Две Европы [Очерки Верхнезаморского клуба]

* * *

К.Ш.: Европейский юридизм принёс свои плоды. Запад получил Реформацию. Ведь именно в проблеме отчуждения кроются её глубинные предпосылки. Как известно, одной из главных причин недовольства протестантов была продажа индульгенций. Очень часто эта практика представляется как «яркий образчик разложения папского двора». Однако если исходить из коллизий католического богословия, то продажа индульгенций выглядит весьма логичной.

Католик живёт ожиданием Страшного суда, после которого возможны только два исхода: в Ад или в Рай. Чтобы спастись, католик должен совершать «добрые дела». Все они кладутся на его небесный «банковский счёт». Однако влекомый греховной природой, он параллельно творит и «злые дела», записываемые уже на другой счёт. На Страшном суде чаши злых и добрых дел будут взвешены. И посмертная участь человека зависит от того, какая чаша весов перевесит. В качестве награды счастливчику выдаётся главный приз – прописка в Раю. Грешника ждёт Ад.

Эта схема отнюдь не католическая, она гораздо более архаичная. А вот дальше уже следует католическое ноу – хау. Церковь – это единый организм, и в ней, помимо обычных людей, есть праведники и даже святые, у которых добрых дел хватит не на одного человека. Чтобы эти добрые дела не пропали даром, их рациональнее всего передать нуждающимся сынам церкви за небольшое пожертвование. Право распоряжаться этим «излишком» принадлежит папе, как главе церкви и наместнику Бога на земле. В силу этого необходимую часть добрых дел, хранящихся на «счету» праведника, он может перевести на «счёт» грешника.

В такой парадигме любые поступки воспринимаются ценностно нейтральными, т. е. отчуждёнными от личности. Ценностно окрашены, следовательно, не отчуждены от человека, лишь Рай и Ад, следующие как награда или наказание.

Практика продажи индульгенций долгое время справедливо возмущала совесть наиболее чутких католиков. И однажды терпение кончилось. В результате возник протестантизм. Но с его распространением проблема отчуждения не исчезла, поменялся лишь характер «дел», которые по – прежнему оставались отчуждёнными. Если для католика «добрыми делами» являлись молитва, пост, помощь ближнему, паломничество, и другие «духовные упражнения», то для протестанта такими «делами» стали внешнее благочестие и добросовестный труд. Но и в том и в другом случае «дела» не являлись внутренней потребностью человека, не преображали его. Они были лишь условием получения действительной награды – прописки в Раю. Но жизнь в Раю – это дело будущего, а что же в настоящем? А настоящее отчуждено, т. к. здесь человек не имеет право делать «своё», имманентное, поскольку оно греховно. Он вынужден терпеть и делать что – то внешнее, отчуждённое, но зато способное открыть ему двери в Рай.

Л.Д.: А у православных разве не так?

К.Ш.: Так. Но только это православие поверхностное. Как говорится, хорошенько потри православного, и найдешь католика. В подлинном, глубинном православии всё гораздо сложнее и одновременно проще. В силу тех или иных причин отцам Восточной церкви удалось расслышать евангельский тезис о «царстве Божием», которое должно быть «внутри». Католическая, а впоследствии и протестантская сотериология через совершение «дел» представлялась на православном Востоке как некая концепция «самоспасения», в которой непонятной становится роль самого Христа.

Дело в том, что согласно православному вероучению человека спасают не его «добрые дела», а Христос. Природа «ветхого человека» не лишена добра, но это добро «от естества». Такое добро не совершенно, потому как не самодостаточно. Это добро, за которое человек хоть капельку, но чего – то ожидает. Чем бы это «чего – то» ни было, но оно отчуждает само добро, оттесняя его на периферию сознания. В центр же перемещается «награда за добро», которая становится главным мотивационным моментом человека. Это добро «второй свежести», а значит, оно не годится в качестве пропуска в Рай.

Абсолютное добро самодостаточно, следовательно – неотчуждаемо. Поэтому оно не требует награды. Оно есть следствие соединения человека с Богом. Соединившись с Христом, человек производит своего рода абгрейд: он меняет свою «ветхую» природу на новую, исцелённую. В силу этого факта он начинает творить добро не как нечто внешнее, а как уже соприродное себе, имманентное новой, исцелённой Христом природе. Поэтому, с этой точки зрения, абсурдно требовать каких – то благ в награду за совершение добрых дел. Сам процесс их совершения уже есть следствие исцеления человека, и это есть настоящее благо, то самое «царство Божие». Творя добро, человек теперь творит «своё».

Отсюда и особый на христианском Востоке взгляд на Рай и Ад. Примечательно, что в книге Иоанна Дамаскина «Точное изложение православной веры» есть глава под названием «Рай» и нет главы под названием «Ад». Дело в том, что по восточно – христианским представлениям «за гробом» есть лишь одна реальность – Бог и всё то, что Ему причастно. Для тех, кто соединился с Христом и обрёл «царство Божие» ещё на земле, эта реальность после смерти лишь продолжается, при этом бесконечно умножившись. Это и есть Рай. Для тех же, кто не пустил «царство Божие» внутрь себя при жизни и не полюбил его как некую самоочевидную истину, сделав её имманентной, эта реальность и после смерти будет оставаться внешней для человека, т. е. отчуждённой. Так, если двух людей, один из которых обожает классическую музыку, а другой – ненавидит, поместить в Большой зал Московской консерватории, у первого будет ощущение, что он попал в рай, другой же будет думать, что он в аду.

Сегодня Запад – это секулярное общество. Но привычка жить отчуждённо в ожидания рая неистребима. И вездесущий принцип отчуждения вынуждает и в этом измерении выделить место для своего, на этот раз секулярного рая. Отчуждённое мировосприятие породило на Западе целый ряд интересных явлений.

Так, для представителей «золотого миллиарда» своеобразным обретением «рая на земле» становится выход на пенсию. Именно старость с некоторых пор является на Западе самым счастливым возрастом. Но обеспеченная старость – это то, что человек должен «заслужить». Ради этого он день и ночь трудился на нелюбимой работе, т. е. делал то, что ему «не хочется» делать. Теперь он в раю, и может, а главное – имеет возможность, делать всё что ему «хочется». Т. е. опять же здесь рай (в данном случае пенсионный) – это то, что можно заслужить. Рай – это не сама деятельность, это награда за неё. Деятельность же ценностно нейтральна. Она есть лишь средство заработать награду – реальную ценность, т. е. именно то, что имманентно человеку.

Подготовкой к пенсионному раю служит ещё одно явление, выросшее в целый жизненный стиль. Речь о так называемой «цивилизации досуга». Человек, выбравший «нелюбимую профессию» из – за каких – то внешних факторов, компенсирует свой «бессердечный» выбор досугом. В культе досуга теряется тот самый «миг между прошлым и будущим». Сначала человек живёт ожиданием будущего отпуска, затем он живёт впечатлениями от него. Работа превращается в средство заработка для временного «рая на земле» – отпуска. Только отпуск не отчуждён. Только здесь можно делать то, что «хочется». Отпуск является лишь отголоском пенсии. То, что ты осуществляешь здесь и сейчас в течение месяца, в будущем ты будешь осуществлять всю оставшуюся жизнь.

Если отчуждение возведено в принцип и вплетено в культуру, оно разъедает людей ещё с юности. Этот принцип невольно подталкивает молодого человека к выбору профессии и жизненного пути преимущественно по внешним признакам. Востребованность специальности и величина будущей зарплаты, престижность вуза, доступность цены обучения, близость учебного заведения к дому, желание родителей и т. п. – это всё критерии, отчуждённые от самого человека, от его сущности. Люди в этом случае вообще проживают чужую жизнь. А всё потому что они отчуждают своего внутреннего человека и ориентируются на внешние критерии – так модно, так престижно, так выгодно или удобно. Ориентируясь не на внутреннюю ипостась и не на природные склонности своей индивидуальной сущности, а на внешние обстоятельства и авторитеты, они всё время ловят своё отражение в чужих глазах. Их как бы нет, есть только их отражение во внешних зеркалах. Но эти зеркала отчуждены от них самих.

Л.Д.: Так у нас всё то же самое.

К.Ш.: Разумеется. С тех пор как Россия переориентировалась на западные образцы, мы все живём в этой парадигме.

Л.Д.: На этом стоит капитализм. Он открыл в человеке неисчерпаемые источники энергии, которые мотивируют его на труд. Посмотри на достижения США.

К.Ш.: Этот источник известен – корысть. Человек ищет выгоду и ею мотивируется вся его деятельность. А эквивалентом выгоды являются деньги. Поэтому вся жизнь превращается в зарабатывание денег. Здесь всё просто так, кроме денег.

Л.Д.: Да, может быть этот «бензин» низкого качества и слишком воняет, но зато он даёт много энергии. Предположим, тебе в течение месяца надо вставать в пять утра. Что тебя на это сильнее смотивирует – необходимость каждое утро переводить бабушку через дорогу или возможность заработать миллион? Коммунизм поэтому и проиграл капитализму, потому что не смог найти альтернативных источников энергии внутри человека. Парадоксально, но коммунисты, будучи упёртыми материалистами, на поверку оказались заядлыми идеалистами. Почти совсем не учитывая материальный фактор, они слишком полагались на действенность чувства долга. А оно, как ты сам сказал, отчуждено от человека. Словом «надо» человек может мотивироваться только короткое время. Потом ему понадобится реальная пища. А фактор денег, и вообще любой выгоды, работает всегда, и даёт колоссальную мотивацию.

К.Ш.: Не забывай: и капитализм, и коммунизм есть порождение западного модерна. И там, и там произошёл процесс отчуждения. Просто это отчуждения разного рода. При коммунизме отчуждается низшая, материальная сфера человека, а при капитализме – высшая, духовная. У нас всё это ещё наложилось на национальную специфику.

Л.Д.: И что ты предлагаешь?

К.Ш.: Искать свой путь, альтернативный коммунизму и капитализму. Необходимо найти новые неисчерпаемые источники энергии, которые бы не отчуждали человека. Для этого надо, как минимум, поменять систему координат.