Кровавый рассвет

– Ты как будто о чем-то тревожишься?

На самом деле это был страх. Страх разделения с ней. Может и он не всесилен.

Ей хотелось устроить собственный бунт. Уже пришла пора.

Властвовать может только один. Нельзя всегда быть вместе. Даже если дьявол живет внутри тебя, кто-то все равно должен преобладать. Она или он?

– Ты как будто боишься, что я восстану уже против тебя.

– Замолчи!

– С какой стати, – она ощутила себя неожиданно сильной. – Это ты вечно спишь, а не я. Тебе больше к лицу молчать.

– Но меня ты не сможешь сжечь огнем.

– Посмотрим! – в ней закипала ярость, будто огненная волна. Так чувствует себя дракон перед тем, как раскрыть пасть и спалить целый город. Но что если вместе с городом сгорит зеркало, в котором живет твоя собственная черная душа? Николетт внимательнее взглянула на чудовище. Погибнет ли она, если не станет его?

– Ты не можешь восстать против себя самой, – глухо напомнил он.

– Против себя вряд ли. Но есть ты, и есть я. И как бы ты не уверял, что мы слиты в одно, я ощущаю себя вполне самостоятельной.

– Это пройдет на заре второго дня.

– Что ты имеешь в виду, – ее как кольнули булавкой. – Я перестану мыслишь самостоятельно?

– И я тоже. Мы просто сольемся ты и я. Не будет больше ни тебя, ни меня. Будет одно создание с красивым лицом и черной сущностью внутри.

Черные когти потянулись к ее лицу. Николетт отшатнулась от них.

– Пробьет час, и мы соединимся, – он вложил в ее руку золотой червонец, точно такой же, как из сокровищниц Эдвина. Только вместо профиля юноши и дракона на обратной стороне, на этой монете было высечено лицо Николетт. Лицо ангела. Одно с обеих сторон. Она поняла, что он хочет ей сказать. Зло поселиться внутри.

– Ты хочешь больше, чем можешь получить.

– Это древняя истина, – он грациозно шевельнул своими жуткими крыльями.

– Но я лучше тебя. Я сильнее. Кем ты был сейчас, если бы не появилась я. Ты бы удавился во мраке, если б понял, что тебе предстоит жить в уродстве и поражении. Это я начала отстаивать твои права назад. Я доказала тебе, что ты можешь хотя бы видеть то лицо, которым обладал раньше перед собой. Иначе ты бы уже забыл о том, что когда-то был прекрасен.

– Но мне мало только видеть, а тебе мало только жить рядом со мной. Мы обо хотим полнового воссоединения: и ты, и я. И как бы ты не боролась, но ты знаешь, что доминирующая часть это вовсе не ты.

– Не правда! – внутри все начало жечь от гнева, но в него было бесполезно дышать огнем. Он, скорее всего, не сгорит.

– Я не человек, ты не можешь манипулировать мной.

– Не человек! – послушно подтвердило черное создание. – Но ты часть меня. Ты подчиненное звено, Николетт.

Николетт! Он впервые назвал ее так. Раньше он произносил другое древние имя. Алаис! Ее самое первое имя с тех пор, как она появилась на этой земле. Именно оно ему больше всего полюбилось. Если он назвал ее как-то иначе, значит, был ею недоволен.

– Подчиненное звено?! – она развернулась, нарочно опрокинула напольный сосуд с кровью, оставленной тут в качестве подношения ему. Мраморный сосуд разбился, жидкость расплескалась, шипя и пенясь, как огненная. – А кто сражался до сих пор за нас обоих, в то время как ты просто спал? Кто тебя пробудил? Чье лицо сейчас приятно и тварям ночи и ангелам? А ты… Посмотри на свое обожженное тело. Ты ничто без меня! И если посмеешь пытаться взять верх надо мной, то я сделаю тебя действительно ничем.

От ее гнева температура вокруг повышалась. Казалось, что сейчас вспыхнут стены. Она смотрела прямо на монстра, он на нее. Его когти лежали почти на ее руке, но прикоснуться не смели.

Ничья!

Ни один не посмел напасть на другого. Николетт силилась сдержать пламя, которое рвалось наружу. И сама не понимала, зачем это делает.

Спалить его то же самое, что отрезать свою собственную руку. Кажется, он испытывал по отношению к ней те же самые опасения.

Неужели никто из них не может причинить вред другому, при этом не уничтожив и себя.

Минуту они стояли друг против друга: красота и уродство, сплетенные вместе невидимыми нитями. У каждого из них были крылья, когти и сила, но недостаточно сил, чтобы освободиться друг от друга.

– Я найду способ, – Николетт развернулась и пошла прочь. У самого выхода она услышала, как бьют неземные часы, ритмично, будто чье-то сердце. Им недолго осталось так бить. Она задержалась под сводом арки.

– Николетт! – он все же окликнул ее. – Когда не станет меня, то не станет и тебя.

Это не было угрозой. Всего лишь непреложная истина. Только от этого на душе становилось еще чернее. Николетт обернулась всего на миг, а потом пошла кликать своих тварей – целое войско черной нечисти.

Ей нужно было сорвать гнев. Правда для одной жертвы хватило бы и небольшого отряда демонов. Ее затея на сегодня была пустячной. Недалеко от святилища простиралось кладбище: унылое и заброшенное. Рядом с ним в убогом жилище обитал сторож – Мигель. Недавно кто-то дал ему несколько монет и сеть для попытки поймать ангела. Николетт решила дать ему шанс. Она несколько раз произнесла нараспев его имя, пока он не вышел в ночь, сжимая в руке фонарь. Он замечал ее здесь уже несколько раз, правда тогда она была в накидке, и он не видел крыльев, но его глаза уже начали слепнуть от долгого смотрения на нее. Так случалось обычно со всеми людьми. Исключением был, пожалуй, один лишь Фердинанд. Другим же нельзя было приблизиться к солнцу и не обжечься.

Ее голос затронул сознание Мигеля. Она заметила, что он вышел из дома, сжимая в руке несколько монет, которые дали ему безымянные члены ордена за информацию о ней и возможную поимку. Дверь он забыл закрыть. Сеть так и осталось нерасставленной. Нужно ли было говорить ему, что ангела не поймать сетью, пусть даже заговоренной молитвами.

Николетт ждала, пока он пройдет мимо могильных крестов и надгробий, и только потом появилась рядом с ним.

– Ночь – мое время! – она выдохнула легкую струйку огня с расстояния нескольких шагов прямо ему в лицо.

На несчастного человека такой акт возмездия произвел эффект взорвавшейся бочки пороха. Он начал кричать еще раньше, чем его одежда и волосы загорелись. Николетт выкинула руку вперед и слегка царапнула золотыми когтями по его лицу.

Как он кричал! Как быстро он побежал от нее! Где уж помнить о поимке? Она заметила, как монеты из его руки упали на сырую кладбищенскую землю. Они были из чистого золота. Ей не нужно было прикасаться к ним, чтобы понять, из сокровищниц какого ордена их извлекли.

Она пошла за кричащим Мигелем. Он наивно полагал, что, добежав до своего жилья и накрепко заперев дверь, он спасется от дьявола.

Что ж, пусть думает так! На такие мысли у него несколько секунд. Николетт свистом кликнула своих слуг. Пусть сползаются с кладбища, слетаются с крыш, выползают из могил. Всем пора сюда! Она указала им рукой на ветхий домик Мигеля.

– Ступайте!

Они могли бы взять и непреступную крепость. Им все было по силам. Они могли топить в море корабли, разрушать замки, равнять с землей целые города. Они обитали всюду: в земле, в воздухе, в высоте, в каждой щели земных построек, в каждой каменной стене, в каждом дереве, в каждом кусочке вселенной. И они жаждали крови и развлечений. Сейчас главным был азарт. Иногда страх одного человека пахнет приятней, чем трепет целых легионов.

Мигель боялся так истово, как другие молятся богу. Он даже начал читать молитвы. Все, что у него было это старый псалтырь, и он действительно начал бубнить что-то заупокойное. Как вовремя! Его как раз пора хоронить.

Николетт наблюдала, как ее твари берут осадой жилье, заползают во все щелки, пробивают крышу сверху, расшатывают стены по бокам, выхватывают доски из непрочной двери. Она ощущала восторг от страха подлого человечишки, забившегося в свою нору. Теперь будет знать, что безопасной норы в мире больше нет. Подлеца всюду настигнет наказание, где бы он ни спрятался.

Она читала мысли этого человека, как по раскрытой книге. Когда-то он убил своих детей, только потому, что их нечем было кормить. Они лежали на этом кладбище в безымянных могилах. Он много чего плохого сделал. А теперь самое худшее делали с ним.

Минуту Николетт наслаждалась его истошными воплями, как редкостной музыкой. Она издали смотрела, как ее твари глумятся над ним, колют и кусают, превращая тучное тело в готовый кусок мяса для очередного пира. Так пусть пируют. Но сама она ушла раньше, чем пир начался.