Кровавый рассвет

Обоюдное зло

Фердинанд ждал новых снов, как утомленная земля первого выпавшего снега зимой. С приходом первых заморозков ангел снова приснился ему. Все тот же женственный ангел с пронзающим взглядом и жестокими обвинениями на устах. Он стоял в углу собора, и сияние, исходящее от его кожи, непроизвольно разгоняло тьму. Такая красота! Но от нее исходило нечто опасное.

Фердинанд понимал, что он у своего божества в немилости, но почему? Что он сделал не так? Были ли у него какие-либо нечестивые мысли? Он пытался понять сам себя и не мог. А ангел смотрел так спокойно и осуждающе, как будто уже знал, какой непростительный грех ему суждено совершить в будущем.

Ангел все знал, и по его губам блуждала загадочная усмешка.

Красивые губы раскрылись, и, казалось, что из них сейчас вырвется пламя. Голос ангела тоже был красивым, но слова жгли, как огнем.

– Мне все время хочется назвать тебя Иудой, потому что я знаю, что ты поступишь, как он.

Фердинанд проснулся. Память снова и снова возвращалась к наивным страхам прошлого. Хотя бы во сне. Впереди будет только хуже.

Иуда! Так назвал его ангел во снах. Так назвала его Николетт. Так назвал его Денница, который по сути и был его богом все это время. Просто Фердинанд сам этого не понимал, но его душа всегда стремилась к статуе. Это судьба привела его в тот дальний уголок храма, где он ее увидел. Это из-за статуи он принял решение отречься от мирских благ. А статуя оказалась дьяволом.

Святое зло! Так звучало выражение, которое обескуражило его когда-то. Теперь он понял его смысл.

Фердинанд болезненно сощурил веки при взгляде на огоньки свечей. Назвать его именем худшего предателя в истории мира было правильным. Ведь Иуда предал не человека, а бога. Он тоже собирался предать свое божество. Ну, чем не Иуда? Фердинанд схватил нож и поднес к своим собственным венам. Надо решить все сейчас, раньше, чем рок решит за него. Если его жизнь является угрозой для его бога, то лучше лишить себя этой жизни прежде, чем уже будет поздно.

– Но твой бог это дьявол, – услужливо напомнила совесть.

И вновь бой часов ада отдался в его сознании. Эти часы, о которых говорила Николетт, они отмеряли не время, а какие-то решающие события в эпохах вселенной. Бой этих часов слышали только обреченные, а не избранные. Этот бой слышал и он. И адские звуки до сих пор отдавались в его мозгу, сводя с ума. Он хотел кричать, но не мог. Он силился покончить с собой, но кто-то будто удерживал его руку.

Он не был слаб. Его избрали для этой миссии именно за духовное упорство. Только перед искушением одновременно со стороны бога и дьявола даже он оказался бессилен. Потусторонние силы, верховодящие миром, сводят с ума людей, невольно приблизившихся к их тайнам. Все люди для них лишь марионетки в огромном театре подмостков вселенной. Всех ведет в игре некая высшая суть, а тех, кто старается вырваться из рук провидения и понять их суть, они просто лишают разума. Фердинанд сходил с ума. Он уже не знал, кто есть бог, а кто дьявол. Что если распределение между ними совсем не то, как учили его религиозные наставники? Что если понятия добра и зла в церкви толкуют наоборот? Ведь как-то же можно все объяснить! Из его груди вырвался дикий звериный крик, отразившийся от стен многократным эхом. Этот крик мог напугать даже демонов в аду. Или они смеялись над ним? Он ведь попался. Он уже знал, что ничего не может с собой поделать. Нож выпал из его руки и звякнул о мраморные плиты пола. Попытка самоубийства не удалась. Но она не будет последней. Фердинанд поклялся себе в этом. Он хотел прекратить то, что начал сам. Его ввели в слишком опасную игру, где людей лишают разума. Единственная возможность вырваться из оков болезненного безумия, это наложить на себя руки.

Так, должно быть, чувствует себя человек, который всю ночь проплясал в кругу фей, а, проснувшись утром один на вытоптанной лужайке, понял, что мир вокруг него оказался жалким и отвратительным. В этом мире больше нет тех, кто придал ему яркости. Они остались легендой, а человек, познакомившийся с ними, погиб.

Фердинанд, вероятнее всего, погиб в тот миг, когда впервые увидел статую. Тогда где-то в высших пророчествах небес уже значилось, что его гибель будет неотвратимой. Но каким же болезненным оказался долгий путь до нее. Лучше было умереть сразу до того, как он вошел в тот собор, до того как ощутил аромат роз в люнете со скульптурой, до того, как взглянул в мраморные глаза самого дьявола. Лучше было не рождаться вообще. Зачем мир устроен так, что человек в нем появляется на свет лишь для того, чтобы стареть и страдать. Какой бог создал такой несправедливый мир? Ведь этот бог вполне мог быть дьяволом. На всех законных основаниях.

Недавно ему снился странный сон. Он на суде нечисти. Кругом нечисть. Он один среди них служитель бога, и он один преступник. Николетт указывает на него рукой. Сейчас ее слуги его растерзают.

Он проснулся с криком. На его руках оставались опечатки когтей, кто-то хохотал за картинами и скребся в уголках. Он видел отвратительные морды, когти тушившие свечи, демонов игравших в камине с углем, все это лишь остатки сна, но какие они реальные. В последний раз, когда он проснулся, рядом с ним стояла Николетт. Во сне она его судила, сейчас лишь замахнулась мечом, чтобы снести голову с его плеч.

В его келью очень не вовремя постучали. Ему хотелось спать и не просыпаться, но возникли срочные дела. Собратья давно смотрели на него осуждающе, явно обвиняя в бездеятельности. Каждый из них на его месте рвался бы в бой, не медля ни секунды.

– Именно поэтому на твое место и не выбрали никого из них, – услужливо напомнил бы ему любой из его старых наставников. – Они поспешили бы и проиграли.

Молодые всегда спешат. Сам Фердинанд не спешил лишь потому, что начал задумываться: а правильную ли сторону он выбрал? Благо, никто кроме него самого об этом не подозревал.

Джейме и Тонио стали общаться с ним сухо. Они тоже усомнились в том, а стоило ли выбирать для дела именно его. Столько противоречий! Красивое лицо Тонио запечатлело на себе какое-то обреченное выражение, как перед расставанием с возлюбленной. Но возлюбленной у него точно никогда не было. Он старательно отводил глаза, чтобы не встретиться взглядом с Фердинандом.

Эти двое должны были сопровождать Фердинанда сегодня с контрольным визитом в дом почившего кардинала, где дьявол оставил свои следы.

Там не было роскошного приема. Только трупы. Но их оказалось много.

Фердинанд провел пальцами по зашитым черными нитками векам и губам мертвых детских голов, насаженных на пики. Неужели такое сделала Николетт? Если бы не заметные следы разложения, то головы напоминали бы кукольные.

Вода в остывшей ванне была окрашена красным. Должно быть, кровь. На полу два сильно обезображенных трупа. Один из них небрежно прикрыли кардинальской мантией. Фердинанд опустился на корточки и откинул ткань. Под ней тело оказалось совершенно голым. Наверное, он принимал ванну, когда дьявол пришел и показал ему свои когти. Отпечатки этих когтей Фердинанд внимательно изучал взглядом, даже прикоснулся к ним.

– Такое ощущение, что ты по ним читаешь, как по буквам, – не выдержал стоявший рядом Джейме.

– Это и есть знаки, – Фердинанд не понимал их смысла, но видел, как линии когтей переплетаются. – Его знаки…

– А женщина? – Джейме перевернул ногой труп женщины в черном с почти что отсеченной головой. Теперь можно было видеть ее лицо, но от этого оказалось мало толку. Оно было слишком сильно обезображено. Некоторые пальцы с рук оторвали. Очевидно, на них были кольца. Фердинанд помнил, как слуги Николетт срывают с людей все ценное, вместе с кожей или частями тела.

– Если она мать этих мертвых детей, то ты знал ее, – осторожно заметил Джейме.

– Это Джосселин Ортэ, – Фердинанд не поднялся от трупа кардинала, он продолжал изучать пальцами рубцы, как до этого изучал швы на детских головах, как будто Николетт могла зашифровать в них послание для него.

– Ты близко ее знал?

– Мельком.

– Но она так часто приходила в нашу общину и настаивала на том, чтобы встретиться с тобой.

– Она была очень одинокой женщиной, особенно после смерти мужа.

– А дети?

– Может, она чувствовала, что они умрут. Говорят, матери бывают очень чуткими, – Фердинанд водил пальцами по коже, которую словно прожгли, а не только поранили. Он говорил с безразличием, а сам пытался представить, как ангел берет иглу и нить, чтобы зашить глаза и рты мертвых голов. Или от его работы они оживали и стонали?

Картинка в мозгу была такой четкой, что он почти не слышал, о чем бубнит Джейме. Видения, связанные с ангелом всегда были страшными и одновременно притягательными.

– Как думаешь, почему они, а не мы?

– Что? – Фердинанд изумился.

– Почему она пошла войной не сразу на нас, а выбрала другие мишени. Например, его, – Джейме небрежно указал на труп кардинала. – Он ведь не только нам не содействовал, но вроде бы даже действовал против.

– Откуда ты знаешь?

– Один из его слуг вроде бы выжил.

– Вроде бы?

– Ну, он начисто ослеп, прокусил себе язык, а еще у него отнялись руки и ноги. От него мало толку.

– Почему же она его не убила?

– Может, ей нравится калечить людей, – Джейме пожал плечами. – Как думаешь, она и с нами сделает то же самое, если ты не убьешь ее раньше?

Фердинанд закончил осматривать труп и снова накрыл его тканью.

– Думаю, из всего того, что сделали с ним самим, дьявол не может повторить с нами только одного. Он не может отрезать нам крылья, потому что у нас их просто нет.

– Ты издеваешься?

– Я серьезно, – он вспомнил фрагменты пыток поверженных легионов, которые видел в ее глазах. – Я думаю, она оставляет нас на потом, на самый последний день своего преобразования, потому что слаще всего пытать именно своих заклятых врагов. А мы именно такие.

– Мы избранные…

– Нет, для нее мы просто горстка тварей, которая упорно лезет не в свое дело. Для нее мы жалкие паразиты, которые живут только за счет силы дьявола, которую каждые несколько столетий отнимают.

– Но это не так.

– Это именно так. Задумайся, все правильно, как бы нам не было удобно толковать это по-другому. И не так уж сложно представить, что она сделает с нами, когда наконец придет. Это предостережение! – он бросил найденное на полу полотенце на мертвую голову Джосселин, чтобы прикрыть обезображенный лик смерти.

– И ты ничего не предпринимаешь? – неистово вскинулся Джейме.

– Я жду своего часа, – спокойно возразил Фердинанд.

– Может, лучше не ждать…

Кажется, Тонио в коридоре рвало. От увиденной кровавой картины ему сделалось совсем дурно. Юноша, который привык к учебному ристалищу и нелегким битвам, не мог перенести вида людей, разделанных, как на скотобойне.

И это сделала Николетт! Только она могла так изящно соединить элементы мясорубки и древних колдовских символов. Зашитые губы, глаза, тайнопись на трупах – она пыталась ему что-то сказать. Фердинанд прикрыл веки, и ему почудилось, что статуя ангела с повязкой на глазах плачет густой кровью.

Рай! Ад! Кровавое месиво между ними. Все это Николетт! Он вспомнил свою первую встречу с ней, тот момент, когда он только ее увидел. Тогда она тоже убила служителя церкви, только другого. Тот другой был отступником, этот нет.