Кровавый рассвет

– Соразмерено пророчеству дьявол приходит в наш мир каждый отмеренный срок, – Донателло кивнул на барельеф необычных часов со множеством кругов внутри. – Только мы знаем границы этого срока, и лишь пока мы действуем, часы замыкают круг. Дьявол заключен в круг до тех пор, пока мы его изгоняем. И пока мы есть, круг не прервется. Сатана не вырвется. Мы избранные на борьбу с главным врагом бога, жаждущим прорваться в наш мир и подчинить его себе. Ты избранный!

Старческие пальцы Донателло коснулись подбородка Фердинанда, чтобы приподнять. Их глаза встретились, и юноша вздрогнул. Донателло дал ему знак. Теперь он должен был повторять. И он повторял. Их голоса звучали хором, произнося одну и ту же клятву.

– Я обещаю принести свою жизнь на алтарь своего создателя.

– Я клянусь исполнить то, что исполнял каждый из избранных братьев ордена за века до меня, как бы тяжело это не было.

– Я никогда и никому не поведаю того, как велико мое предназначение и как близок дьявол к слугам Господа.

– Я знаю, что должен исполнить свое предназначение до срока, обозначенного в последнем на этот день цикле пророчества.

– Часы господа уже бьют и до того, как они сойдутся на последней цифре, дьявол будет мертв… от моей руки.

Фердинанд запнулся. Произносил ли Донателло до него эти слова с той же пугающей бесчувственной интонацией? Шел ли он на борьбу с дьяволом сам? Наверное, нет. Ведь он стар, но не мертв. А тот, кто боролся со злом в прошлое его появление в этом мире, уже должен был почить. Ведь это было без малого столетия тому назад. Каждый цикл это несколько столетий. Именно такие промежутки (не часы, а годы и века) размечают циферблат божественных часов. Родись Донателло лет на пятьдесят – шестьдесят раньше, и бороться со злом пошел бы он. Он будто был для этого предназначен. Хладнокровный, как сталь, и такой же решительный, как колющее оружие. Но волею судьбы миссия легла на плечи другого. Донателло оказался слишком стар.

Жребий бороться со злом выпал меланхоличному юноше, который привык говорить со статуей ангела и грезить, что она отвечает ему.

Ритуальный кинжал, как будто манил слизать с него кровь. Дракон бы так и сделал. Он дохнул бы огнем на все это тайное общество, и детей бога бы просто не стало. Но дракон здесь так и не появился. Наверное, пророчества о нем были сказками. Донателло обмакнул клинок в кровь и начертил крестообразный символ на лбу и повернутых кверху ладонях Фердинанда. Хоть кинжал и не разрезал его кожу, а посвящаемому показалось, что на руках раскрылись раны, подобные стигматам. Он почти видел Христа, извивавшегося на кресте, но не чувствовал себя им. А ведь отныне он новый преемник бога, еще один его сын, который идет на борьбу с врагом своего отца. Не знает зачем, но идет… потому что бог так велел.

Что есть зло? С чем он должен бороться?

– Ты длань бога теперь, – без слов сообщали ему пронзительные глаза Донателло.

Фердинанд знал. Он кивнул, подставляя свою голову под кровавый мазок кинжалом. Так помазывают на трон королей, только миром, а не кровью их общества.

Сзади стояла толпа его безмолвных собратьев. Рука каждого кровоточила. А Донателло уже подносил чашу к его губам. Причастие кровью?

– Ты готов принять возложенную на тебя миссию? – последний вопрос. В нем уже не было нужды, но такова была традиция. Пока он официально не согласится, обряд не будет завершен.

Золотой край чаши был таким холодным и неприятным на ощупь. Запах крови тоже отдавал металлом. Капельки вина для причастий совсем не смягчили этот вкус. Он должен был пить кровь своих сотоварищей и уповать на то, что таким образом сила всего ордена объединиться в нем одном, сделав его непобедимым. Это был абсурд, и все же Фердинанд произнес, как и было положено:

– Я готов!

И тут же его пронзило ощущение того, что его любимый мраморный ангел смотрит на него прямо с этого алтаря, спереди, сзади, с высоты, отовсюду. Это тоже было абсурдно, но ангел не поощрял. Напротив сознание Фердинанда разорвалось от одного обвиняющего звука:

– Иуда!

Он начал бояться этого слова, но оно звучало в голове, произносимое бескровными губами ангела.

Так ангел называл его. Почему? Из-за крови, которую он должен был выпить? Живой крови, собравшихся здесь людей. Фердинанд пил, стараясь не чувствовать вкус. Было слишком неприятно. Его должно было вырвать, но не вырвало.

Он осушил чашу с трудом. Она выскользнула из его рук и покатилась по полу. Его не тошнило, он сам как будто умер, впитав в себя живую силу других. И тут же на хорах запели гимн новому воину господа. Донателло был доволен им.

Теперь время уже не пугало его, он как будто начал спешить.

– Она идет! – предрек он, будто мог увидеть нечто вдали.

– Она? – изумился Фердинанд, но холодный металл ритуального кинжала уже лег в его руки. Он принял миссию на себя.