Воспламени меня

Глава 12

Уорнер был прав.

Перемещаться по сектору 45 в тележке оказалось куда проще, чем я ожидала.

Нас никто не заметил, и свободное пространство тележки на деле было достаточно просторным, оно позволило мне принять удобное сидячее положение.

Только тогда, когда Делалью убирает одну из шторок, я осознаю, где мы находимся. Я быстро осматриваюсь по сторонам, обводя взглядом военные танки, занимающие это обширное пространство.

— Быстрее, — шепчет Делалью. Он указывает жестом на ближайший к нам танк. Я наблюдаю за тем, как дверца открывается изнутри. — Поспешите, мисс. Нельзя, чтобы Вас заметили.

Я выползаю.

Я выбираюсь из тележки и проскальзываю в открытую дверцу танка, карабкаясь вверх и забираясь на сиденье. Дверь позади меня закрывается, и я оборачиваюсь, видя смотрящего на нас Делалью, его тусклые глаза с беспокойством прищурены. Танк двигается с места.

Я едва не падаю вперед.

— Пригнись и пристегнись, милая. Комфорт при создании этих танков не учитывался.

Уорнер улыбается, смотря прямо перед собой, на нем черные, кожаные перчатки и пальто серебристо-серого цвета. Пригнувшись, я начинаю шарить руками в поисках ремней безопасности, пристегиваясь как можно лучше.

— Так ты знаешь, как туда попасть? — спрашиваю я.

— Разумеется.

— Но твой отец говорил, что ты не мог ничего вспомнить про Омега Поинт.

Уорнер бросает на меня взгляд, его глаза смеются.

— Как нам повезло, что моя память вернулась ко мне.

— Эм... как тебе вообще удалось выбраться? — спрашиваю я. — Как ты миновал охранников?

Он пожимает плечами.

— Я сказал им, что мне разрешили покидать комнату.

Я с изумлением смотрю на него.

— Ты шутишь.

— Вовсе нет.

— Но как ты смог выбраться на поверхность? — спрашиваю я. — Хорошо, ты миновал охранников. Но это место походит на лабиринт... я бы заблудилась, несмотря на то, что жила там в течение месяца.

Уорнер проверяет дисплей на панели управления. Он нажимает на несколько кнопок, отвечающих за осуществление функций, которые не доступны моему пониманию.

— Я не был совсем без сознания, когда меня привезли туда, — говорит он. — Я заставил себя обратить внимание на вход, — говорит он.

— Я сделал все посильное для того, чтобы запомнить все явные ориентиры.

Кроме того, я засек время, потребовавшееся на то, чтобы донести меня от входа до медицинского крыла, и затем от медицинского крыла до моей комнаты. И, всякий раз, когда Касл отводил меня в ванную, — говорит он, — я изучал окружающую обстановку, пытаясь прикинуть, как далеко я находился от выхода.

— Значит... — я хмурюсь. — Ты мог обойти охранников и попытаться сбежать гораздо раньше. Почему ты этого не сделал?

— Я уже говорил тебе, — говорит он. — Это было непривычной для меня роскошью — пребывание в подобном заточении. Я мог отоспаться за все те недели, которые я провел практически без сна. Мне не нужно было ничего делать или справляться с какими бы то ни было военными вопросами. Но самый очевидный ответ, — говорит он, выдыхая, — заключается в том, что я остался по причине того, что мог каждый день видеться с тобой.

— Ох.

Уорнер смеется, на мгновение закрывая глаза.

— Тебе никогда на самом деле не хотелось там находиться, не правда ли?

— В смысле?

Он качает головой.

— Если ты намерена выжить, — говорит он мне, — то ты не имеешь права игнорировать то, что тебя окружает. Ты не можешь полагаться на то, что о тебе позаботятся другие люди. Нельзя позволять себе думать, что кто-то другой сделает все правильно.

— О чем ты?

— Тебе было наплевать, — говорит он. — Ты провела там, под землей более месяца, кооперировавшись с этими мятежниками, обладающими сверхъестественными способностями, и провозглашающими высокие, великие идеалы о спасении мира, и ты говоришь, что заблудилась бы. Потому что тебе было наплевать, — говорит он.

— Тебе не хотелось быть частью этого. Если бы ты действительно этого хотела, то тогда ты бы проявила инициативу и узнала бы как можно больше всего о своем новом доме. Ты была бы невероятно взбудоражена происходящим. Но ты была апатичной. Равнодушной.

Я открываю рот для того, чтобы запротестовать, но мне не представляется такой возможности.

— Я тебя не виню, — говорит он. — Их цели были нереалистичными. Меня не волнует то, насколько гибкими могут быть человеческие конечности и как много различных объектов человек может перемещать силой мысли. Если такой человек не понимает своего противника — или, что еще хуже, недооценивает его — то его ждет поражение.

Он стискивает челюсть.

— Я все время пытался донести до тебя то, — говорит он, — что Касл втянет вашу группу в настоящую бойню. Для должного лидера он был настроен чересчур оптимистично, он был полон надежды, которая мешала ему логически оценить все те шансы, которые были против него. Он был слишком невежественен насчет Восстановления для того, чтобы в полной мере понять то, как они расправляются с представителями оппозиции.

— В Восстановлении, — говорит Уорнер, — не заинтересованы в том, чтобы люди считали их добрыми. Граждане для них не более, чем батраки. Они жаждут власти, — говорит он мне, — и они хотят, чтобы им не было скучно. Их не интересует разрешение наших проблем. В то время, пока мы роем себе могилы, их заботит только лишь собственный максимальный комфорт.

— Нет.

— Да, — говорит он. — Все именно настолько просто. Все остальное делается только лишь ради забавы. Тексты, артефакты, языки. Они хотят попросту запугать людей, сохранить их покорность и лишить их индивидуальности для того, чтобы привить им особенный менталитет, служащий только лишь их собственным целям.

— Именно по этой причине они могут уничтожить и уничтожат все повстанческие движения. И этот факт твои друзья не осознали в полной мере. Они, — говорит он, — пострадали от своего же собственного невежества.

Он останавливает танк.

Заглушает двигатель.

Отключает блокировку двери с моей стороны.

И я все еще не готова встретиться с этим лицом к лицу.