Кровавый рассвет

Двойное предательство

Сколько их? Таких людей в ордене, которые служат богу, но сами знают, что такое любовь падших ангелов? Эти мысли не давали Фердинанду покоя. Он ходил по зданию общины, вглядываясь в лицо каждого. Пока что он вычислил лишь одного. Эрнесто! Он помнил, как застал его однажды за самобичеванием и видел следы на его теле. Тогда ему только показалось, что это следы от хлыста. На самом деле то были поцелуи нечистого. С годами ожоги становятся лишь ярче. Они не проходят, не перестают болеть. Но еще сильнее болит сердце.

Он знал по собственному опыту.

Чтобы остановить Эрнесто и поговорить с ним о тайном, смелости у Фердинанда не хватало. Да и зачем? Он и так всё понимал.

Старый монах когда-то познал любовь дьявола и теперь носил на теле его печать из огня.

Его огонь, его поцелуи, его печать.

Фердинанд зажмурился.

Его ангел предал его, потому что на самом деле оказался демоном. И он предал своего ангела, потому что должен был уничтожить его.

Слова, прозвучавшие когда-то в его сознании, будто звучали до сих пор.

– Ты нож, который меня убьет, но умереть ради тебя, это и есть суть жизни…

Он больше не смотрел на статую. Потому что, однажды увидев оригинал, уже не нуждаешься в копиях. Теперь он молился живому образу в сознании.

Убить себя вместо нее. Достойный выход. Его миссия окончена. Провалом! Или победой? Сохранить жизнь ей это победа. Так он и собирался сделать. Его боль умрет вместе с ним.

Насадить себя на нож, как бабочку на иголку. Лезвие войдет в плоть. Все решится мгновенно. Будет ли ангел плакать о нем? Ночь с ангелом вспоминалась, как иллюзия. Как сон. Но она была. Он все помнил. А травмы и отметины на теле, подобные печатям дьявола, служили отличным свидетельством. Его бы казнили за это, если бы не возложенное на него задание.

После этой ночи он держал нож в руках и хотел вонзить в себя. Но рука мраморной статуи ангела удержала его, перехватив за запястье и сдавив до боли.

Он закричал, а потом проснулся.

Всего лишь сон, но каким реалистичный он был. И на запястье остались кровоточащие синяки. Он прикрыл их рукавом.

Почему Николетт должна была умереть? Зачем убивать самое прекрасное, что только есть? Может, лучше убить себя. Возможно это единственный выход.

Фердинанд молился долго, не поднимая глаз на статую.

Он все решил. Одна жизнь вместо другой. Иного выхода нет. Кинжал он носил с собой. Молельня как раз была пуста. Никто ему не помешает. Он верил, что статуя ангела не оживет, как это было во сне. Она выглядела удивительно неподвижной. А кругом стало непривычно темно. Он глянул на лезвие, которое носил с собой. Достаточно острое! Всего пара линий, будто огнем по собственным запястьям, и кровь выступила на них. Вместе с ней утечет и жизнь. Фердинанд ждал, что сейчас сознание помутиться, и он уже не будет соображать ничего, но голова оставалась удивительно ясной. А кровь… она вдруг просто перестала течь. Вот поистине чудо! Он смотрел на свои запястья и не видел ран, которые только что сам себе нанес, как будто их и не было.

Тонио ждал слишком долго. Дело было даже не в том, что он самый молодой и порывистый из всех братьев ордена. До сих пор он был самым робким. Наверное, именно поэтому он и вступил в орден вопреки воле своих родных и близких. Желание во всем походить на человека, с которым он хотел быть вместе, затмило собой все. У него был кумир, оказавшийся для него выше бога. И вот этот кумир бездействовал.

В его руках была судьба целого мира, и она решалась сейчас, а он проводил остатки драгоценного времени в бездействии и угрюмом молчании. Вот и сейчас он вернулся откуда-то с мертвенно-бледным лицом и полным нежеланием с кем-либо общаться.

Вначале Тонио шел за ним, как тень, в надежде, что Фердинанд его заметит и как обычно скажет что-нибудь поощрительное, но Фердинанд, кажется, не замечал даже самого себя.

И Тонио решился заговорить первым. Это было против уставов ордена, обращаться к старшему без спроса, но он нервничал так, что легко нарушил все правила. Ему нужно было облегчить душу. Минуту или две он говорил и говорил, и вдруг остановился, поняв, что друг даже его не слушает.

– Ты как будто уже и не жив, – прошептал Тонио в самое лицо друга, на секунду он сам испугался своих слов, так близки они были к истине.

– Возможно, так оно и есть, – Фердинанд как будто только что его заметил. Но на слова он оказался удивительно скуп. Никакого приглашения к беседе не последовало.

– Ты только молишься и спишь, – неожиданно даже для самого себя вспылил Тонио. – Ты совсем меня больше не замечаешь.

– А должен? – красивое лицо Фердинанда было неестественно белым, глаза пустыми. Никогда еще он не казался таким равнодушным.

– Мы должны что-то делать, – настаивал Тонио, сжав кулаки. – Мы не можем просто сидеть здесь и ждать.

– И что ты хочешь от меня, чтобы я разнес по камням все это здание и призвал сюда сатану раньше срока?

– Ты знаешь, что ты должен сделать, – Тонио поразился сарказму, прозвучавшему в до этого ровном голосе. Фердинанд стал каким-то другим. Раньше он гордился возложенным на него заданием, теперь напоминал живого мертвеца.

– Не сейчас! – только и вымолвил он.

Опять не сейчас! Тонио не хотел отступать. Ссорой было ничего не добиться. Если никто из старших не смог образумить Фердинанда, то и он не сможет. Нужно было смириться, но вдруг он заметил блеснувшую, подобно солнцу, рукоять кинжала в складках серой рясы. Фердинанд как раз отвернулся. Второго такого шанса больше не представиться. Тонио вдруг понял, что может сделать все и сам. Свившиеся золотые змеи на кинжале его мгновенно заворожили. Нужно только протянуть руку и решиться на страшное.