Воспламени меня

Глава 40

Уорнер принимает душ, когда я возвращаюсь в комнату.

Я смотрю на часы. Это было примерно то время, когда он собирался спускаться в тренажерный комплекс, обычно я встречаюсь с ним там во время нашего ночного резюме.

Вместо этого я падаю лицом на кровать.

Я не знаю, что мне делать.

Адам собирается появиться здесь завтра, думая, что я все еще хочу быть с ним. Я не хочу снова так плохо обращаться с ним, видеть боль в его глазах. Я не хочу причинять ему боль. Действительно не хочу. И никогда не хотела.

Я убью Кенджи.

Я засовываю голову под подушки, складывая их кучей на голове, прикрывая уши, пока не удается скрыться от мира. Я не хочу думать об этом сейчас. Но сейчас все время думаю об этом. Почему все всегда должно быть так сложно? Почему?

Я чувствую, как рука ложится мне на спину.

Резко подскакиваю, подушки разлетаются повсюду, и я так по-дурацки дергаюсь, что шлепаюсь с кровати. Подушка падает и попадает мне прямо в лицо.

Я издаю стон, сжимая подушку на груди. Прижимаюсь лбом к этой мягкой подушке. Я никогда не испытывала такой страшной головной боли.

— Джульетта? — осторожный голос. — Ты в порядке?

Я опускаю подушку. Моргаю.

Уорнер стоит в полотенце.

В полотенце.

Я хочу закатиться под кровать.

— Адам и Джеймс прибудут сюда завтра, — выкладываю я ему все сразу. Я просто говорю это, просто так.

Уорнер поднимает брови. — Я не понимаю, они, что получили приглашение?

— Кенджи приведет их сюда. Он тайно выбирался отсюда, чтобы проведать их, и теперь приведет их сюда. Завтра утром.

Лицо Уорнера абсолютно беспристрастное, его голос равнодушен. Он мог бы говорить о цвете стен. — Я думал, что он больше не заинтересован в присоединении к сопротивлению.

На мгновение я не могу поверить, что я все еще лежу на полу, прижимая к груди подушку, уставившись на Уорнера, который одет в одно лишь полотенце и больше ничего. Я даже не могу вести себя серьезно.

— Кенджи сказал Адаму, что я все еще влюблена в него.

Эта.

Вспышка гнева. Внутри и снаружи. Глаза Уорнера вспыхивают и постепенно блекнут. Он смотрит в стену, молчаливое мгновение. — Я вижу — Его голос тих, сдержан.

— Он знал, что это был единственный способ уговорить Адама прийти сюда.

Уорнер молчит.

— Но я не, ты знаешь. Не влюблена в него.— Я удивлена, как легко эти слова соскользнули с моих губ, и еще больше удивлена, что чувствую, что мне необходимо сказать их вслух.

Необходимо успокоить Уорнера больше всего. — Я забочусь об Адаме, — говорю я ему, — и я всегда буду так заботится о тех немногих людях, которые были добры ко мне в моей жизни, но все остальное просто... исчезло.

— Я понимаю, — говорит он.

Я не верю ему.

— Так что ты собираешься делать? — спрашиваю я. — Завтра? С Адамом?

— А что ты собираешься делать?

Я вздыхаю. — Я собираюсь поговорить с ним. Я собираюсь порвать с ним в третий раз.— Говорю я, снова вздыхая. — Это так глупо. Так глупо.

Наконец я опускаю подушку. Опускаю руки вдоль боков.

Но когда поднимаю взгляд снова, Уорнер уже ушел.

Я сажусь, тревожно. Оглядываюсь.

Он стоит в углу, натягивая трусы.

Я стараюсь не смотреть на него, поднимаясь на кровать.

Я скидываю обувь и погружаюсь в одеяла, зарываясь в подушки, пока моя голова не прячется под ними. Я чувствую как вес перемещается на кровати, и понимаю, что Уорнер должно быть сел рядом. Он срывает одну из подушек с моей головы. Наклоняется ко мне.

Наши носы всего в дюйме друг от друга.

— Ты не любишь его вообще? — Спрашивает меня Уорнер.

Мой голос звучит глупо. — Как парня?

Он кивает.

— Нет.

— Тебя не влечет к нему?

— Меня влечет к тебе.

— Я серьезно — говорит он.

— Я тоже.

Уорнер по-прежнему пристально смотрит на меня. Моргает, один раз.

— Ты мне веришь? спрашиваю я.

Он смотрит в сторону.

— Разве ты не знаешь? — спрашиваю я его. — Разве ты не чувствуешь это?

И либо я схожу с ума, либо Уорнер покраснел.

— Ты так сильно в меня веришь, любимая. Его глаза сосредоточены на одеяле, а слова мягки. — Я разочарую тебя. Во мне — все изъяны человечества, ты так не считаешь?

Я сажусь. Смотрю на него внимательно. — Ты такой разный, — я шепчу. — Такой разный в одно и тоже время.

— Что ты имеешь ввиду?

— Теперь ты такой нежный. Ты очень... спокойный, — говорю я ему. — Гораздо более спокойный, чем был раньше.

Он ничего не говорит в течении длительного времени. А потом встает. Его тон резкий, когда он говорит, — Да, хорошо, я уверен ты и Кишимото найдете способ разобраться с этой ситуацией. Извини меня.

И он уходит. Снова.

Я уже понятия не имею, что с ним делать.