Кровавый рассвет

Часы вселенной

Часы в гостиной остановились, часы в его жизни тоже. Поэтому Родриго не спешил вызвать часового мастера. Пусть стоят. Точно также жизнь стоит в монастыре или в любой другой дико религиозной общине, имеющей условия монастырской. Время там застывает, а деяния во благо бога начинают приобретать угрожающий характер.

Отряд посвященных в церковный сан убийц! И он чуть было не попал в этот отряд! Теперь и вспоминать страшно.

Родриго отпил из хрустального бокала вино. Это был самый дорогой и изысканный сорт, но ему показалось, что вкус отдает кровью.

Секундная стрелка давно уже не тикала и в роскошно обставленной гостиной царила мертвая тишина. Она соответствовала его настроению. Пусть всё будет, как в могиле. Без боя часов и без лишнего шума. Его огромный дом можно было считать шикарно оформленной могилой. Не считая слуг, он жил здесь в полном одиночестве.

И все из-за Фердинанда!

Минутная стрелка застыла на десяти, часовая тоже. Это было почти символично. Десятого числа Фердинанд ушел в монастырь. Десятого июня, когда природа вокруг цвела, он вдруг решил себя похоронить. Он планировал это давно, но его религиозные поползновения могли быть и не серьезными. Какого дьявола ему было уходить в монастырь? Он ведь не младший сын, которому ничего не достанется. Но в тот день он, наконец, решился. Кажется, то был праздник святого духа или какой-то еще. Родриго точно не помнил. Он возненавидел в тот день все праздники и всех святых.

В тот день Фердинанд для него умер. Вместо красивого юноши с чувством собственного достоинства в монастыре поселилась ледяная статуя, которая сухо кивала на все вопросы и ничего не отвечала. Словно человека заменили на истукана.

Всё как в сказках о подменышах. За одним весомым исключением. Фердинанд до сих пор оставался невыразимо прекрасен лицом. Будь оно проклято, это его красивое лицо! Родриго осушил бокал до дна, хоть вино и отдавало привкусом крови. Одного бокала оказалось слишком мало, и он налил еще. Сам, не вызывая слуги.

Он ждал человека, который полностью разделял его скорбные чувства. И она пришла. Откинув гордость, она сама напросилась на встречу. Наедине.

Джосселин стала одеваться, как вдова. Черное платье, черная вуаль, даже перчатки на руках черные. Ей это совсем не шло, особенно учитывая то, что дни ее траура годы тому назад канули в прошлое. Она была самой роскошной и богатой вдовой среди знатных дам. А теперь обратилась в тень.

– Мне жаль, что так получилось, – проговорила она, – с Фердинандом.

Родриго чуть было не открыл рот, чтобы напрямую сказать ей о том, что ей в любом случае ничего не светило.

– Для меня он уже мертв.

– Тогда мне жаль, что мы оба его потеряли, – заметила Джосселин мягким печальным голосом. Она даже не откинула с лица темную вуаль, когда вошла, и было видно, что ее пухлые губы искусаны до крови.

Родриго заметил что-то еще на ее кукольном лице. Кажется, пару кровоподтеков. Один у брови, другой на виске и даже на глазу. Или все это тень от вуали?

– Что-то произошло? – насторожился он. – Может несчастный случай с каретой? Или…

– Ничего, – оборвала его она. – С чего вы взяли, что что-то не так?

– У вас усталый вид, – соврал он.

– Я просто грущу намного больше, чем вы.

– Вы не знали, что я чувствовал к нему, – не ей его упрекать. Но даже сейчас он все еще ощущал ревность, когда кто-то говорил о Фердинанде, как о своей собственности. Он мог принадлежать только ему, своему другу.

– Поверьте, уж я-то знаю, – она посмотрела в упор на него, и даже под густой вуалью было заметно, как опасно блеснули ее темные глаза. Они казались теперь даже не карими, а почти черными. И, кажется, уродливый красный отек всё больше расплывался под одним из них.

– Вы давно его видели? – вместо того, чтобы показывать, как сильно смутился, он перевел разговор на другую тему.

Она с грустью вздохнула и опустила голову.

– К нему больше не пускают, – видно было, как Джосселин этим раздражена. На ее щеках выступили пунцовые пятна. Про себя Родриго подметил, что наверняка она не раз угрожала и пыталась предложить вознаграждение за то, чтобы ей позволили увидеться с ним. Но орден имел все возможности оставаться непреклонным. Они были достаточно богаты и влиятельны, чтобы низложить любого короля. Уж он-то это знал. Он сумел навести справки, но сделал это слишком поздно. Ничего уже было не поправить. Он сам уже давно находился под угрозой. Он слишком много о них знал, но не входил в их число. А они могли убить любого. Они имели на это право. Сам бог якобы им его дал. Секта высокопоставленных убийц, так Родриго называл их про себя, но официально они назывались «Дланью бога» и владели чуть ли не всем миром. От них не спасли бы ни деньги, ни положение в обществе, сочти они нужным кого-либо уничтожить. Перед ними открыты все двери, любой человек может оказаться их сторонником или их шпионом. Любой твой друг может вонзить тебе нож в сердце ради них.

Фердинанд поступил именно так, только в переносном смысле слов. Теперь он готовился к подвигу намного более значимому, поэтому к нему никого и не пускали. Несчастная Джосселин даже не подозревает, с каким соперником пытается конкурировать. На пути у нее стоит сам дьявол. И если бог милосерден, он будет стоять у нее на пути вечно. Родриго с радостью выпил за это, при этом благоразумно не произнося тост вслух.

Он не мог допустить того, чтобы его друг достался этой немощной раскрашенной бабенке. Она давно намеревалась запустить в него когти, но у нее ничего не вышло. Значит, все-таки бог есть. Или дьявол? Какая разница? Лишь бы только она не смогла осуществить свои намерения.

– А последний раз, когда вы его видели, он вам что-нибудь сказал?

– Ни слова, – Джосселин насупилась, как ужаленная. – Он стал удивительно необщительным.

– Может, он никогда и не хотел с нами общаться.

– Но до этого нас с ним хотя бы не разделяла решетка.

– Вы говорите о монастыре так, будто это тюрьма, – ему понравилось поддевать ее. Джосселин реагировала на все колкие замечания так, будто в нее вонзали булавки.

– Но ведь так оно и есть. Он там, как в тюрьме. В последний раз, когда я видела его, он напоминал узника, которому запретили говорить.

– Вы просто многого не знаете, – Родриго уже пожалел, что принял ее. Вначале он думал, что ему станет легче, если он увидит, что кто-то страдает так же сильно, как он. Человеку всегда становится легче, когда он понимает, что он не крайний, а кому-то пришлось еще хуже. Но Джосселин оказалась слишком нервной и эгоистичной. Родриго не был бы удивлен, если бы узнал, что его покойного мужа уложили в гроб именно ее истерики. На том свете ему, наверняка, было лучше, чем с ней. И вот теперь она нацелилась на Фердинанда.

– Мы должны вызволить его оттуда!

Вот к этому и шло!

Что он мог ей сказать? Что едва Фердинанд выполнит задание, он может идти на все четыре стороны, не только вернув все свое богатство, но даже присвоив чужое. Жаль, что он все равно не придет ко мне, подумал Родриго. Но Джосселин было лучше не знать, о том, что шансы на возвращение всё еще остались.

Она ведь даже старше него на несколько лет. Ей не пристало за ним охотиться. К тому же еще не известно, справится ли он с тем, что ему поручили. Родриго за него боялся. Говорили, что глава ордена никогда не ошибается с выбором мессии, и все равно Фердинанд мог погибнуть. Вероятность слишком велика.

Родриго взглянул на остановившиеся часы в красивом позолоченном корпусе. Как давно уже он не видел своего друга?

Зато вместо него на софе, как черная тень, восседала Джосселин. Как бы дорог и великолепен не был ее траурный наряд, а он превращал ее в подобие покойницы. Если бы не светская учтивость, Родриго посоветовал бы ей сменить цвет одеяния и не покрывать голову. Раньше ее изысканные прически привлекали к ней столько внимания, а теперь она сама стала, как монахиня.

Одинокая, несчастная, обреченная… Почему последнее слово пришло ему в голову так отчетливо, как будто он уже стоял над могилой, на дне которой она лежит, а кто-то засыпает землю. Какое-то красивое существо с крыльями.

Ему вдруг захотелось, чтобы эта мрачная тень покинула его дом, а вместе с ней бы ушли и все мысли о похоронах.

Джосселин не прикоснулась к предложенному чаю и угощениям. Она лишь сидела и сверлила его пристальным взглядом, как будто хотела утащить его за собой на то кладбище, где ей суждено лежать. И эта немощная тень, когда-то всех восхищала. Всё прошло!

– Я знаю, что он в опасности.

Родриго чуть не выронил бокал. Ее слова удивили его больше, чем какое-то странное маленькое существо, постучавшее лапой по остановившимся часам. Кажется, до этого оно уже стучалось в дверь, больше похожее на маленького черного человечка, чем на диковинное животное. Впервые увидев его на пороге, как раз в тот день, когда требовался часовой мастер, он не удивился. Мало ли кто заводит обезьянок, но это существо обезьянкой не было. Оно пришло вместе с Джосселин или само по себе? Кажется, его уже не раз отсюда отгоняли, но оно возвращалось снова, будто чья-то больная совесть.

И откуда только женщина, не входящая в число тайных сторонников ордена, могла узнать о секретном задании? Кто-то ей сказал? Кто-то из числа тех, кто поддерживал «Длань бога» всем, чем мог, и почитал это за честь? Родриго мог насчитать в их списке многих знатных господ, церковников и даже аббатис монастырей. Были еще влиятельные женщины, помогавшие секте, но никто из них не общался близко с Джосселин. Может, она сама подслушала какой-то разговор. Был один дворянин, который мечтал попасть в орден, но оказался недостойным их. Лоренцо. Он сильно обозлился, что не соответствует их критериям, и много с тех пор болтал. Вероятно, она от него что-то услышала.

Но следующая фраза Джосселин тут же развеяла все его подозрения.

– Мне снятся жуткие сны, а наутро я просыпаюсь, и на моей коже остаются шрамы, будто следы от чьих-то когтей…

– Вы уверены, что спите одна?

– Уже не уверена, – она смотрела куда-то в пустоту. – Постель пуста, но в ней кто-то есть. Кто-то прикасается ко мне, как будто огнем. Кто-то хочет обнять меня, чтобы убить. Я чувствую могильный холод.

– Возможно, хороший лекарь и снотворное…

– Вы не понимаете меня. Это даже не сны, – она на миг задумалась. – Это как будто кто-то пытается приоткрыть для тебя щель в другой мир. Я просыпаюсь, и окно всегда распахнуто в ночь. Как будто кто-то улетевший ждет, что я выкинусь в него.

– Горе делает с людьми странные вещи…

Джосселин посмотрела на него так, будто и не слышала едкой фразы.

– Что если это нечто с крыльями уже забрало его?

Родриго невольно опустил взгляд.

– Но ведь в этом случае мы с вами не можем ничего сделать, – оправдываясь, пролепетал он. – А у Фердинанда есть оружие – молитвы.

Она ему не поверила. Ей было плохо и больно. Кажется, она ушла в гневе от того, что он не верит ей.

Родриго даже разозлился на нее. Как будто ему самому не было больно. Можно подумать, что он не переживал из-за того, что жизнь Фердинанда остановилась и ничего прекрасного в ней уже не будет. Не будет ни страсти, ни свиданий, ни любви. Часы его жизни даже не остановились, они сломаны.