Не проспать восход солнца

Девушкам, конечно, захотелось купить нарядные платья, красивые туфли.

Тимашова была в Москве уже не впервые и чувствовала себя уверенно, а подруги ее робели среди столичного шума и движения, очень боялись переходить улицу.

— Все время держались за руки цепочкой, — смеется Матрена Федоровна. — Я им командую: «Смотрите на меня: пока я стою — и вы ни с места».

Побывали с экскурсией на заводах, осмотрели достопримечательности столицы, посетили театры. Необычайное впечатление произвела на шишовских трактористок «Сказка о царе Салтане» в Большом театре.

— Сидели как заколдованные. А в гостиницу вернулись — до двух часов ахают, удивляются. Я вздумала над ними подшутить, — рассказывает Тимашова, — пошла в вестибюль и звоню оттуда по телефону в наш номер, будто бы из Большого театра. «Завтра в пять часов утра опять такая же постановка. Если сильно поправилось, можно прийти второй раз». Вхожу в номер — они кинулись ко мне: «Мотя, давай совсем спать не ложиться, опять туда приглашают на первую смену».

И невдомек было девушкам, что на утренней зорьке только тракторные бригады да заводы работают, а театры нет.

Потом долго над этим смеялись.

15 сентября 1937 года Матрену Федоровну Тимашову назначили директором Шишовской МТС.

— Согласилась я на это с трудом, — говорит она. — Никак не могла представить, что буду сидеть не в поле на тракторе, а в кабинете, в директорском кресле.

Поле, оно манит. У нас Агриппина Рехина, старая трактористка, бывало, осенью разругается с мужчинами, говорит: «Больше ноги моей в бригаде не будет». А весной она раньше грачей на пашне. Мы смеемся: «Не выдержало сердце!» Она только дышит всей грудью да смотрит во все глаза, будто в первый раз: «Красота какая...» А уж трактор подаст голос, так он ей вроде жаворонка.

Вот и я такая. Работать мне было нетрудно: сильная, хоть и тоненькая. В гору бегу — нисколько не задохнусь. Трактор даже после перетяжки сама заводила. Правда, в эту осень мне все равно не пришлось бы пахать: родился ребенок.

Директор из меня получился не сразу. Долго во мне брал верх бригадир. Бывало, чуть солнышко на восходе, трактора становятся на заправку — я уже в поле. Засучиваю рукава, всюду лезу сама.

Какие бы ни были важнейшие дела в МТС: планы, отчеты, сметы, кредиты, — для меня ничего не существует, если в борозде хоть один трактор встал. Пока его не налажу — никаких вопросов решать не могу.

Ведь это теперь, если трактор чихнул не так — его болезнь нам заранее известна. А тогда, случалось, стоит он, стоит, весь ржавчиной покроется, а в чем дело, никто ума не даст... Я пообещала, что в нашей комсомольской МТС таких простоев не будет.

Шишовскую МТС и впрямь можно было назвать в ту пору комсомольской: директор — член пленума обкома комсомола, агроном — член райкома, механик — член ревизионной комиссии и почти все трактористы — комсомольцы.

— Соберем собрание, такого грома наделаем — земля дрожит. И работали, как теперь целинники, — говорит Матрена Федоровна.

Но в ту весну горе постигло ее и Василия Михайловича: их маленький сын умер от осложнения после кори.

И еще прошло два года. Появился у Тимашовой опыт руководства большим, сложным хозяйством МТС. Материнская печаль сменилась новым материнским счастьем. И вдруг Матрена Федоровна сама попала в беду — заболела крупозным воспалением легких.

В больнице главврач сокрушенно развел руками: необходим рентген, а на электростанции что-то стряслось. Фролов помчался туда. Через час ток был дан.

Рентгеновский кабинет помещался на втором этаже. Василий Михайлович нес жену по лестнице на руках и слышал два сердца у себя в груди.

Будущее не приоткрывает нам свою завесу. Не знал Фролов, что четыре года спустя его самого, израненного, беспомощного, как ребенка, эта женщина будет нести на своих сильных руках.

Не знал и не мог знать. Сейчас в опасности была она, а значит — и сын.

Иссякло молоко в груди. Услышав об этом, женщины, лежавшие в родильном отделении, взяли к себе Владика. Сыну Моти было семь месяцев, он уже знал маму. С. удивлением смотрел он каждый раз в новые глаза. Но грудь была теплая, материнская, и ребенок доверчиво припадал к ней.

У Моти был очень крепкий организм, он боролся, но, кажется, сдавал. Анна Алексеевна, неотлучно дежурившая у постели дочери, потеряла надежду. Заливаясь слезами, она просила: «Дитя мое, скажи последнее словечко: в чем тебя положить?» Мотя открывала глаза, шептала упрямо: «Не хороните меня, мама» — и опять впадала в беспамятство.

Однажды ночью муж, сидевший возле нее, увидел, как вдруг стал белеть ее нос, потом белизна разлилась по щекам, по всему лицу. Не помня себя, уже не боясь нарушить тишину, Василий Михайлович закричал: «Доктор, доктор, она умирает! Она умерла...»

Быстро вошел врач, положил больной руку на лоб. Через несколько мгновений его торжествующий голос возвестил: «Вот теперь мы будем жить!»

Это был кризис.

...Дышали спелым хлебом нивы, стрекотали комбайны. Звуки и ароматы полей летели к Матрене Федоровне в открытое окно.

Конечно, ей бывало и грустно. Хотелось встать и побежать туда, где по полю спелой пшеницы катятся янтарные волны, где гудит барабан молотилки комбайна, журчат цепи, шуршат транспортеры, стрекочут вентиляторы, зерно как живое бьется в брезентовом рукаве, наполняя бестарку. И растут, растут курганы пшеницы. А механизаторы, осыпанные поло́вой, вытирают жаркий пот со лбов.

Но в общем-то она была спокойна. МТС работала слаженно. А всюду, где возникает какая-нибудь заминка, там наверняка Фролов. Хорошо иметь надежного друга в жизни и в труде!

ГОДЫ ИСПЫТАНИЙ И ПОБЕД