Кровавый рассвет

Механизмы ада

Привычные циферблаты совместились и раздвоились, открывая какие-то сказочные механизмы из золота и самых невообразимых символов. По стрелкам, цифрам и открытым взгляду вращающимся шестеренкам ползали какие-то жуткие существа. Фердинанд смотрел на часы ада, не отворачиваясь. Они отмеряли срок его жизни или срок жизни дорого ему существа. Все решит судьба. Кто-то из них умрет, кто-то останется. Орден полагается на него, а ему не на кого положиться. Кроме ножа в своей руке. Если верить преданиям, то священный клинок в нужный миг начнет действовать сам, уже независимо от руки, сжимающей его, он найдет цель. У него есть всего один миг и не больше.

Фердинанд думал о губах статуи, которые так хочется поцеловать, но вместо этого приложился губами к острому клинку. Холод лезвия поразил его. Оно было острым со всех сторон и слегка поранило ему губы.

Он много знал обо всех видах оружия: начиная от шпаг и мечей и кончая кривыми саблями, но такого клинка не видел раньше никогда. Кинжал был острым и тяжелым, с великолепно отделанной рукоятью. И почему-то его тянуло назвать ножом. Ведь, несмотря на все свое изящество и красоту он именно таким оружием и был. Нож мясника, который предназначен, чтобы разделать самого красивого ангела бога.

Самое прекрасное существо во вселенной! Николетт была еще красивее, чем эти сказочные часы, на которые он смотрел. И она должна умереть.

Умереть только потому, что она и есть тот первый ангел, которого в библии назвали главным врагом человеческого рода. Пусть лучше весь человеческий род перемнет, но не она. Зачем ее убивать, если по всем легендам она и есть суть мироздания.

Зачем?

Он ощутил горячую влагу на щеках. Слезы! Он даже не попытался их смахнуть. Он не плакал раньше никогда. Было просто не из-за чего. Его сердце было пустым, его жизнь проходила в достатке. Боли не было, но не и было и чувств. А теперь они прорезались где-то глубоко, будто в самой душе, и по щекам потекли первые слезы. Горючие, как смола. Он удивился, почему они не кровавые. От них было больнее, чем если бы его порезали.

Влага в глазах слегка застила вид на часы. Возможно, от этого их очертания казались настолько размытыми, как будто это приоткрываются врата в другой мир. Золотые врата роскошного ада, населенного созданиями похожими на Николетт, только более жуткими и кровожадными, чем она. Ад это место, куда попадают все злодеи, все клятвопреступники, все предатели и убийцы. Значит, он в итоге туда попадет. И будет вместе с ней. У ее ног. Как в этом мире у ног статуи.

Почему ему кажется, что часовых механизмов два? Да, где-то есть еще один. Но не здесь. Не могли же они вдруг совместиться. Фердинанд болезненно сощурился, заметив какое-то движение на вращающихся шестеренках. Вроде бы по ним скакали какие-то жуткие мелкие существа ужасающей наружности. Странно, как их когти не оставляли царапин на золоте. Гигантский механизм словно охотно принимал этих гостей. Часы музыкально тикали в ответ их гадким голосам и смеху. До Фердинанда вдруг донеслись слова:

– Щель в другой мир…

Когтистая лапка одного из мерзких созданий поманила его за собой внутрь механизма. Жест выглядел вполне дружелюбным. Фердинанд чуть было не двинулся вперед, но чей-то окрик становил его.

Он нервно обернулся, хоть и не разобрал слова. Подумать только, за его спиной стоял сам Донателло. Что заставило его прийти сюда? Фердинанд давно уже решил, что это место, открытое всем ветрам, принадлежит ему одному. Башня находилось очень высоко, намного выше, чем все другие надстройки. Она была огромной и в то же время казалась узкой, возможно из-за колоссального размера часов, которые подавляли все своим размером. Даже море и небо, видимые с краев не прикрытой перилами балюстрады. У краев круглого пространства высились лишь колоны и арки, а за ними грандиозная высота. Нужно лишь шагнуть к краю и упадешь в пропасть. Внизу острые скалы. Вверху высота грозовых небес. Чарующий вид, но смертельный. Несмотря на отсутствие окон и близость небес, здесь всегда было темно. Солнце как будто не хотело светить сюда. Зато светились сами по себе золотые часы, мрачным и зловещим свечением.

– Здесь станет светло только в один-единственный рассвет, – произнес Донателло.

– Я знаю, – кивнул Фердинанд. От его внимания не укрылось то, что глава ордена полностью прикрыл ладони. Видно, на них выступила сыпь. Уже с десяток собратьев ордена умерли от сыпи, полностью пожравшей их тела. Но некоторые начали исцеляться. Видимо, кто-то в ордене обладал немалыми знаниями, как противостоять злу.

– Уже скоро.

И это он тоже знал.

– Еще две ночи, – кивнул Фердинанд. – Третья будет решающей.

– На третью ночь она может устроить сражение.

– Она? – он изумленно изогнул бровь.

– Ее твари. Какая разница? За ней легионы, и они придут. Она будет здесь у часов в миг рассвета. Я точно знаю. Мне было видение. Ты должен ждать ее здесь. Не смотри ей в глаза, не поддавайся ни на какие провокации. Просто делай, что должен.

Ему не понравилось, что Донателло говорит о Николетт, как о какой-то заразе, способной перекинуться на любого. От эпидемии сейчас умирали братья из ордена и рабочие, служившие в окрестностях монастыря. А он думал о том, как остановить какую-то девчонку. Ну, разве не смешно?

Фердинанд впервые посмотрел на него с презрением.

– У тебя все еще такое чистое лицо, – Донателло хотел коснуться его и не посмел. – В то время, как другие гниют заживо и умирают от проказы, ты все еще так чист. Я недаром выбрал тебя. Я не мог в тебе ошибиться.

– Но ошибиться могу я. Я могу сделать что-то не так. Эти часы…

– Не слушай их голоса, – предупредил Донателло.

Значит, он тоже слышал! Возможно, слышит каждый, кто к ним подходит. Поэтому возле них никогда и никого нет. Другие братья бояться. Фердинанд слышал историю о том, как какой-то плотник, оставшийся и запертый на ночь возле них, наутро был найден мертвым. Говорили, что он пытался уничтожить часы, но они уничтожили его.

– Те, кто долго стоят возле них, часто сходят с ума, – признался Донателло. – Ты тоже можешь лишиться рассудка, если будешь долго к ним прислушиваться. Или еще хуже… разорванные механизмами тела находили здесь не раз. Иногда на них были не только раны от механизмов.

Донателло на миг умолк, поняв, что сказал, слишком много.

– Они сладко обещают, но не верь им, они никогда не выполняют своих обещаний. Врата в рай лежат не через них, хоть смотря на них и можно предположить обратное. Тут опасно, – последние слова он сказал шепотом, будто знал, что часы его слышат.

– Я должен здесь быть. Они отмеряют время до мига, когда я… – он не смог закончить фразу. Это было слишком кощунственно.

Но Донателло понял его иначе.

– Когда бог направит твою руку в цель, – он легко нашел и сжал пальцы Фердинанда, заставляя их сомкнуться на рукояти кинжала крепче.

– Будь храбрым, сын мой. Я знаю, что твоя рука не дрогнет.

Не слова, а благословение.

– Я буду, – твердо заявил Фердинанд и как никогда прежде ощутил себя предателем.