло засеять чем-то. Мелькали редкие селения с низкими длинными домами. Домов, правда, и видно не было, тянулись ограды, за которыми дома и прятались. Вдалеке фиолетово темнели леса. Тётка, сидящая напротив, таращилась бусинами тёмных глаз на Антона с изумлением, от которого не уставала. Она заметила его интерес к девушке и враждебно пихнула её ногу своей. Девушка с видимым безразличием не отрывала взгляда от окна. Потом тётка ушла, к облегчению Антона, место осталось пустым. Но ему было противно садиться на то место, где сидела злая потная женщина. И всё же он молниеносно встал и сел напротив незнакомки. Она делала вид, что её не интересует перемена его места. Он попробовал настроиться на неё. Что она чувствует? Смущение, нервозность, раздражение или интерес? Она не могла его не замечать. Кто бы напротив ни сел, пусть и старик, — человек инстинктивно изучает того, кто перед ним. Но он ничего не уловил. Будто в музее изучаешь шедевр, а он никак не реагирует на восхищение зрителя. Образ в красках и не более. Без плоти, без живых полей. Но она-то не была образом, не была миражом. Он вдруг понял, что она умеет защищаться от внешнего мира, экранироваться мысленно. Кто интересно обучил её технике психологической защиты? Она же его видела, что-то чувствовала. Но проникнуть в её внутреннее измерение он не мог. Она не давала ему этого сделать. Он даже вспотел от напряжения. И тогда она взглянула, наконец, на него. Ни робости, ни смятения не было в её глазах. Сине-зелёных, прозрачных. Взгляд был прям и тревожен. По виду он определил её возраст где-то около восемнадцати лет. Лицо округлое и не совсем оформившееся ещё. Нежный полудетский носик, припухлые губы. Но глаза слишком глубокие для простенькой девочки.

Антон как-то резко нагнулся ей навстречу. Губы пересохли. Он вспомнил свою лучезарную улыбку, которой очаровал Голубику, а потом Нэю, но улыбка где-то потерялась в прошлом, и у него такой уже не имелось в наличии. Губы словно заржавели, не подчинялись. Мужик, придвинувшийся на его место рядом с ней, заметно терся грязной штаниной о её голую ногу. Может, и не грязной, но не было никого рядом достойного даже сидеть рядом с такой девушкой, смотреть на неё… Выпад вперёд, нелепый и бессмысленный, оказался оправдан тем, что он отодвинул ногу мужика от неё подальше. Мужик покорно подчинился.

И тут девушка засмеялась. Наверное, именно так засмеялся бы тот цветок в подмосковной чаще, если бы он умел. Тихо, проникновенно, хрустально. Мужик обалдело смотрел на девушку, а потом заговорщически и как-то совсем по земному подмигнул Антону, мол, давай, парень, не робей! Резко встал и ушёл на выход, словно его сдуло усилившимся сквозняком. Они остались вдвоём. Скрестив ноги, она нервозно елозила ими по полу, но лицо оставалось спокойным.

— Мне выходить, — сказала она негромко, и Антон тоже встал. Они вышли на платформу вдвоём и, оказавшись за пределами гремучего поезда, провалились в нереальную тишину. Возникло головокружительное фантастическое ощущение, словно время сделало странный разворот вспять, и не было этих трёх лет на чужой планете, не было собственной смерти и собственного воскрешения из пепла, ни повторного уже воскрешения в жутком подвале мертвецкой после омовения в волшебном инопланетном мелком океане, то ли привидевшегося, то ли бывшего где — то в другой реальности, куда перенёс его маленький загадочный колдун. Не было зелёного огня в Храме Надмирного Света. И Голубики тоже не было. Никогда и ничего.