Дары инопланетных Богов

— Ты опять всерьёз задумался о гибридном потомстве? Тут рождено немалое количество детей местными женщинами от наших парней. Нам, к сожалению, не удаётся проследить судьбу этого потомства, поскольку всё совершается вне контроля наших, следящих за этим служб.

Арсений коченел на глазах, как те самые мумии, что он выкапывал в вечных ледниках гор. — Кто же эти следящие службы?

Рудольф же продолжал вести себя так, будто они давние приятели, — Я, врачи базы. Да и ты, если честно, обязан отчасти отслеживать подобные нежелательные эксцессы.

— А в чём их нежелательность? Если ты и сам не раз был участником подобного, как ты говоришь, эксцесса? Это естественные проявления живого человека, живущего в человеческой, я подчёркиваю это, среде. У тебя разве нет тут детей?

— Я никогда и не скрывал, что есть дочь. Почти взрослая. А у тебя раньше рождались тут дети?

— Нет, конечно! Откуда бы им взяться?

— А откуда такая уверенность? — тут уж Рудольф разозлился. Не мог же Арсений лишиться памяти о своём недавнем промахе? — Или ты все эти годы пичкал себя гормональной ересью, снижая свой естественный уровень тестостеронов, чтобы не вожделеть местных девушек? И чувствовать себя в их среде всего лишь милой подружкой? Как вдовец Антуан…

— Ты пошляк, Венд! Ты реальный заточенный винт, ввинчиваешься в такую глубь… больно же…

— Откуда тебе известна моя детская кличка?

— Я и понятия не имел о твоих кличках. Случайно и вырвалось. Но если бы я обзавёлся детьми, они бы не жили от меня настолько далеко, как это принято у тебя. Или у того же Шандора, не тем будь помянут…

— С глаз долой — и вроде нет их? Продолжай, чего запнулся? Ты знал о том, что даже у нашего бывшего шефа Разумова родилось тут несколько детей от местных женщин? Только он, конечно, заботился о своём потомстве. И никогда, веришь, никогда не польстился ни на одну аристократку, а уж в отличие от нас с тобой провёл тут полжизни и был вхож в такие уровни их жизни, до которых я так и не был допущен.

— Да ведь всё равно отбыл отсюда…

— Арсений, не смеши своей обличительной прытью. У тебя уже нет на это прав. Ты стал монах-расстрига. На сей раз можешь не беспокоиться, твоей даме не грозит участь молодой матери, поскольку это для неё уже в прошлом.

— Неумно как-то быть таким… — Арсений не мог подобрать нужного определения, не умея никогда грубить людям в лицо. Махнул рукой и пошёл от него, не желая расставаться со своим приподнятым состоянием человека, которого посетила столь волнующая женщина. А всё равно плечи свои заметно ссутулил. Нет, ту тонюсенькую, юную и цепко в него впившуюся аристократку он не забывал, да и вряд ли забудет. Её пришлось отдирать от него с его же живым мясом, и Арсений резко похудел и помрачнел за короткое время, выглядел неряшливо, при ходьбе смотрел обычно в землю, Рудольфа не замечал в упор, да и других не жаловал своей приветливостью. А вот коллеги — ксанфики его любили всё равно, опекали как отца родного, вдруг занемогшего, тащили на себе часть его обязанностей. Да и местные люди его уважали. За что вот только? А за возможность ни за что особо не отвечать и прогуливать. Ходить на работу как на праздник, где можно и пообщаться вволю, и поесть, напитки охлаждающие погонять, а в «Зеркальном Лабиринте» они были бесплатными. Да с женщинами, как правило, младшим персоналом полюбезничать в тихих и уютных холлах, сидя на мягких диванах, поставленных для отдыха от напряженной работы, от которой все отвыкли как-то постепенно с той самой поры, как руководитель впал во влюблённое юношеское состояние. И если состояние схлынуло, оставив после себя отрешённую тоску в Арсении, то расслабленность коллектива требовала срочного и постороннего вмешательства. И опять Рудольфу надо было этим заняться. И опять ему брать на себя функцию беспощадного блюстителя и исправителя чужого непорядка и пылесоса для не им нанесённой грязи.

Внезапно Арсений вернулся и, открыв дверцу его машины, сел рядом. — Я тебя прошу, — произнёс он, задыхаясь, — скажи мне, где Ола? Я не могу жить и работать, поскольку я раздавлен собственной подлостью. Я должен убедиться, что с нею всё в порядке. В конце концов, я готов умереть от руки подосланного мстителя, но я должен её увидеть. Я сам нашёл Чапоса и обратился к нему вовсе не ради редкостных артефактов. Заплатил ему деньги за сведения, и только тогда он сказал, что передал девушку посреднику, и только ты знаешь о её дальнейшей участи…

— Так Чапос с тебя и деньги взял? Ловко. Как же Ифиса?

— Ифиса ничего не значит, она вроде наркотика, потому что у меня мозжит совесть. Неужели ты не понимаешь всю ту мерзость, в которую я провалился? Я вовсе не виню тебя, виноват полностью я один, а ты был вовлечён во всё только по моей вине, и необходимость обрывать следы мне понятна. Я понимаю невозможность её возврата, но я должен её увидеть, хоть что-то по возможности объяснить… убедиться, что она в порядке.

— Она в порядке. В хорошем доме и у приличного человека, который её принял.

— В каком смысле принял? Что он может с ней сделать?

И тут Рудольфу стало скучно, почти тошно смотреть на неуместные и жалкие метания человека — сорокалетнего дяди. Слушать его дрожащий лепет и чувствовать себя соучастником подлого деяния, совершенного исключительно по его же неразумию, когда застывший в своём юношеском инфантилизме «ксанфик» не смог вовремя устроить свой личный комфорт с любой доступной особой типа той же Ифисы. Полез к аристократке, едва вылупившейся из детской скорлупы, или она сама к нему полезла, а он не пресёк, отлично понимая установки кастового мира, где жил столько лет. Омывался дождями этой планеты, выветривался её ветрами, а гораздо лучше понимал мир инопланетных микробов, чем жизнь вокруг себя. Он будто и не улетал с Земли, пребывая во внутренней расслабленности человека, живущего в незыблемой справедливости безопасно устроенного социума, или верил во всемогущество безмерно удалённой родной планеты, словно мог сесть на сверхскоростной транспорт за первым же ближайшим углом и оказаться там в любую минуту.

— Ничего он ей не сделает, если она сама того не пожелает. Ей нашли образованного и немолодого покровителя.

— Старика?!

— Да нет. Он чуть старше тебя, а немолодой по их возрастным меркам, сам понимаешь. А так вполне себе огурец малосольный и сочный.

— Ну, где? Где? — Арсений застонал вслух, стиснув челюсти.

— Да мне-то откуда знать! Достаточно того, что я имею гарантию её безопасности. У меня агентура вымуштрованная. Да и не думаю, что девушка захотела бы тебя простить. Такая не простит уже никогда.

Арсений тёр свои сбритые виски, стыдясь своей же собственной истерики. Он, наверняка, уже сожалел о затеянном разговоре, ненавидя Рудольфа за свою проявленную слабость. Не понимал, как выбраться из ситуации очевидного унижения. — Пусть я подставляю себя под нож убийцы, мне уже всё равно, но ты должен мне сказать, где она…

— Ты, к сожалению, уже подставил под нож убийцы не себя, а меня. Мне пришлось ликвидировать этого посланца, и не уверен, что не появится второй из-за любого угла в любую минуту. Ал-Физ уверен, что совратителем был я. На дочь ему уже наплевать, лишь бы его честь была незапятнанной. А если он узнает, где она, то уничтожит и её вместе с тем, кто её и пригрел. Твоё счастье, что твоей утешительницей явилась Ифиса — женщина добрая и отзывчивая, и которую я давненько уже и знаю. А могла бы быть и та, что принесла бы в своём нижнем бельишке не одноразовую радость, а ядовитый клинок. — Только теперь Рудольф разглядел то, чего никогда не замечал прежде, — насколько несоразмерно мощной была шея Арсения, так что его бритая голова не очень с нею и соотносилась. От этого он напоминал коченеющего дебила, вызывая ответную ненависть, вдруг проклюнувшуюся из всегдашнего равнодушия. Гладкое и даже по виду инфантильное лицо Арсения очень напрашивалось на солидный тычок ему в благородный нос, но Рудольф сдержался. — Тебе надо мозги развивать, а не мышцы в тренировочном комплексе, — сказал он, — ты всё одно никогда не будешь космодесантником, чего и стараться? И если для твоих микроорганизмов твоего интеллекта достаточно, то для окружающих реалий его явно не хватает. Да и интуицию следовало бы несколько развить. Почему не посещаешь занятий у Франка? Он бы многому тебя выучил. И потом, тебе очень шли твои густые волосы. Чего ты как древний абрек блестишь своей черепной коробкой? Тогда уж бороду отпусти, что ли, для гармонизации внешнего облика.

— А ты сам? — Арсений лишился дара речи от сброса на себя целой лавины оскорблений глубоко личного свойства, ответить на которые он не мог и в силу врождённой деликатности и потому, что был раздавлен собственной виноватостью.

— Я ни перед кем и никогда не объясняюсь по поводу своего внешнего вида, поскольку я тут ГОР, а не ты. И мне надоело видеть в тебе своё карикатурное отражение. Пока не наладишь дисциплину на вверенном тебе объекте, в тренировочный зал и носа не суй. И в ангар к воздушной технике я тебе доступ закрою, если в течение ближайших дней не закроешь несанкционированный курорт, во что ты превратил свой сектор в «Лабиринте». Так что любительской археологией займёшься только с моего разрешения после того, как восстановишь нарушенный алгоритм всей своей служебной деятельности. А из личного — можешь ходить купаться в горы, а также в сады доктора, как и привык.

— Как ты выявил подосланного убийцу? По каким признакам? Это если Ал-Физу станет известен настоящий виновник… Если бы я мог, я бы дал ему знать, что я его кровный враг.

— Не суетись. Ты никогда не сможешь выявить наёмного убийцу, именно потому, что он подл и зверски коварен. И никто этого не сможет.

— И что же делать?

— Сыграть на опережение. Просто убить самому. А поскольку это сугубо личное и тайно-стыдное дело, касающееся по их законам только потерпевшего отца-родителя, Ал-Физ никогда не привлечёт к этому делу свою спецслужбу. Только особых выученных уголовников. Поэтому как нешуточную и уже не отменяемую угрозу его самого надо устранить. И ликвидацией Ал-Физа займутся те, кому это по силам и профессиональным навыкам, а уж никак не ты. Или ты подсунешь ему зловредный вирус в пробирке, замаскированной под бокал местного винца? А что? Пригласи его в «Ночную Лиану» на графинчик «Матери Воды», дескать, разговорчик к вам имею сугубо личный и секретный, да и подсунь в его стопарик террористическую банду вирусов. А он в «Ночной Лиане» частый посетитель и любитель посидеть под душистой ветвью, как и прилечь в уютном закутке на пару с какой-нибудь Ифисой, только Ифисой юной, разумеется. Он чужих дочерей, простолюдинок, не жалеет. Топит их в разврате и булькнуть не даёт. Или тебе его жалко?

Поняв его издевательства, Арсений вылез из машины, и дышать стало сразу легче. — Как поживают твои летающие люди? — вопрос, направленный в спину умышленно задетого за больное место Рахманова, и был способом своеобразного извинения.

— Спроси об этом у своих подчинённых. Они постоянно наблюдают их в горах, хотя ты и уверен, что они улетели в своё неведомое измерение.