Кровавый рассвет

Дракон внутри

Была поздняя ночь. Николетт долго бродила по улицам. Когда она вернулась в святилище, ее губы были в крови, а в карманах звенели драгоценные побрякушки, вырванные из плоти встреченных по дороге жертв. Она развлекалась, как хотела, но бунт огня в крови не утихал. Казалось, что внутри взбунтовалось какое-то чудовище. Оно рвалось наружу из ее изящного тела, точно джин из бутылки.

Николетт вытерла губы тыльной стороной ладони. Мазок крови на пальцах ее не смутил. Она любила видеть или пить чужую кровь. Но мысль о своей крови с недавних пор начала ее раздражать. Стоило порезаться, и наружу вырывался огонь. Невероятно мощный огонь, способный сжечь все вокруг. Потушить его последний раз стоило невероятных усилий. Ничего страшного, если от ее гнева или капель крови загорались дома на улице или чужие поместья. В этом случае она просто с невозмутимым видом проходила мимо, делая вид, что она тут не причем. Но прошлой ночью она порезалась дома, и вспыхнули красивые вещи, которые приносил ей Брет.

Ее крылатые и когтистые слуги тушили пожар водой. Так легко остаться и без дома. Николетт еще не научилась контролировать свои силы, а ее так называемый темный отец не спешил ей в этом помочь. Статуя спала. Николетт чувствовала это даже на расстоянии. Если бы его сон был вечным, то у нее не было бы искушений и опасений.

Николетт поднесла к пальцу острие булавки и подумала. А не прокинуть ли тот же фокус, что недавно возле дома своих врагов. Вчера она остановилась у роскошного фасада, уколола мизинец и пролила всего несколько капель своей крови возле кованых ворот. Вспыхнул, как спичка, не только сам дом, но и вся сторона улицы, на которой он стоял. Ей до сих пор слышались крики, звон колокола и грохот телег с бочками воды. Только огонь было не потушить. Пламя разрасталось, сожрав и тех, кто был виноват, и всех, кто просто попался по пути.

Николетт не обожгло. Она беспрепятственно прошла сквозь пламя и двинулась дальше. Вот и сейчас, если все святилище со статуей сгорит, ей ничего не будет.

А как же предание о том, что они едины: существо, воплотившее в себе первозданную красоту дьявола и сам дьявол? Может ли одна половина умереть, не задев вторую?

Булавка застыла в миллиметре от кожи. Николетт прислушалась к звукам, доносившимся из глубины святилища. Там шла ожесточенная схватка. Голоса падших ангелов раздирали слух: глухие, гневные, сухие, как пепел, в который они почти обратились после восстания. Они говорили на языке первых живых созданий, таком древнем, что ни одному человеку он был и неизвестен.

Николетт знала этот язык. Она услышала шипящие звуки и поняла, что это и есть тот язык, который она может назвать родным. Только в прежние времена он был более мелодичным, теперь он напоминал о пустоте и пепле.

Минуту она прислушивалась к ссоре, потом решительно двинулась вперед. Кто-то пытался поднять бунт. Яростный голос шипел о том, что она все делает неправильно. По интонациям не сложно было узнать Ремия – одного из самых агрессивных полководцев ее небесной армии. Так же яростно он когда-то призывал ангелов сражаться против бога на ее стороне. Он убедил легионы. В бою ему не было равных. Но что-то случилось… Она не помнила что. Они проиграли внезапно. Это то же самое, как очнуться от сна и понять, что пробуждение наступило в аду, посреди выгоревших дотла просторов и натыканных в землю пик. Ремий был обожжен и обезображен чуть больше других. Вероятно, от этого и возросла степень его озлобленности. Он стал хитрым и осторожным. Вот и сейчас он поднял вопрос о власти, когда Николетт рядом не было.

А вот решился бы он высказать все ей в лицо? Она вошла в помещение, огороженное изогнутыми арками, чем-то похожими на арабские, и прислонилась крылатой спиной к колонне. Вчера здесь гомонили толпы земных поклонников дьявола, добровольно собравшихся вступить в ее орден. Сегодня здесь были только чудовища, в каждом из которых под слоем пепла и копоти, она узнавала некогда прекрасных и воинственных ангелов. И ей было больно на них смотреть.

Рога, шерсть, когти, клыки, гнилая плоть, хвосты и зубчатые горбы, как у драконов. Когда-то вместо всего этого были шелковистые локоны, кожа, по чистоте подобная лилиям, пушистые крылья и ангельские тела. Все они заплатили красотой за ее восстание. И только она одна красоту сохранила. Все дело было в том, что она всегда была особенной или бог не решился уничтожить величайшее свое творение?

Николетт гордо задрала голову, чтобы все они видели ее. То лицо, ради которого они забыли обо всех своих принципах и моралях, и сознательно пожертвовали всем. Оно все еще было перед ними, преобразившееся во тьме. Похоже, в таком окружении, как они, она выглядела даже ярче, чем до этого.

Они ощутили ее присутствие и начали оборачиваться. Последним свою рогатую голову к ней повернул Ремий. Черное лицо, больше похожее на морду, немного смутилось.

Николетт посмотрела на шипы, венчавшие его голову вместе с рогами. Они росли прямо изо лба и образовывали круглый нарост наподобие короны. Ей захотелось вырвать каждый из них пальцами. Будет ли его кровь черной, когда она это сделает?

– Кто-то недоволен? – она почти выплюнула эти слова ему в лицо. От нее веяло огнем, жаром, дыханием, как из горячей печи, в которой ты можешь сгореть. Но Ремий смутился всего на миг.

– Время… – напомнил он. Скорее шипение, чем голос, но Николетт не дрогнула.

– Мы не можем его подогнать, – она прошла мимо сгорбившегося Ремия, гордо выпрямив крылья.

– Но мы можем убрать тех, кто на него рассчитывает, – он выпустил когти, черные, как и он сам.

– Еще рано!

– И как долго еще будет рано?

– Ты хочешь выразить несогласие с моим приказом?

Секунду он ничего не произносил. Она задела его краем крыла по лицу, и на оперении остался пепел.

– У меня осталось не так много времени, Ремий, и нет даже нескольких минут на пустые споры с тобой.

– Но есть время, чтобы миловать чьи-то жизни…

– Пока, – веско напомнила она. – Пока часы не пробьют. На самом же деле я и сейчас никого не милую. Ты можешь идти и убивать, кого хочешь. Только «Длань бога» я оставляю себе.

– Так нельзя!

Она обернулась и взглянула ему прямо в глаза так, что он отшатнулся. Ему в голову будто выпустили иголки. Обычный эффект ее злости. Никому было не позволено так разговаривать с ней.

– Ты забываешься, – сочла своим долгом напомнить она. – Все из-за твоей торопливости, если б мы немного подождали и накопили силы перед нашей первой войной, то не проиграли бы.

Другие слушали, молча, и потихоньку отступали назад. Они тоже все помнили. Ожоги все еще были так хорошо ощутимы. Нетронутая внешность Николетт внушала им чуть больше уважения, чем даже ее сила.

Только Ремий продолжал злиться. Кажется, он ревновал. Он всегда был несдержанным.

– Милосердие, – он почти выплюнул это слово. Его гадкий сухой голос шелестел под сводами арок и отдавался под куполом где-то в вышине, но эха не пробуждал. – Если б не милосердие, ты помнишь, что тогда было бы…

Этот секрет остался между ними. На миг Николетт вернулась мыслями в прошлое. Она помнила. Нужно было никого не жалеть, даже возлюбленных. Архангелы Михаил и Габриэль не встали на ее сторону, и их было не уломать. Нужно было уничтожить их еще до того, как битва началась. На тот момент оба еще верили ей. Расправиться с ними было легко. Но только до начала войны. Ремий это и предлагал.

Сейчас он намекал на то же самое. Лучше перерезать горло другу до того, как он окончательно стал врагов. Николетт точно знала, кто ее главный враг. Ремий ждал, что она примет решение.

Но она не хотела его принять. Уже было известно, каким будет конец, но оттянуть его хотя бы на несколько минут было такой желанной приманкой. Еще есть почти целых два дня. Зачем спешить?

– Нам нужно забыть о том, что было раньше и жить тем, что есть сейчас, – ее голос золотых эхом пронесся под мрачным куполом и заставил засуетиться спавшие под крышей существа. Они тоже навострили уши, ожидая приказов, но приказов не последовало.

– А сейчас всем следует разойтись?

Все были готовы ее послушаться, но Ремий неожиданно выпустил когти и вцепился ей в плечи.

– Ты не имеешь права снова вести нас на поражение, – он шипел, как змей.

Николетт развернулась к нему совсем близко, вцепилась руками в мощные черные запястья, пачкаясь пеплом и слизью. Она не произнесла больше ни слова. Слова уже не имели вес, на каком бы древнем и священном языке они не были сказаны. Ремий неистовствовал и шипел, Николетт всего лишь раскрыла губы так, будто готовилась его поцеловать и… выдохнула мощную струю огня прямо ему в лицо.

Их объятия разомкнулись моментально. Она не обожглась, но он запылал, как факел. Живой столб огня метался меж колонн в тщетных попытках спастись. Наверное, это напомнило ему о миге падения. Правда, гореть пришлось недолго. Ядовитое драконье пламя, которое она была способна выдыхать, сожгло его почти до пепла.

Николетт склонилась над обугленными останками. Ворвавшийся откуда-то ветер разносил их подобно пыли.

Компания тварей, до этого слушавших бунтаря, теперь виновато пятилась. Не нужно было даже спрашивать, кто следующий рискнет с ней пререкаться.

Ремий, конечно же, не погиб окончательно. Ангелы не умирают, даже если их тело стереть в порошок. Когда-нибудь он вернется и станет еще более озлобленным, чем был до этого. Что ж, он получил еще один урок.

– Расходитесь! – приказа уже и не требовалось. Уродливые тени еще лишь миг метались в тени колонн. Дым и смрад от факелов в соседних помещениях придавали всему вид жуткого шабаша.

Николетт села на мраморный пол и прикоснулась пальцами к следам пепла. Вот, что остается ото всех, кто ей предан. Проклятие бога все еще на ней, как до начала времен, так и сейчас. Но кто из них на самом деле предал другого: она или всевышний? Она помнила то, о чем лучше было никому не говорить. Никто бы не понял. Чтобы понять страдание другого, надо самому пройти через такие же.

Человек не мог быть ей по-настоящему близок, потому что не понял бы ее тайн и противоречий. Увидеть истину в глазах Фердинанда… наверное, это был просто самообман. Единственное существо, способное разделить ее чувства – это черная часть ее самой.

Николетт хотела двинуться к нише, где спала статуя, но краем глаза заметила, что дьявол уже рядом. Как вовремя он ожил, когда она сама усмирила бунт.

Он проверял ее?

Его кожистые крылья закрыли собой весь свет. Безобразное тело чудовища казалось чем-то странно притягательным. Насколько извращенной может стать любовь, когда видишь перед собой такое древние существо и целиком подпадаешь под его чары.

Николетт встала и снова посмотрела в его лицо, будто в зеркало. Она ненавидела зеркало, потому что он это то, что она должна была в нем видеть. Ее отражение. Ее суть.

– Итак? – он шевельнул мощными крыльями.

– Ты рано пробудился. Спи следующие два дня, а на исходе получишь меня. Целиком и полностью, как ты всегда хотел.

– А ты нет?

– А меня хоть кто-то спросил?

Он мог бы глухо рассмеяться, так что затряслись бы стены, мог что-то ответить, но только сжал когти и мрачно молчал. Ее гнев впервые его задел. Николетт внимательнее к нему присмотрелась.