Не проспать восход солнца

ПАСТУШОК ИЗ БЕРЕЗОВКИ

— Моя коренная фамилия — Пеледа. По-литовски это значит сова. Похожа?..

Мария Казимировна испытующе смотрит из-под седых насупленных бровей.

Я в замешательстве. Хочу ответить шуткой, а просится что-то вроде: «Если сова символ мудрости...» Нет, так нельзя. Это имеет привкус лести.

Она сама идет на выручку:

— В молодости товарищи не хотели звать меня так сурово, перекрестили в совушку — Пеледжюте. А охранка дала мне прозвище Белка за быстроту и ловкость: умела проскользнуть между пальцами у шпиков.

Мы сидим на веранде дачного домика в сосновом бору под Вильнюсом. Я уже немного знакома с биографией Марии Казимировны.

Марите Пеледжюте-Норвидене, член партии большевиков с 1915 года, была на подпольной работе в Петрограде, в Вильнюсе, в Москве, в Дерпте, в Риге. 3 июня 1917 года присутствовала на I Всероссийском съезде Советов, видела и слышала Владимира Ильича Ленина. Вместе с мужем Казимиром Римшей была послана на рижский фронт для проведения братания, была экспедитором «Окопной правды». В 1918 году некоторое время жила в Смольном, позднее Римша был врачом В. И. Ленина (у Марите есть фотография: Римша возле Владимира Ильича).

Потом Марите училась в Комвузе, работала по детскому воспитанию, увлеченно, самозабвенно.

Большая жизнь, полная ярких, временами драматических событий. Но Мария Казимировна сама расскажет о ней, она пишет книгу воспоминаний. Сейчас мы вместе листаем те страницы ее жизни, которые связаны с Юлюсом Янонисом.

Тысяча девятьсот двенадцатый год. Шяуляй. Клуб демократической молодежи «Колокол». В то время в школах Литвы преподавание велось на русском языке, а здесь, в клубе, рабочие юноши и девушки изучали литовский язык и литературу, читали стихи, пели на родном языке песни, ставили спектакли. Здесь возник подпольный марксистский кружок. В него вошел приехавший из дальней деревушки Бержиняй (по-русски это значит Березовка) и поступивший в гимназию Янонис. Через несколько месяцев он был уже председателем кружка.

— На вечерах мы часто декламировали стихи поэта, писавшего под именем «Потомок Вайдилы», — рассказывает Мария Казимировна. — Юлюс, худенький, скромный, обычно стоял в сторонке и ничем себя не выдавал. Когда стало известно, что он автор этих стихов, некоторые девушки-гимназистки вдруг разглядели его прекрасные синие глаза.

А Марите была швеей и давно заметила его поношенную одежду, поняла, что он сын бедных родителей. Однажды в доме врача, где она обшивала семью, а Юлюс жил на квартире и репетировал двух мальчиков, ей поручили починить гимназическую форму Янониса.

— Как я старалась сделать, чтобы штопка была незаметна, чтобы одежда выглядела красивой!

Четыре года спустя в Дерпте, куда приехал Янонис, бежав из петроградской тюрьмы «Кресты», Марите еще более тщательно и аккуратно подделывала ему печать на паспортном бланке. Она была уже искусницей в изготовлении документов для большевиков-нелегалов.

К несчастью, Янониса все же опознали в Пскове и снова засадили в тюрьму. Но это мы опережаем события.

— Наша подпольная группа в Шяуляе не только изучала марксизм, но и участвовала в политической борьбе, — говорит Пеледа. — Помню: в костеле идет месса, Юлюс, я и еще несколько наших стоим среди молодежи на галерее. Ксендз поднял «тело Христово», молящиеся наклонили головы, и в этот момент мы бросили вниз листовки. Вот был переполох! Кто рвет бумажки, кто украдкой сует в карман. А в них — призыв к забастовке.

Устраивали мы загородные собрания под видом прогулок, маевки; Янонис выступал не просто с лозунгами, а с живыми, убедительными фактами.

Чтобы попасть на завод, Юлюс переодевался в одежду рабочего. Однажды мне довелось стоять пикетчицей в дверях цеха конфетной фабрики, где он проводил летучий митинг. Пожилой рабочий сказал удивленно: «Ведь с виду пастушок, а говорит как профессиональный революционер».

Таким был Янонис в Шяуляе. О воронежском периоде его жизни знаю только по рассказам. Нас, работниц, ведь не эвакуировали. Когда фронт приблизился, я уехала в Петроград.

Мария Казимировна рассказывает о тайном собрании в доме на Надеждинской улице осенью 1916 года, где был избран районный комитет литовской организации большевиков.

В комитет вошел и гимназист Янонис. Да, да, перебравшись из Воронежа в Петроград, он поступил в гимназию. Уже с целью конспирации. Фактически все его время и силы уходили на революционную работу.

Позднее директор гимназии, оправдываясь, писал по начальству, что восьмиклассник Юлиан Янонис обнаруживал успехи вполне удовлетворительные и хорошие, но во втором полугодии пропустил 184 урока, за что 17 декабря 1916 года педагогический совет постановил отчислить его из гимназии.

Ко времени этого решения Янонис уже неделю сидел в одиночке. Охранка дозналась, что он автор выпущенных Литовским комитетом прокламаций. Сами полицейские с интересом читали листовки, в которых так доходчиво были растолкованы истинные причины ареста большевистской фракции Государственной думы.

«Марта 12 дня 1917 года», как свидетельствовал документ, выданный теперь уже не гимназисту, а крестьянину Ковенской губернии Юлиану Янонису, он, освобожденный из Витебской тюрьмы, следует в Петроград «без охраны и конвоя».

Вскоре Янонис влился в бушующее море пролетарской столицы. 3 апреля был на Финляндском вокзале, деля с рабочими, солдатами, матросами захватывающее счастье встречи Владимира Ильича Ленина.

Город захлестнула волна демонстраций, митингов. Вместе с Коллонтай и другими большевиками-ленинцами, русскими и литовцами, Янонис разъезжал на грузовике, разбрасывал листовки, произносил горячие речи. Уже тогда отчетливо сознавал:

Не время — это лишь начало, —
Вступив в борьбу, оружье класть:
Качнулась, но еще не пала
Бюрократическая власть.

Митинги нередко заканчивались чтением стихов революционных поэтов. На заводах, в том числе на Путиловском, в цехах, где было много литовцев, неотъемлемой частью агитационной работы стали стихи Янониса.

Марите Пеледа встречалась с Юлюсом в типографии газеты «Tiesa» — «Правда» (на литовском языке), где он исполнял многочисленные обязанности — от корректора до помощника редактора. На страницах газеты он выступал с боевыми публицистическими статьями и со стихами.

И снова Мария Казимировна возвращается к событиям, предшествующим Февральской революции, к нескольким дням, проведенным Юлюсом в Дерпте в промежутке между двумя тюрьмами.

— Тут он рассказал нам о Воронеже, о том, что был связан с молодыми русскими большевиками. И как обеспокоенный патрон гимназии Мартин Ичас льстиво превозносил его талант, уговаривал служить пером «родине», а не «голодранцам рабочим» и не «мужикам-лапотникам».

Его пытались переманить в стан националистической литовской буржуазии. Сулили за это славу и богатство.

Янонис ответил, что его перо непродажно.

С душевной болью вспоминает Пеледа, как однажды в Дерпте у всегда сдержанного Юлюса вырвалось признание о его затаенном, глубоко личном:

— Мы шли втроем. Римша с гордостью молодого мужа крепко держал меня под руку, а в другой руке нес тяжелый портфель с книгами. Янонис шутливо спросил: «Казик, тебе не трудно нести две ноши — и Марите, и книги? Уступил бы что-нибудь мне». И взял... портфель.

Что-то необъяснимое побудило меня спросить: «Юлюс, а где сейчас Юстина?» Девушку из Шяуляя, Юстину, мы считали его невестой. Между ними было робкое, может даже невысказанное чувство. «Я не получал от нее писем в тюрьме...» — ответил Юлюс и стал очень, очень грустным.

Юстина Рудзинскайте весной 1917 года училась в Москве на курсах медицинских сестер. Когда она узнала о трагической смерти Янониса, она тоже не захотела жить.