Воспламени меня

— Он действительно произнес эти слова? Тебе в лицо? В смысле, прямо тебе в лицо?

— Да.

— Так... так... так, погоди—ка. Он сказал тебе о том, что любит тебя... а ты ответила...? Что ты ответила? — изумленно спрашивает Кенджи.— Спасибо?

— Нет, — я пытаюсь, не съежится, слишком хорошо памятуя о том, что в действительности я выстрелила в Уорнера, когда он впервые признался мне в любви. — В смысле, я не... я имею в виду... я не знаю, Кенджи. Сейчас все это кажется мне очень странным. Я еще не нашла способ справиться с этим, — я понижаю голос до шепота. — В Уорнере все такое... интенсивное, — говорю я. На меня обрушивается поток воспоминаний, все мои эмоции смешиваются в одну безумную путаницу.

Его поцелуи на моем теле. Мои штаны на полу. Его отчаянные признания, разъединяющие мои суставы.

Я крепко зажмуриваюсь, внезапно мне становится слишком жарко, я слишком неустойчиво стою на ногах, все это обваливается на меня слишком внезапно.

— Это, определенно, один из способов сказать об этом, — бормочет Кенджи, вырывая меня из моих размышлений. Я слышу, как он вздыхает. — Так Уорнер по-прежнему понятия не имеет о том, что они с Кентом братья?

— Нет, — говорю я, моментально сосредотачиваясь.

Братья.

Братья, которые ненавидят друг друга. Братья, жаждущие убить друг друга. И я оказалась между ними. Боже, во что превратилась моя жизнь.

— И они оба могут прикасаться к тебе?

— Да? Но... нет, не совсем, — пытаюсь объяснить я. — Адам... на самом деле, он не может ко мне прикасаться. В смысле, он может, в некотором смысле...? — я замолкаю. — Это сложно. Ему приходится активно работать над этим и тренироваться для того, чтобы нейтрализовать мою энергию с помощью своей собственной. А Уорнер... — я качаю головой, смотря вниз на свои невидимые ноги, пока мы продвигаемся вперед, — Уорнер может дотрагиваться до меня безо всяческих последствий. С ним ничего не происходит. Он просто поглощает мою энергию.

— Черт, — говорит Кенджи, спустя мгновение. — Черт, черт, черт. Действительно безумное дерьмо.

— Я знаю.

— Так... ладно... ты говоришь, что Уорнер спас тебе жизнь? Что он действительно умолял девочек помочь ему исцелить тебя? И что затем он спрятал тебя в своей собственной комнате, и позаботился о тебе? Накормил тебя, предоставил одежду и все такое, и позволил тебе спать в своей постели?

— Да.

— Угу. Хорошо. Что-то мне с большим трудом в это верится.

— Я знаю, — повторяю я, выпуская на сей раз раздраженный вздох. — Но он на самом деле не такой, каким вы его считаете. Я понимаю, что он кажется немного сумасшедшим, но в действительности он очень...

— Ого, погоди—ка... ты защищаешь его? — в голосе Кенджи слышится шок. — Мы говорим о том самом парне, который запер тебя на базе и попытался превратить в своего военного раба, ведь так?

Я качаю головой, желая того, чтобы я могла объяснить ему все, о чем говорил мне Уорнер, и не походила бы при этом на наивную, доверчивую идиотку.

— Это не... — я вздыхаю. — На самом деле он не хотел использовать меня в таком качестве... — пытаюсь сказать я.

У Кенджи вырывается смешок.

— Черт возьми, — говорит он. — Ты на самом деле веришь ему, да? Ты проглатываешь всю ту чушь, которой он тебя кормит...

— Ты не знаешь его, Кенджи, это несправедливо...

— Боже мой, — выдыхает он, снова смеясь. — Ты на полном серьезе хочешь рассказать мне о том, что я не знаю человека, который вел меня в бой? Он был моим чертовым командиром, — говорит мне Кенджи. — Я прекрасно знаю, что он из себя представляет...

— Я не пытаюсь с тобой спорить, хорошо? Я и не ожидаю того, что ты поймешь...

— Это смехотворно, — говорит Кенджи, хрипя от смеха. — Ты реально не понимаешь, да?

— Не понимаю чего?

— Ну и ну, — внезапно говорит он. — Кент будет вне себя, — говорит он, с весельем растягивая слова. Он действительно посмеивается.

— Погоди... что? При чем тут Адам?

— Ты ведь осознаешь, что ты не задала мне про него ни единого вопроса, да? — пауза. — В смысле, я поведал тебе обо всем, что с нами случилось, а ты такая:

— О, хорошо, клевая история, бро, спасибо, что рассказал. Ты не запаниковала и не спросила о том, не был ли ранен Адам. Не спросила у меня о том, что вообще с ним случилось и как он сейчас держится, особенно в свете того, что он считает тебя погибшей и все такое.

Внезапно я ощущаю тошноту. Замираю. Чувствую себя пристыженной и виноватой, виноватой, виноватой.

— И теперь ты стоишь здесь, защищая Уорнера, — говорит Кенджи. — Того самого парня, который пытался убить Адама, и ты ведешь себя так, словно он приходится тебе другом или вроде того. Словно он всего лишь обычный парень, ставший жертвой неправильного восприятия. Словно все на свете всё совсем не так поняли, и, вероятно, по причине того, что все мы — всего лишь кучка осуждающих, завистливых придурков, которые ненавидят его за то, что ему досталось такое прекрасное, красивое лицо.

Стыд опаляет мою кожу.

— Я не идиотка, Кенджи. У меня есть основания говорить то, что я говорю.

— Да, и, возможно, я намекаю на то, что ты и понятия не имеешь о том, о чем говоришь.

— Проехали.

— Никаких — проехали— в разговоре со мной...

— Проехали, — повторяю я.

— Боже мой, — говорит Кенджи, не обращаясь ни к кому конкретно. — Думаю, эта девчонка хочет, чтобы ей надрали задницу.

— Ты не смог бы надрать мне задницу даже в том случае, если бы у меня их было с десяток.

Кенджи смеется.

— Это вызов?

— Предупреждение, — говорю я ему.

— Оооох, теперь ты мне угрожаешь? Маленькая плакса научилась угрожать?

— Заткнись, Кенджи.

— Заткнись, Кенджи, — передразнивает он меня плаксивым голосом.

— Сколько нам еще идти? — спрашиваю я слишком громко, испытывая раздражение и пытаясь сменить тему.

— Почти пришли, — коротко отвечает он.

Ни один из нас в течение нескольких минут не произносит ни слова.

Затем:

— Ну, так... почему ты прошел весь этот путь пешком? — спрашиваю я. — Разве ты не упоминал о том, что у вас есть танк?

— Да, — отвечает Кенджи, вздыхая, наш спор моментально забывается. — В действительности, у нас есть два танка. Кент сказал, что он угнал один во время вашего первого побега; он по-прежнему находится в гараже.

Конечно же.

Как я могла забыть?

— Но мне нравятся пешие прогулки, — продолжает Кенджи. — Мне не приходится волноваться о том, что меня кто-нибудь заметит, и я всегда надеюсь на то, что, гуляя пешком, я, возможно, смогу заметить то, чего в противном случае не заметил бы. Я по-прежнему надеюсь на то, — говорит он, его голос снова становится натянутым, — что мы обнаружим еще кого—нибудь из наших людей, которые, возможно, прячутся где-нибудь неподалеку.

Я снова сжимаю руку Кенджи, и прижимаюсь к нему.

— Я тоже, — шепчу я.