Кровавый рассвет

Величие

Ее здесь ждали. Николетт поняла это еще до того, как подлетела к арочному окну дворца и легко перепорхнула через него. Кровь присутствующих кипела. Их разум тоже. Появление дьявола это то, чего они всегда желали. И дьявол пришел.

Их зов приманил ее, как магнитом.

Во дворце давали прием. Свет, шум, музыка, звон бокалов и веселье вдали совсем не ассоциировались с темными мыслями собравшихся. Их тайные желания давящим облаком собрались над ярко освещенными залами.

Как красиво! Свет и тьма. Причем тьма в большинстве. Николетт любила такие собрания. Здесь простирается мрачный рай для нее. И это дворец Папы Римского.

Как ни противоестественно звучит, но именно здесь ее больше всего ожидали.

Что ж, это лестно. Не стоит гнушаться таким приглашением. Особенно учитывая то, что где-то в роскошной толпе затерялись еще и те, кто желал ей вреда.

– Низложить меня не удастся, я сама низложу вас, – ей не стоило даже произносить этого вслух, чтобы ощутить зачаток их дрожи и опасений.

Ей нравилось, когда люди ее боялись. Для человечества бояться это значит почитать. Тогда выходит, что здесь ее почитали, как божество.

Секунду Николетт сидела на подоконнике, затем перемахнула через него и ступила в мрачноватую галерею. Запах их страха щекотал ноздри, как готовое жаркое, как какие-либо редкостные яства, приманивающие обоняние людей. Ее манили запах крови, жутких человеческих желаний и еще трепет людей перед необъяснимым для них.

Здесь она чувствовала себя свободно. Вроде бы никто не должен удивиться, если увидит ангела в папской резиденции. И все же пока стоило держаться в тени.

Она прошлась туда – сюда, задевая крыльями настенные украшения. Здесь любили роскошь. Вкус дьявола вполне со всем этим совпадал.

Николетт провела когтями по стене, оставляя царапины, как свою печать. Процарапанные полоски на штукатурке складывались в символы, но не каждый сможет их понять. Большинство людей даже не заметят хитросплетений.

Николетт легко дохнула огнем, зажигая одно погасшее настенное бра. Другие, их были десятки, тут же погасли. По галерее пробежал легкий холодок. Столько будет смертей, сколько погасло свеч. В людском сознании погасшая свеча всегда ассоциируется с отнятой жизнью.

Здесь было много ее врагов. Она могла их сосчитать, даже не видя. Их мысли жалили, как ножи. Мысли о ней! Еще были такие, которые подумывали о смене стороны. Они оказались в меньшинстве. Большинство было сторонников, но не слишком надежных. Один человек ждал ее давно, папа Александр Шестой, в миру известный, как Родриго Борджиа. К нему она особо не спешила. Он будет ждать так долго, пока она не придет. Спешить просто некуда. Она ничего не потеряет.

Николетт приподняла тяжелую портьеру и взглянула на торжественный зал. В праздной толпе часто встречались члены ордена Фердинанда. Она видела кровавый крест на лбу каждого из них – знак, который видит только она. Испокон веков им приходилось платить своей кровью за то, что они охотились на нее. Это была кровавая охота, которая стоила им жизни, разума, часто потери зрения или памяти. Те, кто долго на нее смотрел, обычно слепли. Исключением был, пожалуй, только Фердинанд. Ни креста на лбу, ни помутнения в глазах с тех пор, как он впервые взглянул на нее. Не юноша, а загадка.

Интересно, кому в голову пришло выставить против нее именно эту пешку?

Николетт перехватила чей-то взгляд. Человек смотрел на нее давно. Влиятельный человек! Наверное, он все еще полагал, что его статус и церковный чин его защищают, но это было не так. Каким-то образом он понял, что она здесь и попытался отыскать ее взглядом среди колонн. Их глаза встретились, и он вскрикнул. Ощущение того, что ему в зрачки вонзили острые иглы, было слишком реальным.

– Что с вами, ваше преподобие? – какой-то провожатый лебезил перед ним. Николетт находилась далеко, но слышала каждое слово, даже биение его сердца. Оно забилось, как у испуганного кролика. Но он сумел сохранить самообладание.

– Все хорошо, отстань! – он прикрывал лицо пухлыми руками. Николетт злорадно усмехнулась, заметив, что глаза у него слегка кровоточат.

– Вели служке уйти, – приказала она, не произнося слов вслух, но они отдались эхом в его голове. – Или велю я!

Он понимал, что будет значить ее повеление, но даже не подумал отослать уродливого невзрачного паренька, который слишком рано пытался отрастить бороду, и она торчала на его лице неряшливыми клочьями. Удивительно неопрятный святоша!

– Джакомо! – позвала его Николетт. Он все слышал, хотя и не мог понять, откуда исходит голос. – Уходи, тебя ждут внизу, в самом низу парадной лестницы, по которой поднимались гости.

И Джокомо послушно побрел в ту сторону. Его напрасно было окликать. Словами не остановить ни сомнамбул, ни лунатиков, ни тем более тех, кто ей подчинился. А внизу лестницы уже скребли, дожидаясь, когти ее слуг. Кто-то на кухне рядом раскалял вертела и нагревал кипяток, чтобы разобраться с Джакомо. Пусть поджарят его, как в аду. Он заслужил.

На Николетт со злостью и упреком смотрел его хозяин. Как только он мог высмотреть ее так издалека? Она, понятное дело, обладала драконьей зоркостью. А он?

– Ты хочешь ослепнуть? – слова достигли его слуха змеиным шипением, но несмотря ни на что он двинулся к ней. Пухлое тело в епископском одеянии резво проталкивалось в праздничной толпе. Его даже не оговаривали. Кто станет задевать столь важного человека? Разве только те, кто считаются не менее важными, чем он сам. По дороге его ждало несколько столкновений и ссор именно с такими людьми. Николетт торжествующе усмехалась, наблюдая за чередой его унижений. Так приятно, когда враг получает по заслугам. Даже если сам этот враг ничтожнее любого насекомого. Она могла его легко раздавить, но ей приятно было видеть, как он мучается. За зло платят злом. Он причинял ей много зла, пока она не обрела достаточно сил, чтобы велеть ему остановиться. Попытки причинить ей вред были пресечены. Но врага нельзя оставлять безнаказанным.

Ее когтистые и незримые слуги щипали и царапали его, пока он пробирался к выходу. У самых дверей низкорослое существо на полу схватило его когтями за полу длинного одеяния. И под всеобщий смех толстенький человечек растянулся на полу. Выходит даже столь почтенное собрание не прочь над кем-то поиздеваться. Минуту он пролежал на полу и стал пунцовым от стыда.

Единственная не засмеялась Николетт. Она внимательно оглядела свою руку. Достаточно ли остры ее когти?

Запах крови из его разбитых коленей резко ударил ей в ноздри. Ей хотелось спустить его с лестницы прямо сейчас и смотреть, как он, пересчитав ребрами все ступени, разобьется в кровавую лепешку. Но надо было сохранять хладнокровие и деликатность. Эдвин бы именно так поступил в подобной ситуации. Ее варварские замашки его бы испугали. Но именно так поступали египетские цари. Она все еще помнила, как комфортно было жить и править людьми в то время, пока нож одного из ордена «верных богу» не настиг ее. Только тогда их орден назывался иначе. Но даже тогда он был. Времена менялись, менялись их названия, но не менялись их повадки и жажда ее уничтожить. И у них появлялось немало сторонников. Таких, как этот человек.

– Алонсо! – позвала она из темноты галереи и поманила его за собой пальцами, увенчанными золотыми когтями.

Ему пришлось бежать за ней чуть не вприпрыжку, в то время, как сама она шла быстро и легко, почти не касаясь пола. Зато такому грузному и низкорослому существу, как Алонса, двигаться быстро стоило больших усилий. Он чувствовал себя так, как будто ему надели хомут на шею и запрягли его в повозку вместо ишака. При таком жирном теле, как у него легко умереть от одышки. Ей всегда было любопытно, почему служители церкви обладают такими раскормленными телами, в то время как верующим только и твердят о постах. Они сами хоть когда-нибудь постились? Ограничивали себя в вине или плотских утехах? Даже сейчас столы в зале ломились от блюд. Не пора ли жить более скромно?

Кроме Фердинанда ей пока не встретилось людей, которые были облачены в рясы и не гнушались голодать во имя своей веры.

Она привела Алонсо в папские покои. Ее здесь давно ждали и почитали. Он боялся заходить сюда без приглашения. Перед распахнувшимися дверями он оробел, хотя охраны рядом и не было. Никого вокруг. Ни слуг, ни свидетелей. Только он и ангел.

Николетт велела пламени свечей в канделябрах чуть притухнуть и отвела за ухо золотистую прядь.

– Проходите, не бойтесь! Вас за это не выпорют, – вслух она не смеялась, смеялись только ее глаза.

– Где мой помощник?

– Надеюсь, уже в петле, – она прикрыла веки, улавливая, как внизу чьи-то когтистые лапы опустили Джокомо лицом в кипяток. Он обжигался и захлебывался. Те же самые когти помогут затянуть ему петлю на собственной шее.

– Те, кто видят дьявола, обычно кончают с собой, – пояснила она. – Или слепнут.

Намек был красноречив.

Алонсо успел стереть кровь с глаз, но они видели плохо.

– Это покои самого Папы Римского.

– Я знаю, – спокойно откликнулась она.

– И тебе не стыдно разгуливать здесь?

– Он не будет против. Он любит красивые вещи и красивых женщин.

– Но ведь ты не женщина.

– Нет, но зато я выгляжу так, как многим очень нравится.

– Он поймет, кто ты.

– Конечно. Ведь я это не скрываю. Мне нечего скрывать. Я суть мира, в котором ты живешь, и я имею полное право отнять твою жизнь хоть прямо сейчас.

– Чего же ты ждешь, – он попытался сделать вид, что не трусит, и заглянул прямо ей в глаза. Всего на миг, но это было ошибкой. Кровь из глазниц тут же заструилась сильнее. Глазные яблоки окрасились ею. Он почти ничего больше не видел.

– Это еще больнее, чем взглянуть на солнце, верно? Вначале обжигает сетчатку, потом чувствуешь сильный обжигающий укол в зрачки, а в конце наступает полная слепота.

– Чего ты хочешь? – наконец сдался Алонсо. Он осел на пол, вернее опустился на колени. Она встала над ним.

– Твоей боли, – честно призналась она. – Твоих страданий. И таких мук для тебя, какие не терпели даже грешники в аду. И я получу все, что желаю.

Она вырвала у него руку, в которую он неосторожно вцепился, так задев по его ладони когтями, что толстая старая кожа лопнула и кровоточила.

– Я получу все, что хочу, – повторила она, отойдя к стене, поближе к темному алькову. Она заслышала шаги в коридоре раньше, чем их различил человеческий слух Алонсо.

Когда Папа вошел, она сделала то, что было оговорено – всего лишь указала рукой на сгорбившегося на ковре человека. Жест означал одно: она выявила врага, которого следует под любым предлогом лишить всех чинов, званий и благ, и жесточайшим образом покарать.

В шумной зале она покажет ему и других. Первый камень был брошен.

Ангел старался держаться в тени, чтобы не ослепить глаза Родриго Борджиа. Там в зале ее просто никто не увидит, она способна оставаться незримой для окружающих, но он будет чувствовать, как ее рука указывает на отступников, которых следует наказать.

Пока она собиралась указать на нескольких, которые особенно мозолили ей глаза. Было несколько мужчин и одна женщина, кажется аббатиса монастыря, в прошлом знатная дама. Последняя неизлечимо больна и вскоре сама умрет. Стоит ли трогать ее сейчас?