Кровавый рассвет

Легионы тьмы

Едва она села в карету, как впечатление, что кто-то за ней следит, усилилось. Кто-то почти ощутимо был рядом. Чьи-то глаза смотрели из темноты.

Джосселин достала крошечное зеркальце и осмотрела лицо. Синяки стали более заметны. Особенно под глазами и вокруг губ. В стороны от них, подобно трещинкам на стекле, стали расходиться красные царапины. Все выглядело так, как будто разбили фарфоровую куклу, но вместе с осколками из ее лица потекла кровь. Джосселин чувствовала себя именно такой куклой, полностью разбитой. Но кем?

Кто все время находился рядом? Не человек. Даже не тень. Может, ее больная совесть. Но совесть не может бить ее по лицу с физической силой и оставлять раны.

Кровоподтеки усилились. Ей было и стыдно, и страшно. Даже священнику о таком не расскажешь на исповеди. К тому же разве они поверят. Она давно заметила, что меньше всего в бога верят те, кто официально ему служат. Сама она тоже не верила. Раньше…

До недавнего времени все шло хорошо. Никакая высшая сила не стремилась наказать ее за грехи. Прикрываясь своей репутацией, можно было делать все, что хочешь и если тебя не поймали с поличным, оставаться безнаказанной. Но вдруг все разительно изменилось.

Она поняла, что бог есть.

И этим богом стал дьявол.

Джосселин забилась в угол кареты. Ощущение чьего-то давящего присутствия ее угнетало. Хоть сидение рядом и было пусто, а ей все равно мерещились когти, которые тянуться выцарапать ей глаза.

Эти когти душили ее во сне. Точнее по ночам. Были ли это сны? Или события на грани сна и яви. Она просыпалась, и на теле и лице оставались жуткие гноящиеся раны. Со временем они не проходили, лишь начинали сильнее кровоточить. Кожа вокруг них трескалась, как фарфоровая корка с кровью под ней. Женщина ощущала себя стеклянной и бьющейся. Такой уязвимой, что страшно себе было даже вообразить. Так бы чувствовала себя фарфоровая статуэтка, если она была живой и готовой вот-вот свалиться вниз с края стола.

Прежде Джосселин изводила своими интригами других, теперь сама оказалась в положении загнанного зверя. Кто-то вел на нее травлю. Но кто? Если рядом никого не видно.

На миг ей показалось, что на перекрестке она видит красивое существо, бледное и с крыльями. Такое прекрасное и холодное, что от вида его становилось страшно.

Если бы она прямо сейчас увидела смерть с косой, это не произвело бы на нее такого впечатления, как белолицый ангел у придорожного креста. Его сапфировые глаза, как будто сообщали:

– Скоро этот крест будет лежать поверх твоей могилы.

Ангел был непреклонен. Она знала, что его не умолить о пощаде.

– Ты ведь всегда была грешницей. И ты убила своего мужа. Разве не помнишь про флакон с ядом, – услужливо напоминала ей проснувшаяся совесть.

Но подсознательно Джосселин понимала, что дело вовсе не в этом. Ангел намеревался наказать ее не за ее прошлые грехи, а за то, что она только еще собиралась сделать.

От осознания этого ей становилось еще более тягостно и жутко.

Все дело было в Фердинанде.

– Тот, кто захочет совратить его, столкнется со мной, – как будто сообщал ей божественный голос. – И будет раздавлен!

В последнее она верила. Это существо могло раздавить. Оно, как живая статуя, двигалось на тебя, проползало холодными щупальцами во все твои мысли и беспощадно давило мозг еще до того, как раздавить тело. В ее голове, как будто рылись мраморные пальцы, подобно могильным червякам. Ей все время становилось плохо, дыхание перехватывало.

Она даже не думала, что бог может оказаться таким устрашающим. Ангелы, небо, мраморный холод, исходящий от него – все это сделалось вдруг таким жутким. Никакой пылающий ад не мог сравниться с карающим ангелом бога.

Фердинанд попался. Его уже не спасти. «Длань бога», так назывался его орден. И ангел стоял поперек дороги к нему. Жуткий, красивый ангел с определенно девичьим лицом и телом. Только это существо казалось бесполым из-за потусторонней силы, обитающей в нем. Оно будто было всем миром. И кроме него не было ничего.

Как зря Фердинанд сделал, что вступил в этот орден. Но возможно это существо отметило и позвало его еще задолго до этого. Оно выбрало его по каким-то одному богу известным параметрам.

Бог выбирает своих святых, как жертв, подумала она и тут же ощутила, что в карете стало жарко, как в раскаленной печи. Ей захотелось распахнуть дверцу и выпрыгнуть наружу. Лишь ощущение того, что чьи-то когти скребутся по стенкам экипажа, ее останавливало.

Колеса дробно стучали по мостовой, а потом вдруг свернули на узкую проселочную дорогу. Она увидела за окнами кладбище. Кресты и надгробия по обеим сторонам дороги. Кругом одни могилы, и, кажется, этому не будет конца. Она не помнила этого места. Никогда раньше она проезжала здесь.

Там среди могил раздавались непонятные звуки. То ли птицы протяжно кричали, то ли дрались какие-то животные. Слышно было царапанье их когтей.

Чей-то коготь царапнул ее ухо так, что из него засочилось кровь. Джосселин поднесла к лицу платок. Как обычно он пропитался красным. Если так продолжиться и дальше, то она не выживет.

И зачем жить вообще, если тебя изводят легионы бесов. До сих пор она не покончила с собой лишь потому, что ей казалось – после смерти ее ждет что-то еще более ужасное.

Где-то далеко над городом били часы, а казалось, что чистый музыкальный звук разносится над всей вселенной. И каким он был зловещим.

– Время! Время! У тебя совсем не осталось времени, – красивый шепчущий голос прозвучал вместе с ударами.

Карета резко свернула, и Джосселин тряхнуло на сидении так, что она сильно ударилась о стенку головой. То ли колеса подскочили на колдобинах, то ли сломались оси, но экипаж внезапно затормозил, накренился и… она ощутила грохот падающих куда-то вниз камней.

Джосселин открыла дверцу и вышла из экипажа. Она сделала это зря. Карета стояла прямо на краю обрыва. Даже шаг не отделял ее от пропасти.

– Простите, синьора, – оправдывался кучер со своего места. – Я не знаю, как так вышло.

Но она знала. Она обернулась назад, на кладбище, полное памятников и крестов. Возле одного из распятий стояла все та же поражающая воображение крылатая фигура. Когти ангела царапали по чьему-то надгробию возле разворошенной могилы.

И даже с расстояния было видно, что крупные буквы, выгравированные на овальном надгробии, складываются в имя:

Джосселин.