Кровавый рассвет

Николетт раздумывала мгновение, прячась в тени перед распахнутыми дверями освещенной залы.

Джокомо уже испускал дух внизу в туго затянутой на его горле петле. Скоро кто-то найдет его и испугается, увидав чистые белки ошпаренных кипятком глаз без зрачков и заметив ожоги и раны на искалеченном теле. Пусть так! Ее многочисленные сторонники остаются таковыми до тех пор, пока она внушает людям страх.

Николетт заметила Алонсо, который стоял на краю лестницы и что-то отчаянно бормотал. Она лишь слегка подтолкнула его вниз, и он сорвался с края. Ступенек было так много. Достаточно, чтобы треснули даже самые крепкие ребра, а череп раскололся.

– Вам не стоило связываться со мной, – с этой непроизнесенной вслух фразой Николетт вошла в зал. Никто не должен был ее видеть, но взгляды людей с кровавыми крестами на лбах тут же сосредоточились на ней.

Фердинанд поневоле пришел в папский дворец и тут же понял, что ему здесь не рады. Ни ему, ни любым другим членам его ордена. Возникло какое-то напряжение: вначале ледяное бесчувствие, потом почти открытая вражда. Их не трогали, не толкали, не заставляли уйти, но враждебность ощущалась в самом воздухе. Им без слов давали понять, что они здесь лишние.

Раньше такого не было, иначе Донателло предупредил бы его ни в коем случае не приходить сюда. Но он сам его сюда послал, вручив небольшое послание, которое следовало передать Папе. Теперь Фердинанд задумывался, а стоит ли передавать его вообще? Или это только обострит ситуацию?

По какой-то причине к ним перестали проявлять здесь расположение. Всюду чувствовалась неприязнь. Он не знал, в чем дело.

Вроде бы это не должно было его задевать. Он только сам за себя. В его миссии есть только он и нож. Так сказала ему Николетт. Ей он почему-то верил больше, чем всем. Хоть это и было противоестественно.

Как бы то не было, она говорила разумно. Вернее, кто бы она ни была, но из ее уст исходили огонь и истина.

Иногда эта древняя истина сокрушала все его мировоззрения.

Он стоял в углу и раздумывал, что вообще продолжает здесь делать. Он ни ел, ни пил, ни участвовал в общих разговорах. Ему пора было бы уйти, но чувство долга не отпускало.

К тому же другие братья его ордена, как будто чего-то ждали. Они затерялись в толпе, по одному или небольшими группами. Фердинанд знал их всех в лицо, другим сложно было их различить, так как представители их ордена не носили никаких особых отметок. Так было проще оставаться незаметными. Им нужно было уметь сливаться с толпой: ни пышных одежд, ни регалий, ни ярких знаков отличия. Для других церковников они серы, как воробьи, никто даже не догадывается, сколько у них на самом деле привилегий.

– Это папа должен искать нашего расположения, а не наоборот, – шепнул ему Джейме, когда они только вошли сюда. Теперь он затерялся где-то в толпе. Фердинанд остался в гордом одиночестве среди незнакомых людей, которые говорили как будто на другом языке.

Он не ждал никакого чуда, но вдруг понял, что члены секты Николетт, тоже тут присутствуют. Не сложно было заметить даже в большой толпе того красивого брюнета, которого он видел рядом с Николетт в первый раз. Красивый юноша смотрел прямо на него, не отводя гневных глаз, как будто они знали друг друга уже давно и люто друг друга ненавидели.

Фердинанд хотел отвести взгляд и не мог. Его поразило, какие изумрудно-зеленые глаза у этого красавца, как ожившие драгоценные камни, и сколько в них ненависти.

Его никто и никогда так не ненавидел. Даже до его вступления в орден, когда кто-то хотел вызвать его на дуэль и даже во время поединка никто не смотрел так яростно и пристально. С такой ледяной жаждой его смерти.

– Ты умрешь! И очень скоро! – как будто говорили эти глаза.

Фердинанд чуть было не ответил вслух.

– Мне вроде как все равно.

Он давно уже перестал думать о смерти, как о чем-то пугающем. Черви и земля это была неизбежность для каждого, при вступлении в орден его больше научили думать о душе, чем о теле. Никто из посвященных в «Длань бога» не боялся умереть. Иначе они выбрали бы вступление в какой-нибудь другой орден. Малодушие здесь не поощрялось. Они ведь были стражами, охранявшими этот мир от зла. Никто из них не имел права ставить свою жизнь выше общей цели.

– Вся кровь твоих братьев не защитит тебя! – опять холодные зеленые глаза сообщили ему это без слов.

Фердинанд ощутил, как с губ стекает что-то. Что-то влажное и красное. Он вытер рот ладонью. Кровь! Как если бы он прикусил язык. Он вспомнил о крови, выпитой на обряде посвящения. Крови всех, кто входил в его орден. Интересно, а их порезы временами кровоточат? Ему самому часто казалось, что он приложился губами к ране каждого из них, чтобы собрать всю их силу в одно для общего дела. Они все принесли ему жертву, не время отступаться.

Трубачи возвестили о появлении Папы. Фердинанд отставил бокал с вином, который так и не пригубил. Он не пил вина, не спал с женщинами, соблюдал посты и все ради того, чтобы оказаться достаточно сильным. Но сил не хватало. Он надеялся, что изумрудные пронзающие глаза больше не смотрят на него из толпы. Впервые ему пришлось первым отвести взгляд. Тот брюнет, как будто его обжигал. Слишком яркая красота, слишком сильная ненависть… Человек ли он вообще или просто ее демон?

Если он здесь, то и она где-то рядом. Фердинанд поднял голову как раз вовремя, чтобы заметить крылатое создание рядом с Родриго Борджиа. Видели ли ее другие? Если и видели, то не все.

Она держалась величественно и высокомерно. Сегодня она не убивала и не произносила ни слова, но ее рука грациозно вытягивалась, указывая то на одного, то на другого. Ангел как будто выносил этим людям смертельный приговор, а они даже его не видели. Человеческие глаза иногда бывают так слепы.

Зато члены его ордена видели ее. Фердинанд понял это. Джейме посмотрел на него с надеждой.

– У тебя же в руках нож, – как будто хотел сказать он. Ему было все равно, что еще не время. Он, как и многие другие, хотел решительных действий сейчас. Его удивляло, почему Фердинанд ничего не делает.

– Именно из-за таких порывистых людей, как ты, мы и обречены на провал, – как-то пояснил ему один из старших, но это его не образумило. Он оставался порывистым. Фердинанд был более хладнокровным и расчетливым. Он стоял слишком далеко. У Папы охрана, Николетт в самом центре событий. Устремись он к ней, и все будет выглядеть так, как будто напали на самого Папу Римского. Она склонялась над ним, что-то нашептывала. Ее лицо оставалось каменным до тех пор, пока она не перехватила взгляд Фердинанда. Здесь ее губы растянулись в лукавой усмешке.

Ему в голову ударило, сознание обожгло. Сейчас бы окунуться лицом в бадью с холодной водой, чтобы смыть с себя жар и наваждение. Его рука лежала на кинжале, спрятанном под одеждой, а в голове все горело. Самое время найти колодец или ледяной кувшин. Но кругом были лишь графины с вином самых разных сортов. И вино, наверняка, было крепким. Но не достаточно крепким для того, чтобы всё забыть.

Николетт стояла далеко, а казалось, что она рядом. И ее рука все еще продолжала на кого-то указывать, как будто вынося приговор. Он все ждал, что она укажет на него. Но каждый раз она указывала мимо. Он словно здесь и не стоял.

Последнее, что он помнил это то, как выбрался во двор и облил голову холодной водой из какой-то кадки. Он слышал протестующий гомон слуг, вода была нужна для чего-то другого, но ему уже было все равно. Если его потом кто-то об этом спросит, то он сможет объяснить, что изгнать дьявола было важнее.