Кровавый рассвет

Ад в замочной скважине

Донателло всегда знал, что не стоит опускаться до того, чтобы подглядывать за кем-то в замочные скважины самому. Для этого есть соглядатаи. Теперь он убедился в том, как был прав, соблюдая предосторожность. Искалеченное лицо брата Эрве с напрочь вырванном глазом красноречиво об этом сообщало.

С трудом преодолев отвращение Донателло прикоснулся к его лицу, осматривая шрамы и багровую зияющую впадину на том месте, где когда-то был правый глаз.

– Клянусь, я смотрел всего лишь секунду, – хныкал Эрве, как будто кто-то ждал от него оправданий за исполнение приказа. – Я почти ничего не успел разглядеть.

– Теперь уже и не сможешь.

– Но… – монах опешил. – Разве чуда не будет.

Он помнил, как раньше глава ордена не раз исцелял то, что казалось неизлечимым. Но вернуть глаз, вырванный лапой дьявола на прежнее место… Для этого потребуется истинное чудо.

– Только не сейчас, – пояснил ему Донателло. – Когда наш избранный победит, тогда мы сможем все. Кровь падшего ангела, как и кровь дракона способна воскрешать из мертвых не то, что возвращать пострадавшим отрубленные части тела. Воистину бог справедливо распорядился, что прислал своего ангела на войну к нам. Его тело станет основой чудодейственных лекарств, пока не кончится, но тогда пройдут столетия. И ангел придет снова, в новом теле и мы расставим для него тенета опять. Наша история так же кругла и бесконечна, как часы. Она будет повторяться снова и снова по одному кругу и именно в момент необходимости для нас. Поверь мне, круг не прервется. Твое увечье не останется без исцеления.

Хоть физическая боль Эрве от этого обещания и не смягчилась, но на него тут же снизошло спокойствие. Однако тень в сознании все еще колебалась.

– Я видел ее. В его покоях. Но она не собиралась его убить.

– Она и не сможет. Бог знал, кого выбрать. А если и не так, то мы еще сможем все исправить. У нас много братьев, готовых бороться с нечистым.

Донателло всегда был уверен в своих силах, но Эрве вздрогнул. Только бы не мне выпала эта честь, мелькнуло в его сознании.

– Мне удалось рассмотреть лишь ее крылья и профиль, но… Ее вид словно обжигает. А потом чьи-то когти впились в мой глаз и в щеки. Кто-то смеялся, но я уже не видел.

– Успокойся, – Донателло достал какой-то флакон с рубиново-красной жидкостью и протянул своему пострадавшему разведчику. – Это уймет боль. Выпей сразу все! Не за чем экономить. Всего через день, когда наше дело свершиться, ты получишь свое зрение назад.

Когда Эрве ушел, Донателло вроде бы должен был вздохнуть с облегчением, но он не мог. Видение ангела, который поедает человеческую плоть, стали более жуткими. Этот ангел ел его собственную плоть.

Она просто хочет меня запугать, твердил себе Донателло, она бессильна. Но какая-то сила, будто влекла его самого к пропасти. Он знал не так много, как ему хотелось бы. Сны об ангеле, пьющем кровь и поедающем мертвечину, намекали на все то, о чем он даже не подозревал.

До его слуха больше не доносилось ударов сверхъестественных часов. Он должен был проверить, идут ли они все еще, потому что если они остановились…

Он не хотел об этом даже думать.

Рядом почему-то никого не оказалось. Как будто весь орден вымер. Ему было нужно самому подниматься на башню, чтобы проверить: идут ли все еще часы. Даже на Голгофу подняться было бы легче. Когда он добрался до верха, то едва мог отдышаться.

Здесь что-то разительно изменилось. Круглое пространство с колоннами, но без окон, открытое всем ветрам, оказалось темным, как будто уже пришла ночь. Откуда-то появились скульптуры ангелов, которых он не видел здесь раньше. И не только ангелов. Еще были какие-то жуткие существа с когтями и крыльями, и они казались живыми. Он оглядывался по сторонам в поисках часов, но он их не видел. А море внизу безумствовало, и рев волн долетал сюда.

– Вашего бога здесь нет, – холодный голос обжег ему уши. Такое ощущение, что это заговорила одна из статуй. – Но есть я!

Она вышла, будто отделилась от одного из ангельских изваяний. Красивое лицо, белое с золотыми дугами бровей, статное тело, величественные крылья – все это он увидел уже не в первый раз. Во снах это самое восхитительное создание поедало его живьем. И этот пир явно был не первым таким в ее жизни. Невольно Донателло попятился от нее. Вот оно, то время, когда его вещий сон сбудется, мелькнуло в сознании, но только Николетт не спешила нападать. В ее глазах вдруг промелькнули смешинки.

– Бежать некуда, – пояснила она. Он только сейчас заметил существ, мелких и опасных, которые точили когти, хватались за его облачение, готовы были пустить яд в кожу своими клыками. Донателло хотел позвать на помощь, но вдруг понял, что не может раскрыть рта. Голос куда-то пропал. Силы ему изменили. А никаких людей поблизости просто не осталось.

Николетт была права в одном: бог не придет его спасти, он просто не станет ничего предпринимать против проделок своего любимого ангела.

– Вам понравилось подглядывать за мной? – с любопытством спросила она и, видя его недоумение, разъяснила. – Не вашими глазами, чужими…. Уже не важно, сейчас вы смотрите не в замочную скважину. Вам нравится вид?

В глазах у него болезненно щипало. Возможно, от света, который от нее исходил.

– Знаю, вы хотите все это прекратить, но дать кому-то яд это не способ справиться с собственной больной совестью, – Николетт с издевкой следила за тем, как ее мелкие черные слуги щипают и царапают его. От них пахло адом, тленом, кладбищем, он отдал бы все на свете, чтобы этому наступил конец. – Я подскажу вам единственный выход из всего этого. Очень простой способ – вскрыть себе вены. И вы уже не ощутите, как вас съедают живьем.

Она протянула ему лезвие, легко, будто играя.

У него хватило сил ровно на то, что вытянуть руку вперед и пробормотать:

– Но… ведь после этого ничего не будет.

– Верно! – это прозвучало, как похвала. – И это прекрасно! Думать, что нет ни ада, ни рая, ничего не чувствовать, не хотеть ни пить, ни есть, не будет больше боли, и даже если вы увидите саму Венеру, вы ее не захотите. Вы будете, как статуя, – она постучала когтями по изваянию, нелепое движение вышло таким эротичным, но ведь статуя пуста.

– Все мы пусты, я просто чуть опытнее других.

И действительно лицо, казавшееся детским и невинным, словно прятало в себе следы сокрушающих столетий опыта и познаний.

– Помните, как в древние времена ваш орден отнимал у родителей и убивал детей хоть чем-то похожих на меня.

– Избиение невинных? – конечно, он помнил. Даже сейчас они прибегали к этим методам, но она каким-то образом всегда выживала и вырастала, не взирая на все их ухищрения.

– Тогда это было из-за меня. А теперь я хочу устроить его снова, чтобы вернуть на мир пережитые мною страдания. Только теперь уже нет невинных. Все виновны в равной степени, ангелы и люди, вы и я. Все мы виновны в том, что созданы им. И это наша единственная вина.

Она опустила руки в карманы и смотрела в упор, дерзко, нагло, почти насмешливо, и в ее глазах раскрывалась бездна. Он вспомнил ощущение того, как, однажды заглянув в ее мир, будто попадаешь в водоворот, который неизбежно захватит тебя. Сознания засасывает в жуткую воронку, полную вопящих голосов и извивающихся ангельских тел. Мир, где ужас показан наравне с вызывающей боль райской красотой. Должно быть, рай страшное место, раз там обитала она.

– Все мы виновны лишь в том, что созданы им, – ее слова стояли у него в голове, разрывая сознание. От звуков холодного ангельского голоса к ушам будто прилипли клещи и медленно пожирали слух изнутри. Я зло, но на мне нет вины, повторяли ее глаза древнюю истину. Ведь дьявола создал бог. Создал таким, какой он есть. На погибель сотворенному им же миру. И где же здесь добро всевышнего? Ведь некуда деться от страшной истины. Мир создан для самоуничтожения, а это существо создано для того, чтобы его уничтожать. Оно призвано разрушать сознание и людей, и ангелов. Оно зло, но без него в этом мире не останется ни смысла, ни красоты.

– Я знаю, это было давно, когда вы были еще юны и наивны. Заглянув однажды в замочную скважину, вы увидели мой мир, и теперь вы слепнете и сходите с ума, потому что отголоски потустороннего звучат в вашем мозгу. Куда бы вы ни пошли, на вас уже лежит тень. Вы кончите несчастным безумцем у паперти, мне не жаль. Моя цель разучиться жалеть людей, которые сами никого не жалеют. Вы все виноваты в том, что созданы им, – повторила она. – И я тоже.

Ее голос болезненным эхом, будто удар колокола отдался в его сознании. А потом действительно зазвонил колокол. Колокол на соборе. Или то были колокола.

Колокола ада.

Или рая.

Не все ли равно.

И рай, и ад одинаково пугали, потому что он уже познакомился с созданием, вышедшим из них. И это знакомство его полностью сокрушило. Николетт не смеялась. Она знала, что он сходит с ума, но не уходила. Слышала, как звонят колокола, но не ощущала боли. Неуязвимое сверхъестественное создание. А потом, кажется, она все-таки усмехнулась, перед тем, как улететь, предоставив его своим жутким тварям.

И тогда остался только нож. Лезвие, которое она дала ему в качестве милости. Этим лезвием он мог все еще вскрыть себе вены, чтобы не почувствовать боли от того, как его будут поедать живьем.