Не проспать восход солнца

ФАКЕЛЬНОЕ СЕРДЦЕ

Народная артистка Литовской ССР Неле Восилюте рассказывает:

— Несколько лет назад приезжал в Вильнюс на гастроли Воронежский драматический театр. Мне поручили выступить с приветствием. В заключение говорю: «Особую радость испытываю я, потому что сама — воронежская». Гости в великом изумлении: «Как?», «Почему?» Ну, вкратце объяснила. 1915 год, кайзеровские войска движутся к Вильнюсу. Учебные заведения города эвакуированы... Я и революцию встретила в Воронеже, и гимназию там окончила. В 1918 году была комендантом молодежного общежития. По поручению Совета депутатов раздавала беженцам реквизированную у купцов мануфактуру.

После, когда довелось целых двадцать лет жить в Каунасе, в буржуазной Литве, я за воронежский период иного прозвища не имела, как «большевичка». Правда, из театра не увольняли, так как была ведущей актрисой. Но в последнюю войну во время немецкой оккупации и меня и мужа все-таки со сцены вышвырнули. Пришлось мне овладеть второй профессией... пасла гусей в деревне.

У Восилюте гордая походка, в чертах лица — энергия, воля (недаром ее коронной ролью была Мария Стюарт). Артистические наклонности проявились еще в ранней юности, в Воронеже. Может, именно увлечение театром толкнуло ее на организацию дерзкой коллективной проделки.

Беженок-гимназисток начальство обязывало посещать все богослужения. За халатность наказывали: оставляли за обедом... без сладкого.

— Как непослушных детей. Вот смех!

Сознательно уклонявшимся от религиозных обрядов грозили самой тяжкой карой — лишением общежития. Это было равносильно исключению из гимназии.

— А нас было двенадцать девочек-атеисток. Я всех подрепетировала, пришли в костел на исповедь, стали к ксендзу по шесть человек справа и слева. Он нагнул голову, я говорю: «Мы двенадцать апостолов революции. В бога не веруем. Отпустите наш грех, а то уволят из общежития».

Ксендз отпрянул от меня, наклонился к другой, а она то же самое — слово в слово. И так — все двенадцать. Он, бедняга, перепугался, побледнел. Шепчет: «Станьте на колени. Все, все — на колени. Пусть этого никто не узнает, кроме меня и... бога»... На наше счастье, он не был фискалом, тот ксендз, не выдал нас.

Литовские учебные заведения, особенно женские, были в Воронеже словно государство в государстве. Клерикалы насаждали в них замкнутость, суровый, не то монастырский, не то тюремный режим. На общую молитву девушек ставили по восемь раз в день. В гимназию до самых морозов отправляли без пальто и без головных уборов: начальство рассчитывало, что в таком «неприличном» виде они не осмелятся погулять по улице, зайти в библиотеку или к кому-нибудь из русских подруг.

В знак протеста «апостолы» выпустили рукописную сатирическую газету «Чертик без хвоста», попала она и в мужское общежитие. В ответ мальчики стали печатать на гектографе «Красного черта» и «Метлу».

Друзья Янониса вспоминают, что он очень поддерживал все сатирические начинания, но считал, что их надо вынести на широкую трибуну и захватывать больший круг вопросов. Смело предавать гласности не только иезуитские методы обработки человеческих душ в беженских учебных заведениях, не только махинации литовских клерикалов, но и невежество, алчность, крайнюю реакционность воронежских градоправителей, темные дела и делишки хищников всех мастей, наживающихся на войне.

С августа 1915 года по январь 1916 года, то есть именно за те шесть месяцев, когда Янонис жил в Воронеже, в газете «Воронежский телеграф» появилось 28 фельетонов, подписанных псевдонимами Игла и Долотов. Ныне историки и литературоведы пришли к выводу, что эти обличительные материалы принадлежат перу коллективного корреспондента. Соавторами были Юлюс Янонис и, по-видимому, Василий Дьяков, Борис Иппа и Александр Кольнер.

Владельцем литовских гимназий был Мартинас Ичас, член Государственной думы. Этот важный сановник жил в Петербурге, а в Воронеже появлялся только в случае чрезвычайных происшествий.

Фактически учебными заведениями бесконтрольно правил глава беженского комитета ксендз Ольшаускис, националист и ретроград по убеждениям, человек властный, жестокий, корыстолюбивый и развратный. В дальнейшем в буржуазной Литве он пользовался известностью как бизнесмен крупного масштаба, но споткнулся, совершив два тяжких уголовных преступления: утопил сына и задушил любовницу. Наказание было весьма мягким — церковное покаяние. Вскоре Ольшаускис возобновил свои похождения, и тут его настигла рука мстителя: ксендза-донжуана убил брат соблазненной им девушки.

— В Воронеже, кроме основной наложницы, у него были возлюбленные из гимназисток, — говорит Восилюте. — Это была жуткая и стыдная история, о которой шептались, но вслух никто не посмел бы сказать.

В официальных кругах Воронежа имела хождение легенда, будто Ольшаускис через графа Фредерикса состоит в родстве с царем Николаем II. Губернатор заискивал перед могущественным ксендзом и не только не сдерживал его аппетитов, но даже приезжал извиняться, если не мог выполнить какую-нибудь его прихоть.

Ольшаускис занимал богатые апартаменты, имел собственный выезд: рысаков чистых кровей и английского образца экипаж, какого не было у самых знатных людей города; на козлах восседал кучер в ливрее. В квартире ксендза нелегально жила, а на прогулках с ним появлялась открыто красавица полька. Матери этой женщины, Лобковской, Ольшаускис вверил снабжение продуктами питания всех ученических столовых.

Запасшись фальшивыми счетами от первоклассных магазинов, аферистка покупала продукты в дешевых лавчонках. Мясо и масло были несвежие, а хлеб такой сырой, что, случалось, возмущенные гимназисты швыряли его об стену, и кусок прилипал к стене, как глина. Доходы от своих махинаций Лобковская делила с Ольшаускисом.

Сатирическая газета «Колдунья», выпущенная в мужском общежитии, поместила карикатуру: патрон гимназии Ичас держит за рога корову — комитет помощи беженцам, а Ольшаускис ее доит.

Конкретное, самое доступное пониманию всех учащихся литовцев зло персонифицировалось в фарисейской фигуре Ольшаускиса. Борьба против него была первой ступенью самосознания многих литовских юношей. Уже осенью 1915 года в общежитиях состоялись сходки протеста против насаждаемого Ольшаускисом идеологического гнета и нестерпимых условий существования беженцев-гимназистов.

По инициативе Юлюса Янониса была составлена петиция, под которой подписалось четыреста человек. Учащиеся требовали свободы мысли, свободы слова, самоуправления в общежитиях, установления контроля над хозяйственной деятельностью беженского комитета, ограничения власти Ольшаускиса и его приспешников.

Ичас приехал в Воронеж, принял делегацию молодежи. Янонис, по поручению подписавших петицию, огласил требования учащихся.

Вот тут-то и произошла знаменательная сцена, когда вельможа с неожиданной прозорливостью увидел в юном гимназисте отважного борца, революционного трибуна, понял потенциальную силу его темперамента, таланта и пытался переориентировать эту силу: уговаривал Юлюса сотрудничать в националистической клерикальной газете «Голос литовца».

«Янонис был неколебим как скала», — вспоминают его товарищи. Своей стойкостью и смелостью он завоевал среди молодежи огромную популярность. Пообещав гимназистам некоторое смягчение режима, Ичас отбыл в Петроград. Ольшаускис остался в прежней должности и вскоре начал мстить поборникам свободомыслия.

Учащихся литовцев в Воронеже было сосредоточено человек восемьсот: две мужские и одна женская гимназии, учительская семинария. Юноши и девушки жили в интернатах по преимуществу в центре города.

Но были и небольшие общежития в рабочих кварталах, например у реки, в конторе пивного завода Кинца, остановленного в связи с войной. Янонис и его ближайшие единомышленники жили как раз у Кинца. Здесь не было столовой, но зато и надзор почти отсутствовал. Здесь было удобно устраивать читки запрещенной литературы, проводить собрания на политические темы.

Теперь Ольшаускис задался целью разгромить «гнездо мятежников». Говорят, явившись на собрание учащихся, ксендз одной рукой гладил крест на груди, а другой грозился, сжав кулак. И шипел, и, потеряв самообладание, орал, что уничтожит крамолу...

Общежитие Кинца было закрыто.

Но самоуверенный ксендз жестоко просчитался. Расселенные по разным общежитиям «бунтовщики» стали там бродильным началом. Они понесли в самую гущу учащихся уже не только дух возмущения ближайшими угнетателями — клерикалами, но и идеи борьбы с государственным строем.

В среде литовских учащихся широкое распространение имели два течения, оформленные в самостоятельные организации «Будущее» и «Заря», с низовыми ячейками. Организация «Будущее» провозгласила девиз: «Все обновить во Христе». Срывая маски с клерикалов, Янонис и его соратники на молодежных диспутах убедительно доказывали, что в прошлом такой лозунг вполне устроил бы средневекового монаха-иезуита, а в настоящем служит интересам самого реакционного класса — класса крупных помещиков.

С другим течением было сложнее. Организация «Заря» перед началом войны была подлинно демократической, в нее шла наиболее прогрессивная часть молодежи. Состояли в ней и Янонис, и его единомышленники. Теперь марксистски образованные, политически возмужавшие юноши явственно увидели деградацию «Зари», по их меткому определению, она стала модернистской, превратилась в «настоящий универсальный магазин, в котором можно купить все, начиная от новейшего индивидуализма, кончая сомнительным демократизмом». Янонис и его группа заявили о своем выходе из «Зари» и создали новую организацию под названием «Общественники».

Друг Янониса Бронюс Пранскус (Жалёнис), впоследствии профессор литературы, писатель и критик, вспоминает, что основы ячейки «Общественников» были заложены на одном из последних собраний в комнате Янониса еще в общежитии Кинца. Янонис говорил тогда, что, с одной стороны, назвавшись таким сравнительно безобидным именем, группа сможет водить за нос полицию и работать почти легально; с другой (он особенно подчеркивал это) — «мы еще недостаточно созрели. Нам надо глубоко, действенно овладеть марксизмом, активно включиться в рабочее движение, чтобы завоевать почетное право называться социал-демократами, марксистами».

В то же время, утверждает Пранскус, платформа «Общественников» была несомненно большевистской. Вместе с Янонисом в эту ячейку вошли: Балтрус Матусявичюс, Пранас и Пятрас Станкявичюсы, Антанас Снечкус, Винцас Григанавичюс и другие. В числе девушек — Неле (Петронеле) Восилюте.

Пранскус говорит, у него все время было ощущение, что вокруг Юлюса есть тайна. Что работа его в среде гимназической литовской молодежи — это лишь часть какого-то большого дела, «о котором мы не знаем или пока не должны еще знать». Так это и было на самом деле. Пранскус рассказывает, что позднее ему стало известно, что Янонис в это время был одним из активнейших членов русского подпольного марксистского кружка; этот кружок был связан с заводами и фактически выполнял работу большевистской организации. Всего несколько литовцев из ячейки «Общественников» состояли одновременно и в русском кружке.