Дары инопланетных Богов

Умение Эли опошлять целый мир

— Тебе сейчас вредно сладкое, — сказала Эля, хитрая и наблюдательная. — Лишний вес вредит в твоём положении, да и в любом положении. А мне можно всё. Он знает?

— Нет.

— Почему?

— Боюсь сказать.

— Не бойся. Это тест на любовь. Если любит, обрадуется. Нет, так и пошёл вон!

— А если и любит и не обрадуется? Зачем ему дети от местных?

— А он-то кто? — Эля с удивлением прекратила жевать, посмотрела на Нэю. — С неба, что ли? — и хотя это была насмешка, Эля и не подозревала, как близка она к истине.

— Что новенького болтают обо мне? Или уже устали?

— Как же, устанут они! Говорят, что скоро ты ему надоешь и получишь пропуск за стену.

— Почему бы это?

— Опыт их этому научил.

— Разве они имеют подобный опыт?

— Нет. Но это их обобщённый житейский опыт.

— А что думаешь ты?

— Без обид? Я не верю в твоё будущее с ним.

— Я не стою?

— Не то. Я ему не верю. Никому вообще. Любви нет, Нэя. Это твоё самообольщение. Ты жертва романтического воспитания, принятого в вашей «элите духа». А ведь известно, чем всё это закончилось для твоей мамы, для тебя, да и для меня. Я так верила твоей бабушке, когда она водила нас с тобой в школу этикета и уверяла: «Девочки, вы будете блистать. Вы вернётесь туда, откуда столь трагически свалились мы с Ксенэей». Я ей говорила, я же ниоткуда не сваливалась. Но она мне внушала, что с такой красотой облика я сразу найду аристократа, если овладею манерами, необходимыми для подъёма в более высокое сословие. И вот оно моё сословие! Бандит Чапос и его усадьба в безумно отдалённой провинции с навозными кучами от дойных домашних животных! Он же любил хлестать молоко, любил масло и сыр, чтобы всё свежее, у него и собственная домашняя сыродельня была, где работали местные жители. Только ведь и мне доставалось работёнки на обширных домашних огородах! Руки все испортила. Смотри! — Эля выставила небольшие кисти рук с заметно вздутыми жилами. — Хорошо Азира наставила на путь истинный. Да потом ты спасла меня. Но тут, согласись, кому нужны мои хорошие манеры? На меня смотрят, как на низшую обслугу. И когда я говорю, что учусь в Академии, они мне в лоб: «Под кого так удачно легла? И кто же это на тебя польстился»? Возьми опять же Ифису. Культурная, развитая женщина. Всю жизнь скитается. Тут встретилась в столице. На себя не похожая, но уже в плохом смысле. Упадок в душе, упадок и во внешности. Порвала все свои связи с прошлыми знакомыми, с друзьями. «Не нужны они мне, — говорит, — буду грехи отмаливать в Храме. Наказание мне не только участь моя, но и судьба дочери». Рассказала, что её дочь пропала. Где она, ей никто не сказал. И представь, сама Ифиса её не знает в лицо. Она же с рождения у отца, а Ифисе туда хода не было, и ей велели забыть, что она мать. Она, вроде, и забыла. Да вот напомнили. Как всё было хорошо, как умна и одарена была девочка, — так это всё аристократическая кровь постаралась. А как несчастье произошло, так это вина Ифисы, недостойной родительницы. Каково ей? Она постарела сразу. И опустилась заметно.

Нэя знала, что у Ифисы дочь была одна, а сыновей двое. Но никого из детей она так и не увидела после того, как Ал-Физ выгнал её из своего имения, — Я не понимаю, как она могла простить этому чудовищу то, что он лишил её всего, отнял собственных детей? Ни разу не дал ей возможности встретиться с ними. Говорил ей, что незачем их травмировать, раз они другую женщину считают за свою мать. А она продолжала любить его… Может быть, выросшая дочь сбежала с каким-то возлюбленным, кого не одобрили её родители?

— Конечно, сбежала. Видимо, мачеха была такова, что даже страх быть найденной всесильным отцом, быть жестоко им наказанной, не остановил её. А ведь найди отец её, то избранника уж точно отправили бы в Надмирные селения. Если сыновья в чём не преуспеют, тоже Ифиса будет виновата, — заключила Эля.

— Зачем она рассталась с Франком? — спросила Нэя у самой себя, — он бы всегда поддержал её. Она ему нравилась. Он такой добрый.

— С каким Франком? Ты знала, с кем она была? Никто бы её не поддержал. Мы никому не нужны. Нигде не нужны. Только детям, да и то, пока они маленькие. А Ифиса не нужна и детям. Мир чёрствый, корыстный. Зачем нам вбивали в голову прекрасные сказания и представления о действительности? В школе этикета и потом в театральной школе? К чему люди обманывают детей, себя, прикрывая жизнь искусственно вышитыми цветами там, где воняют мусорные кучи? Как мне воспитывать детей? Учить их барахтаться в грязи, чтобы в ней не захлебнуться и отращивать когти, чтобы защищаться или заниматься этой самой иллюзорной вышивкой миражей? Хотя я их и не воспитываю. А моя мать даёт им полную волю и только кормит. Понятно, что на мои средства. Говорит: «Жизнь всему научит». Она и научит, знать бы чему? Вдруг тому же, чему выучила папу Чапоса? — расстроившись от собственных умозаключений, Эля ушла, она съела только пару пирожных. Так что остальные съела Нэя. Может, и вредно, а вкусно. Да и настроение от сладкого приподнялось. Нет, Нэя не была чёрствой, но горе Ифисы и сама Ифиса были так далеки от неё. И чужда ей была горькая, отдающая плесенью мусорной кучи, философия жизни Эли.