Дары инопланетных Богов

Жаркие страсти вокруг Снегурочки

Она, стоя на мелководье, играла с чьим-то ребёнком. Нагнувшись, бесстыдно-наивная, как и окружающие её дети, она всё же не была ребёнком. Мокрая юбчонка натянулась на упругих ягодицах, став совсем прозрачной от воды. Антон отвернулся, невольно разглядев, что под тканью на ней ничего нет. Он ощутил волнение, но сам же себя встряхнул, вводя в целомудренные рамки. Она настолько заигралась и очевидно не осознавала, что открывает себя взорам мимо проходящих троллей, и Антон решил немедленно отвлечь её от игры, защитить от инфлюаций недоброго окружающего мира…

Он издал художественный свист, птичью трель, и она распрямилась, повернулась в его сторону, сразу поняв, кто подаёт ей столь странный сигнал, и вовсе не птица. Ведь Антон сам же передразнивал птиц, сидя за столиком в её цветниках, когда отдыхал после утренней пробежки, поражая её своим умением имитировать голоса пернатых.

Оставив в покое малыша, тут же забыв про своё же баловство, она замахала Антону рукой, обрадовалась и засмеялась. Но и впереди юбчонка не могла скрыть очертаний её очень красивого живота и тёмного лобка. На Земле никто бы и не обратил внимания на такую вот открытость женского тела, да ещё на пляже, но ведь здесь всё было иначе устроено. Нэя как-то просчиталась с выбором ткани. Слишком тонкой та оказалась. Она обладала завидно пышной грудью, с учётом миниатюрной и хрупкой фигуры, так что возникало впечатление некоторой диспропорции в её формах. Антону такая её особенность не нравилась, — он предпочитал девушек высоких и соразмерных, спортивных, — земных, одним словом, а здешние его не впечатляли, если только лицами иногда.

Затейливая одежда, в которую она и обряжалась обычно, рождала иллюзию её, фее подобной, воздушности, едва ли не бесплотности, которую возможно наделить любыми и самыми совершенными очертаниями, а тут… На данный момент Антон сравнил бы её с посиневшей птичкой с ощипанными пёрышками, поскольку слишком бледное тело уж точно не может быть источником настолько уж и непреодолимого очарования. Заметная одержимость Венда сей местной птахой и прежде его озадачивала. Но как намекала сама Нэя, их чувства имели глубокую уже корневую систему, а в своей юности она могла быть и потрясающей красавицей, хотя и теперь выделялась.

Антон тут же отрефлексировал сам себя, — он отвергал её потому, что она его сильно взволновала в данный момент. Эта женщина обладала удивительной притягательностью, не объяснимой рационально. В одежде пленяла зрение, почти без таковой вызвала неуместную сексуальную тягу…

Франк жадно впитывал её в себя ставшими плотоядными глазами, подтверждая свой тезис о не стареющих желаниях старцев. И всё это нисколько не отменяло его возвышенного отношения к местной «цветочной фее», как обзывал её Рудольф, — Она будто хрустальное изделие, Снегурочка…

— А всё же, у неё заметно выражены диспропорции в сложении фигуры, — произнёс опешивший Антон, чтобы скрыть собственное смущение, возникшее при виде бурно проявленной чувственности старика.

Нэя откинула волосы и подняла их вверх, оголив точёные шею и плечи, — в этом смысле она была безупречна.

— Она чудо! И какие лучистые, добрейшие глаза, какой мелодичный голос. Она волшебная женщина. Природный шедевр. Встреть я такую в своей молодости, ноготки бы её целовал…

Антон было подумал, не напекло ли старому голову? Но тот был в шапочке, разумно предохраняя себя от перегрева. Франк осёкся, поняв, что увлёкся.

— Искренность, даже чрезмерная, неумная, Антон, это верное средство никогда не заболеть тем самым, что ты и назвал психопатией. Открытая душа не заболевает даже в неблагоприятных условиях. Именно потому, что токи Вселенной беспрепятственно питают её… — он вскочил, легкий как юноша, и, прикоснувшись к плечу Антона, поспешил в сторону озера, застеснявшись прорыва своего чувства наружу.

Нэя плескалась уже одна на прибрежном мелководье, сидя на песчаном дне и смеясь или окружающим детям, или своей игре, не придавая никакого значения тому, что Антон не сводит с неё глаз. Какая-то маленькая голенькая девочка осыпала вдруг песком плечи Нэи, но она засмеялась и сделала попытку прижать девочку к себе, чтобы поиграть. Антон слегка повернул голову, улавливая присутствие Венда сбоку от себя. Они напоминали точки равнобедренного треугольника, где вершиной была купающаяся внизу Нэя, визжащая, когда дети окатывали её брызгами. Она опять взмахнула рукой, посылая приветствие Антону, вышла из воды и поднялась к нему на боковину высокого, но и пологого холма, неся в руках платье и туфельки, захваченные с того места, где она разделась для купания. Бросив платье и туфли, она, продолжая радоваться, села на траву рядом с ним. Сбоку росло молодое деревце, давая приличную ажурную тень, розоватую на траве своеобразно-голубоватого цвета. Очень мягкой траве, высаженной, по-видимому, местными озеленителями-декораторами окружающих ландшафтов. Хотя слово «озеленители» не совсем было и то. Травы, как и растительность Паралеи, имели настолько многообразные оттенки, что в первое время жизни здесь ошеломляли Антона своим видом.

— Вода настолько тёплая… — при улыбке её губы становились похожими на идеальный полумесяц с ямочками в уголках. Искренняя доброта придавала её облику нечто трогательное и ребячливое, и Антон поймал себя на явственном желании прикоснуться своими губами к её губам, как будто имел на это право, — Она ласковая, будто живая.

— Кто? — пробормотал он, не поняв её и резко отстраняясь, придя в себя от наваждения.

— Вода, — от Нэи пахло речными кувшинками, как будто они в Подмосковье. А тут их и в помине не было. Он заботливо предложил ей сесть на свою сброшенную рубаху, чтобы не досаждали насекомые — отнюдь не декоративные обитатели декоративных трав в том числе. Сам Антон периодически почёсывался от их досаждающих прикосновений.

— Какой же ты стройный, Антон! — с её волос струилась та самая вода, которую она одушевляла. Намокшие пряди прилипли к щекам и лбу. Антон бережно их отстранил с её прохладного лба. Глаза, едва она перестала улыбаться, взглянули с непривычной, хотя и затаённой печалью. Под глазами залегли заметные тени.

— В какой уже раз ты говоришь мне об этом? Ну, стройный, и в чём заслуга?

— Заслуга, скорее, твоих родителей, твоего рода, — она всё с тем же восхищением озирала его, заметно задержавшись на груди, — Ты волосатый? — произнесла она с непонятным оттенком то ли разочарования, то ли изумления. — Окружающие уж точно считают тебя прекрасным мутантом…

— Не знаю, насколько уж и прекрасным, — смутился он, — Никто о том не сообщил.

— Я тебе не устаю о том сообщать. А уж мои девчонки впадают в неподвижность при виде тебя…

— То-то я думаю порой, зачем тебе столько скульптур на территории твоей «Мечты»! — засмеялся Антон.

— А потом, когда мы садимся с тобой за столик, они проползают в кустах как ящерицы, чтобы следить за тобой из зарослей, — смеялась Нэя.

— То-то я думаю порой, что это за зверьки таятся в гущине сада, посверкивая оттуда своими глазами, — веселил её Антон.

— Сознайся, что ты приходишь не ради лишь столичных пирожных и моей утомительной болтовни, но и ради порции их восхищения? — спросила она.

— Ничуть, только ради общения с тобой, — ответил он, — Если несколько дней не вижу тебя, начинаю скучать…

— Ты добрый, Антон, но подозреваю, что ты легкомысленный, — заметила она ласково, потому и не обидно, — Поскольку очень часто стал забывать обо мне.

— Работой грузят, да и тренировки же. Порой приходится жить в подземном городе по несколько дней подряд.

— Тебя Рудольф тренирует?

— Ещё чего! Будет он тратить на меня время. Ребята. Иногда мне кажется, он и о существовании-то моём не всегда помнит. Встречаемся, так он долго смотрит на меня как на вновь возникшего, пока не вспомнит: «Антон, ты чего тут забыл в тренировочном центре»? Я ему: «Так вашу же задачу поставленную выполняю, тренируюсь неустанно». А он: «Не уверен, что ты не теряешь время попусту. Это не твоё. Займись наукой». А иногда увидит и выговаривает: «Почему ты так мало времени уделяешь необходимым тренировкам? Посмотри на ребят и сравни их с собой. Они будто из крепчайших сплавов, едва не сверкают идеальной мускулатурой, а ты? Пряник рождественский, расписной, но сдобно-мягкий». «Так придёт время, зачерствею», — обещаю ему…

— А он что? — вывела его из задумчивости Нэя.

— Он? «Нет, таковым как мои ребята тебе не быть. Сухарём чёрствым станешь, возможно, а воином сомнительно». Поймёшь его разве?

— Так он нарочно тебя обесценивает. Разве не понял? — спросила она.

— Зачем бы?

— Мог бы и догадаться, кажется…

— Вроде, мы с ним не ссорились ни разу. И он сам же меня настоятельно призывал в его воинство из драгоценных сплавов. А сам постоянно обзывает их то медью, позеленевшей от окислов внутреннего разложения, то мягкотелой и никчемной глиной. Тот ещё воспитатель-учитель! Хотя… ребята его почему-то любят…

— Не понимаешь, почему? — спросила она.

— За образцовую мужскую стать, должно быть, — засмеялся Антон. — Как образец для подражания.

— Нет, — она помотала головой. — За то, что он тоже их любит. Как отец. Они же все мальчики, как и его сын…

— Значит, меня не любит. Но мне и отеческой любви Арсения вполне достаточно.

— Он тебя ревнует, — выдала Нэя

— К кому? — свято изумился Антон.

— Ко мне.

Он озадаченно глянул на неё, — Я не давал повода.

— Ты не хочешь плавать? — спросила она, — Тебе не жарко?

— Не люблю здесь. Мути много.

— Мути? То есть, брезгуешь троллями, как вы все нас называете?

— Нет! Просто не хочу. Тут мелко. Я люблю, где глубоко. А трольцы это же не оскорбление, а производное от названия планеты. Трол. Мы так её обозначаем.

— Тут мелко? Да я и на несколько шагов не могу отойти от берега, как проваливаюсь в глубину.

Антон, улыбаясь, трогал её мокрые волосы, вдыхая даже не аромат, а сам образ земного водного цветка, потрясённый странным воздействием на себя со стороны Нэи.

— Иди, переоденься. Там в зарослях никого нет. Остынешь в мокром купальнике… — он проявлял о ней заботу, словно она была его любимой сестрой. Но он так её и чувствовал, как родную. Намокшая ткань ничего не могла скрыть, но Нэе было всё равно. С тех её встреч с загадочным «Морфеем», который вовсе не являлся таковым для Антона, она всё же стала иной. Безразличной отчасти, хотя и по-прежнему дружелюбной.

— Что тогда произошло в подземном городе? — полюбопытствовал он на правах как бы и брата. — Ссора? Ты почему-то избегаешь меня с тех самых пор. Но ведь с тобой мы не ссорились…

Она елозила руками по влажной юбочке, расправляя её и пряча глаза. — Да так…

— А тут я пришёл к тебе на террасу, а твоя подруга вынесла мне те вкусные штучки. Сказала, ты всегда их оставляешь для меня… Я сказал, да я ж забегаю поболтать, а не есть. Без Нэи-то чего я буду челюстями в одиночестве двигать… Она мне; «Так я составлю тебе компанию». Села напротив, таращится, а глаза у неё такие пустые, разговор не получился… А ты так и не вышла.