Кровавый рассвет

Нет силы выше любви

Лезвие легко рассекло кожу на его запястьях. В темноте кельи, благоухающий жасминами, запах крови был почти неразличим, но Фердинанд чувствовал его острее, чем привычные запахи бумаги, песка и чернил. Он лишь мельком взглянул на свои разрезанные вены, а ему почудился целый скрипторий, залитый кровью и полный кровавых надписей, а так же безмолвных крылатых фигур, которые пьют кровь его собратьев.

Взяв нож, он сознавал, что совершает страшный грех. Самый страшный, если верить христианским учениям. Что может быть непростительнее самоубийства? Только вот понятия о грехе теперь стали для него куда более гибкими. Разве не грех убить существо, которое любишь, кем бы оно не являлось?

И что является более страшным грехом: спасти одно возвышенное существо, из-за которого погибнут миллионы озлобленных ничтожеств или пренебречь догмами религии ради того, чтобы сохранить смысл жизни.

Теперь все уже было решено. Все было необратимо. Нож в его руках уже ничего не изменял. Его было не спасти с самого начала. Когда его выбрали для этой миссии, его обрекли. В любом варианте его ждала гибель. Но он мог оставить завещание для потомков. Наследие для тех, кто вслед за ним начнет вести убогую монашескую жизнь и борьбу с дьяволом. Пусть знают, чем это закончиться. Его предупреждение навсегда останется здесь, как святыня, которую не сжечь огнем и не порвать. Кровь Николетт давно смешалась с его кровью. Он помнил, как ласкал окровавленное лицо мертвого ангела, лежащего на полу собора. Помнил, как сам плакал кровавыми слезами и как припал к ангельской ране, чтобы пить из нее кровь. Николетт во всем оказалась права. А это значило, что любые строки, написанные ее кровью, запечатлеются, как на скрижалях. Их будет не выжечь огнем, и не разрубить даже самым острым лезвием. Не один монолит не будет так прочен, как ее кровь. Кровь самого пострадавшего создания во вселенной – кровь дьявола.

В конце концов, он был всего лишь невинной жертвой. Как и сам Фердинанд. Он не мог поступить иначе и теперь лишь давился слезами. Ему всюду чудилось существо с черными крыльями и златокудрой головой. Существо, которому он нанес смертельную рану.

Теперь он нанес такие же раны себе. Но обнаженное ангельское тело с кровоточащими ранами все еще мерещилось ему в каком-то древнем египетском святилище, где постепенно закрывались все двери. И оно манило его за собой. До того, как захлопнется последняя дверь, он должен успеть.

Он умрет, но те, кто останутся жить, прочтут его предупреждение. Лишь бы только оно облагоразумило их до того, как они убедятся на практике, что эти слова правда.

– Бессмысленно вести борьбу добра со злом, – начал записывать он. Его силы убывали, а кровавые строки вязью потянулись по листам. – Это пишет тот, кто свято верил в бога и мечтал от его имени и во славу его расправится с дьяволом. Мое имя Фердинанд, герцог… – и дрожащей рукой он нацарапал все свои титулы, которые впрочем теперь уже были не важны. – Я принял путь служения господу по доброй воле. Я верил в добро. Я верил, что только мы, люди служащие богу, способны следить за распределением и равновесием добра и зла. Я ошибался. Теперь я обречен.

Я сам обрек себя, потому что был слеп и слепо верил наставникам, учившим меня, что нет силы выше бога. Теперь я знаю одно – нет силы выше любви. А любить можно любое существо. Даже если оно далеко от бога. Даже если оно и есть темная сторона бога.

Еще недавно я был самым истовым рыцарем Христа. Теперь я ухожу в небытие. Пусть люди слепо сражаются за веру, уходят в крестовые походы, ведут религиозные войны, казнят ведьм и карают грешников. Я понял, что нет абсолютного греха, как и бесспорной власти веры над человеческой душой, когда заглянул в ясные глаза самого дьявола. С тех пор мир изменился. Следуя ложным идеалам, я не замечал, что у всего есть свое толкование и свой смысл.

Возможно, когда меня не станет, мое имя высекут на почетных плитах в этом монастыре и поставят статую в мою честь, провозглашая меня святым, обещая всем, кто приложится к моим мощам благо и чудесное исцеление. И все лишь потому, что я, по их мнению, одержал верх над злейшим врагом бога.

Я не одерживал над ним верх, напротив, он одержал верх надо мной. И без всякого проявления силы. Я сам понял, что охочусь на невинное существо. Бог создал его таким и натравил нас на него, но в нем суть нашего существования.

Я не безумен. Тот, кто прочтет эти строки, должен знать, что они написаны моей кровью. Я погибаю, потому что сам так хочу. Это не месть поверженного злого духа мне, а мое собственное решение. И оно единственное справедливое. Сейчас я сижу в тесной келье, но меня манят скалы, я слышу прибой и стремлюсь в его холодные объятия. Уже утром мое тело найдут у этих острых скал, рассеченное и разбитое вдребезги. Только что я вскрыл себе вены тем же самым ножом, которым убил самое прекрасное существо во вселенной. Моя кровь иссякает. Ведь я использую ее, как чернила. Однако моих сил вполне хватит на то, чтобы добраться до побережья и сброситься вниз со скал навстречу наступающему рассвету. Может мне только кажется, что внизу у скал меня ждет Николетт.

Она простила меня за то, что я ее убил. Но я уже не могу простить себя за свою слепую веру и однобокость. Бог не всегда там, где нам его указывают, а дьявол вполне может оказаться не таким, каким нарисовали его наши предки. Мир многогранен, вера тоже. Я убедился в этом. Я потерял одну веру, чтобы обрести другую. Веру в любовь. И она разрушила меня. Я помню, как час назад держал в своих руках тело мертвого ангела, целовал бесчувственные уста, пил кровь из свежего разреза на трупе. Мои пальцы путались в паутине ангельских локонов, на языке остался вкус сверхъестественной крови. Я любил ангела, и я убил его. Разве мне есть прощение? Из-за догм веры и чужих наставлений я погубил не только сам себя, но и то единственное, что сделало мою жизнь прекрасной. Всего лишь на недолгий миг. Но ведь в моих силах было этот миг продлить. Если б только я не принес богу мою присягу на вечную верность. Теперь я его проклинаю и себя тоже. Сейчас я набрался достаточно опыта, чтобы понять, если человек не хочет возненавидеть бога, то его вера не должна быть абсолютной. Должно оставаться место для гибкости ума и новых предположений. Ведь неисследованного так много.

Я мог бы многое сказать, но моя кровь убывает. А бьющиеся о скалы волны зовут, как будто это звучит голос самой Николетт. Я иду к ней. Рассвет – вот то время, когда можно с ней соединиться. И то время, когда можно было ее убить. Роковой миг восходящего солнца! Для меня этот рассвет тоже станет кровавым. По собственной наивности я оказался в том положении, когда лучше умереть, чем жить. Доверие – слишком пагубная черта. Я должен был верить себе, а не другим.

Вот и все! От меня останутся лишь эти кровавые строки, тоска и нож, убивший ангела. Я этого не хотел, меня влек святой долг перед богом. И отныне я проклинаю сам себя. Ты, тот, кто прочет эти строки, задумайся и не следуй моим путем. Если однажды тебе предложат убить самое ужасное создание во вселенной, искоренить зло и победить тьму – не покупайся на это. Твое благое намерение кроме тебя самого никого не погубит. Даже если убить зло, со временем оно возродится вновь. Николетт вернется. Древнее и всесильное божество каждые несколько столетий воскресает вновь. Адские часы отмеряют ее срок. Мы, слуги ордена, через каждое воскрешение пытаемся ее убить и погибаем сами. Ведь мы посягаем на своего рода святыню – первого ангела во вселенной. Тот, кто попытается причинить ей вред, сам покончит с собой. Тот, кто глянет ей в глаза, лишится рассудка. Есть творение, которое нельзя увидеть и не полюбить, но любовь к ангелу это всесокрушающая сила.

На моих губах ее кровь. Я выпил немного, это могло продлить мою жизнь на века, чтобы подождать, пока она возродиться вновь, но все равно я уже буду слишком стар, когда это произойдет. Я не хочу, чтобы Николетт видела меня старым, когда она снова вернется в этот мир спустя столетия.

Я зря растратил свою юную жизнь на борьбу со злом. Теперь моя судьба предопределена. Возможно, так было с самого начала. Недаром адские часы отбивали ритм так, будто смеялись надо мной. Когда-то я считал себя особым избранником бога и готов был, не взирая ни на какие испытания, стойко следовать по тернистому пути веры. Теперь перспектива быть провозглашенным святым вызывает у меня почти смех. И это пишет тот, кто в душе всегда хранил святость и готов был сражаться с темными силами до последней капли крови. Теперь я знаю, что сражался лишь сам с собой. Знаю, как был наивен. Знаю, что унесло мою жизнь.

Я знаю, что умру сегодня. Потому что жить без дьявола оказалось выше моих сил.

Книга «Кровавый рассвет» входит в цикл «Дочь зари». О восстании ангелов и правлении Николетт (ее же древнее имя Алаис) в Египте повествуют книги «Госпожа фараонов» и «И имя ему Денница». О Древнем Риме рассказывает книга «Ангел для Нерона». Победа Алаис над тайным обществом уже в современном мире описана в книгах «Ангел рассвета» и «Сокровища Люцифера». Для тех, кто любит истории о пробуждении древних демонов в современном мире, существуют книги «Фильм о демоне», «Чат с демоном», «Кинотеатр дьявола» и «Когти милосердия». В них Николетт призвал владелец разорившейся киностудии с целью, чтобы демон создал фильмы, которые пленят сознание зрителей. Так Николетт стала демонической кинозвездой, которая сняла фильмы на основе собственной биографии, проходящей через века (среди ее кинокартин и «Кровавый рассвет»). Фильмы идут в кинотеатрах и сводят зрителей с ума. Вместо того чтобы принести киностудиям только прибыль, Николетт запустила через кино программу уничтожения мира. Лишь один избранный человек мог бы ее остановить, но за прошедшие века Николетт стала мудрее. Она научилась использовать любовь, как оружие.