Воспламени меня

Глава 46

— Я собираюсь навестить свою маму сегодня.

С этих семи слов началось наше утро.

Уорнер только что вышел из своего кабинета, его золотистые волосы спутаны на голове, его глаза такие зеленые и одновременно такие прозрачные, что не поддаются простому описанию. Он не потрудился застегнуть свою помятую рубашку, а его брюки, без пояса, спустились вниз на его талии. Он выглядит совершенно сбитым с толку. Не думаю, что он спал всю ночь, и я отчаянно хочу знать, что произошло в его жизни, но так же я знаю, что сейчас не время спрашивать об этом. Но хуже всего то, что я знаю, он не скажет мне, пока я не спрошу.

Больше между нами нет близости.

Все так быстро прошло между нами, и теперь, замедляясь, полностью остановилось. Все эти мысли, и чувства, и эмоции застыли на месте. И сейчас я так боюсь, что, если сделаю неправильный шаг — все разрушиться.

Но я скучаю по нему.

Он стоит напротив меня каждый день, и я тренируюсь с ним, и работаю с ним как коллега, но для меня этого уже не достаточно. Я скучаю по нашим непринужденным разговорам, его открытой улыбке, которой он улыбался каждый раз, встречаясь с моими глазами.

Я скучаю по нему.

И мне необходимо поговорить с ним, но я не знаю как. Или когда. Или что сказать.

Трусиха.

— Почему сегодня? спрашиваю я неуверенно. — Что-нибудь случилось?

Уорнер долгое время ничего не говорит, просто смотрит на стену. — Сегодня ее День рождения.

— Ох, — шепчу я, мое сердце разрывается.

— Ты хочешь попрактиковаться на открытом воздухе говорит он, все еще глядя прямо перед собой. — С Кенджи. Я смогу взять тебя с собой, когда буду уезжать, пока он сможет держать тебя невидимой. Я высажу вас где-нибудь на нерегулируемой территории и заберу, когда буду возвращаться назад. Хорошо?

— Да.

Он ничего не говорит, но его глаза безумны, рассредоточены. Он смотрит на стену, возможно, на окно.

— Аарон?

— Да, любимая.

— Ты боишься?

Он делает глубокий вдох. И медленно выдыхает.

— Я никогда не знаю чего ожидать, когда навещаю ее, — говорит он спокойно. — Каждый раз она

разная. Иногда она встает под действием лекарств, но не двигается. Иногда ее глаза открываются, и она смотрит в потолок. Иногда, — говорит он, — она полностью в истерике.

Мое сердце скручивается.

— Это хорошо, что ты все еще посещаешь ее говорю я ему. — Ты ведь знаешь это, правда?

— Да? Он странно смеется, нервным смехом. — Иногда, я не уверен.

— Да. Это так.

— Откуда ты знаешь? сейчас он смотрит на меня, смотрит на меня так, как будто боится услышать ответ.

— Потому что, если бы она смогла поговорить с тобой, хотя бы секунду, когда ты с ней в комнате, ты бы сделал ей необычайный подарок. Она не ушла полностью говорю я ему. — Она знает. Даже если не все время, и даже если не может увидеть тебя. Она знает, что ты здесь. И я знаю, что это очень многое для нее значит.

Он делает другой нетвердый вдох. Сейчас он смотрит в потолок. — Это хорошо сказано.

— Я действительно так думаю.

— Я знаю говорит он. — Я знаю, это так.

Я смотрю на него немного дольше, интересно, сейчас подходящее время, чтобы спросить о его матери. Но есть одна вещь, о которой я всегда хотела спросить. Так я и делаю.

— Она дала тебе это кольцо, да?

Он замирает. Я думаю, что могу слышать биение его сердца. — Что?

Я подхожу к нему и беру его левую руку. — Вот это говорю я, указывая на нефритовое кольцо, которое он всегда носит на своем мизинце. Он никогда не снимает его. Ни в душе. Ни когда ложиться спать. Никогда.

Он кивает, медленно.

— Но… ты не хочешь говорить об этом говорю я, вспоминая прошлое время, когда я спрашивала его об этом кольце.

Я досчитываю точно до десяти, когда он снова начинает говорить.

— Мне никогда не разрешали, — говорит он очень, очень тихо, — получать подарки. Ни от кого. Мой отец ненавидел мысль о подарках. Он ненавидел вечеринки на День рождения и каникулы. Он никогда не позволял кому—либо дарить мне подарки, и особенно моей матери. Он говорил, что принимая подарки, я стал бы слабым. Он думал, что это побудит меня полагаться на милосердие других.

— Но однажды мы спрятались, — говорит он. — Моя мама и я. Он смотрит вверх, закрывает глаза, представляя другое место. Возможно, он не говорит мне всего. — Это был мой шестой День рождения, и она пыталась спрятать меня. Потому что она знала, что он хочет сделать со мной. Он моргает. Его голос падает до шепота, полумертвый от эмоций. — Я помню, ее руки дрожали, — говорит он. — Я помню, потому что смотрел на ее руки. Потому что она прижимала меня к себе. И на ней было надето это кольцо. Он затих, вспоминая. — Я никогда в жизни не видел драгоценностей. Я не знал точно, что это. Но она увидела мой взгляд и хотела отвлечь меня, говорит он. — Она хотела поддержать мое отвлеченное состояние.

Мой желудок угрожал вырваться наружу.

— Так она рассказала мне историю. Историю о мальчике, родившемся с очень зелеными глазами и мужчине, который был так очарован их цветом, что обыскал весь мир в поисках камня такого же оттенка. Его голос затухал, понижаясь до шепота, что я едва могла слышать его. — Она сказала, что этим мальчиком был я. Что это кольцо было сделано из очень редкого камня, и что он подарил его ей, надеясь, что однажды она подарит его мне. Это был ее подарок, сказала она, на мой День рождения. Он остановился. Вдохнул. — И тогда она сняла его, надела на мой указательный палец, и сказала, — Если ты спрячешь свое сердце, он никогда не заберет его у тебя.

Он смотрел на стену.

— Это кольцо — единственный подарок— сказал он, — который мне когда—либо дарили.

Я глотаю свои слезы, обжигающие, опаляющие свой путь вниз по моему горлу.