Воспламени меня

Глава 17

Старый дом Адама в точности такой, каким я его запомнила. Мы с Кенджи украдкой проскальзываем в подземный гараж и проходим несколько лестничных пролетов к верхним этажам. Я так нервничаю, что не могу сказать ни слова. Я скорбела о потере друзей уже дважды, и сейчас чувствую, что этого просто не могло происходить. Но должно. Это должно быть правдой.

Я хочу увидеть Адама.

Я хочу увидеть лицо Адама.

Хочу, чтобы это было реальным.

— Когда они искали нас впервые, они взорвали дверь, — говорит Кенджи, — И сейчас она немного.. заблокирована. Мы навалили кучу мебели, чтобы ее нельзя было открыть, и теперь она застряла.. Так что.. чтобы открыть ее, нам понадобится некоторое время.

— Но если не брать это во внимание, то это небольшое укрытие было хорошо для нас. У Кента есть еще тонна еды, и вся сантехника исправна, так как он заплатил по всем счетам почти до конца года, — сказал он.

Я кивнула головой, слишком напуганная, чтобы сказать что-нибудь. Это утреннее кофе вдруг оказалось не очень удачным в моем желудке, я нервничаю с головы до ног.

Адам.

Я собираюсь увидеть Адама.

Кенджи постучал в дверь.

— Открывай, — кричит он, — Это я.

На минуту все, что я слышу, это звук тяжелого движения скрипучей древесины, визгливого металла, и серию тихих стуков. Я наблюдаю за тем, как трясется дверной косяк, когда кто-то пытается открыть дверь с другой стороны.

А потом она открывается. Очень медленно. Мне нужно взять себя в руки, чтобы устоять на месте.

У двери стоит Уинстон.

Уставившись на меня.

— Пресвятые черти, — говорит он.

Он тянет свои очки вниз, я замечаю, что они склеены скотчем между собой, и смотрит на меня. Его лицо все в синяках и следах побоев, нижняя губа распухла и потрескалась. Его левая рука перевязана бинтом, обмотанным вокруг ладони несколько раз.

Я робко улыбаюсь ему.

Уинстон сгребает рубашку Кенджи и дергает его на себя, по-прежнему сосредоточив свое внимание на мне.

— У меня снова галлюцинации? — спрашивает он, — Потому что если это галлюцинации, я собираюсь мертвецки напиться. Черт возьми, — говорит он, не дожидаясь ответа Кенджи, — Если бы я хоть представлял, сколько будет высасывать из меня это гребанное сотрясение, я бы выстрелил в себя, когда был шанс.

— Это не галлюцинации, — перебивает его Кенджи, смеясь, — Теперь заходи внутрь.

Уинстон продолжает пялиться на меня, широко раскрыв глаза, но пятится, давая нам пройти в комнату. Как только я переступила порог, я сразу же окунулась в другой мир; совершенно иные воспоминания. Это дом Адама.

Первое место, где я когда—то нашла убежище. Первое место, где я когда—то чувствовала себя комфортно.

И теперь оно полно людей; слишком маленькое, чтобы вместить столько народу. Касл, Брендан, Лили, Ян, Алия, Джеймс — все застыли без движения, ожидая хоть слова. Они все смотрели на меня с недоверием. И я просто хотела сказать что-нибудь, найти нужные слова для группы выживших, моих единственных друзей, когда Адам вышел из комнаты, которая, как я знаю, принадлежит Джеймсу. Он отвлечен, держит Что-то в руках, и не замечает резкой смены атмосферы.

Но потом он видит.

Его рот раскрылся, будто бы для каких—то слов, все, что он держал упало, разрушив мертвую тишину и вернув всех к жизни.

Адам осматривает меня, остановив взгляд на моем лице; его грудь тяжело вздымается, на лице написана борьба огромного количества эмоций. В его взгляде читается наполовину ужас, наполовину надежда. Или может боязнь надежды.

И хотя я понимаю, что мне надо бы заговорить первой, но вдруг осознаю, что я понятия не имею, что сказать.

Кенджи подходит ко мне и расплывается в широкой улыбке. Он кладет руку мне на плече. Сжимает. И говорит, — Смотрите, что я нашел.

Адам начинает двигаться по комнате, но это выглядит странным — все началось, словно в замедленной съемке, и сейчас момент точно не кажется реальным. Так много боли в его глазах.

Я чувствую себя так, словно ударила его.

Но он подошел ко мне, руки его изучали меня, как будто проверяя, реальна ли я, никуда ли я не исчезла. Он изучает мое лицо, все черты, его пальцы зарываются в мои волосы. А потом он признает так сразу, что я не призрак, не кошмар, и тянет меня к себе так быстро, что я не могу не всхлипнуть в ответ.

— Джульетта, — выдыхает он.

Его сердце тяжело бьется напротив моего уха, руки обвивают меня, не оставляя пространства, и я растворяюсь в его объятиях, наслаждаясь теплым комфортом его знакомого тела, запахом его кожи. Мои руки обнимают его в ответ, скользят по его спине и сцепляются, крепко его сжимая, я молчу, тихие слезы бегут по моему лицу, пока он не поднимает его, чтобы посмотреть в мои глаза. Он говорит мне не плакать, говорит, что все нормально, все будет в порядке, и я знаю, что это абсолютная ложь, но это по-прежнему именно то, что я хочу услышать.

Он снова изучает мое лицо, его рука лежит на моем затылке, не касаясь кожи, так осторожно. И это напоминания пробуждает острую боль в моем сердце.

— Я не могу поверить, что ты действительно здесь, — говорит он, его голос надломлен, — Я не могу поверить, что это происходит на самом деле.

Кенджи прочищает горло, — Эй, ребята. Ваша страсть немного не в кассу для малышей.

— Я не малыш, — говорит Джеймс, явно обидевшись, — И я не думаю, что это не в кассу..

Кенджи переминается, — Ты не обеспокоен, как все, тяжелым дыханием, который каждый слышит здесь? — Он делает почти случайный жест, указывающий на нас.

Я рефлекторно отскакиваю от Адама.

— Нет, — говорит Джеймс, скрестив руки на груди, — А ты?

— Отвращение было моей главной реакцией, да.

— Бьюсь об заклад, если бы ты был на его месте, то ты бы не испытывал отвращения.

Долгая пауза.

— Окей, ты поставил отличную точку, — наконец говорит Кенджи, — Может ты должен найти мне девушку в этом тупом секторе. Я был бы рад кому-нибудь в возрасте от восемнадцати до тридцати пяти, — говорит он Джеймсу, — Так как насчет того, чтобы сделать это? Я буду благодарен.

Джеймс, кажется, на полном серьезе воспринял этот вызов. Он кивает несколько раз.

— Ладно, — говорит он, — Как насчет Алии? Или Лили? — спрашивает он, сразу указывая на этих девушек, находящихся в комнате.

Кенджи открывает и закрывает рот несколько раз, прежде чем говорит, — Нет, спасибо, малыш. Я люблю их обеих как сестер.

— Это льстиво, — говорит Лили, обращаясь к Кенджи, и я понимаю, что действительно впервые слышу, как она разговаривает, — Готова спорить, что ты заполучаешь девушек, говоря им, что они тебе как сестры. И бьюсь об заклад, что дамы просто выстраиваются в очередь, чтобы прыгнуть в койку к дрянному мальчику.

— Грубо, — Кенджи скрещивает руки на груди. Джеймс засмеялся.

— Ты видишь, с кем мне приходится иметь дело? — говорит ему Кенджи, — Никто не любит Кенджи. Я даю и даю, но ничего не получаю взамен. Я ищу девушку, которая будет ценить все это, — говорит он, указывая на себя.

Он очень преувеличивал, надеясь развлечь Джеймса своей нелепостью, и его старания бли оценены. Кенджи, вероятно, их единственное развлечение в этом тесном пространстве, и я невольно задаюсь вопросом, почему именно он выходит каждый день? Может быть, ему нужно время, чтобы потосковать в тишине; в месте, где никто не будет ждать, что он будет смешным.

Мое сердце запускается и останавливается, когда я задумываюсь и восхищаюсь, как трудно должно быть Кенджи держаться, даже когда ему хочется сломаться.

Я впервые видела эту его сторону сегодня, и она удивила меня больше, чем должна была.

Адам сжимает мое плечо, и я поворачиваюсь к нему. Он улыбается, это пытка для него, его глаза полны боли и радости. Но из всего, что я могу сейчас чувствовать, меня поражает самое тяжелое — чувство вины.

Все в этой комнате невероятно тяжелое. Краткие моменты легкомыслия просачиваются сквозь общий мрак, окутывающий это место, но как только прекращаются шутки, горе скользит обратно. И хотя я знаю, что должна скорбеть о погибших, я не знаю, как. Все они были чужими для меня. Я начинала развитие отношений только с Соней и Сарой.

Но стоит мне осмотреться вокруг, и я понимаю, что так чувствую себя только я.

Я вижу на лицах моих друзей следы потерь. Я вижу на их лицах печаль похорон. И Что-то в глубине моего сознания разочаровывается во мне, говоря, что я должна быть одной из них, что я должна быть опечалена так же, как они.

Но на самом деле я не чувствую этого.

Я больше не могу быть такой девушкой.

В течение многих лет я боялась саму себя. Сомнения сочетались узами брака с моим страхом и переселились в мой разум, воздвигая там замки, управляя королевствами и подчиняя меня себя, ломая мою волю своим шепотом до тех пор, пока я не превратилась в подобие покорного батрака, слишком сильно боящегося ослушаться или высказать свое несогласие.

Я была закована в кандалы, став пленницей в своем собственном разуме.

Но, наконец, я узнала, что значит быть свободной. Я расстроена из-за наших потерь. Я просто в ужасе. Я встревожена и обеспокоена. Сара и Соня живы только потому, что они в милости Андерсона. Им все еще нужна наша помощь.

Так что я не знаю, как быть грустной, когда все, что я чувствую, это безжалостная решимость сделать Что-то. Я больше не боюсь и не позволю страху управлять мной. Я научу страх бояться меня.