Не проспать восход солнца

1

Первый трактор прошел через Коршево в 1928 году. Бежали за ним и стар и млад. Бежала и подросток Мотя.

Но даже и во сне тогда ей не привиделось, что всего через два года она сама будет управлять такой машиной. И вовсе невдомек было Моте, кто сидел за рулем. А был это первый тракторист района, удалой комсомолец Василий Фролов — ее будущий муж.

Когда открылись курсы, на коршевских полях еще не было ни одного трактора. И мало кто верил, что они будут. Просто хотелось учиться, все равно чему — лишь бы учиться.

Одним из самых щемящих воспоминаний детства было у Тимашовой такое.

Сгибаясь под тяжестью ведер, она, десятилетняя девчонка, несет пойло свиньям. Из-за тесового забора приглушенный голос: «Мотя!»

С размаху поставила ведра, оплеснув юбку и ноги. Приникла к щели в заборе, глаза в глаза: «Наталья Филипповна, вы?»

Жарким шепотом учительница уговаривает девочку не бросать школу. Да разве ее надо просить или звать? Она бы бегом побежала...

Нельзя! Дома, как говорит дедушка, «хлеба — до обеда, а щей — до ужина». Приходится свой кусок добывать самой.

Почти пять лет работала она по найму в хозяйстве кулака Кучина.

И вот теперь те же глаза, тот же голос: «Мотя! Как я рада!»

«Здравствуйте, Наталья Филипповна! Можно мне на свою прежнюю парту сесть?»

На курсах было двенадцать парней и четыре девушки. Занимались вечерами, сначала только чтением, письмом, арифметикой. А дальше — больше, появился во дворе трактор.

Механик заходил к Тимашовым, говорил: «Ваша девочка с хорошим понятием, толковая».

«Толк, может, и есть, да не втолкан весь, — возражала мать и каждое утро задавала свой урок: — Отпрядешь двенадцать намык, тогда иди».

Чтобы выполнить эту немалую норму, Мотя садилась прясть не под окном, а на заднюю лавку. Хоть света меньше, да работа спорей, а в окно можно заглядеться.

Экзаменовали курсантов на площади.

— Я за рулем, а инструктор на крыло сел, — вспоминает Тимашова. — «Въезжай, говорит, задним ходом вон в те ворота», — показывает на бывший зарубинский дом.

Еду мимо своей избы. Смотрю: народу много и мама в окне. Лицо испуганное, пальцем себе в лоб тычет. Понять можно так: «Ты, девка, рехнулась...»

Провела я трактор между каменными столбами, не царапнула. Теорию тоже хорошо сдала. Получила премию — десять рублей. Тут мама обрадовалась...

К весне 1931 года в Коршево пришло из Бобровской МТС шесть новых тракторов. Началась пахота.

— В первый день у меня трактор в лощине увяз, так я вся от слез опухла. Думала, непоправимую беду сделала. А бригадир подогнал второй трактор — мигом вытащил.

После, когда сама была бригадиром, я девчат отучала от этой нашей женской привычки. Слышишь, бывало, — перестал урчать трактор. Прибежишь, а она обхватила переднее колесо обеими руками, упала на него головой и ревет. Спрашиваю: «Ну что ты его слезами обмываешь, что сразу на помощь не звала?» Она говорит: «Да как же сразу... надо же выплакаться...»

Весну проработали хорошо, осень — хуже. Некоторые детали износились, другие мы, неумехи, поломали. А запасных частей не было. На зимнем ремонте с нас семь потов сошло, — усмехается Матрена Федоровна.

И неожиданно трудная эта зима обернулась для нее весной любви.

Василий Фролов работал в Сухой Березовке, в колхозе Краснознаменском. Потом его бригаду перебросили в Юдановку, там чуть ли еще не со времен ногайских татар остались большие площади нераспаханной степи. Задание было ответственное, поэтому и поручили его самым боевым трактористам. А о бригаде Фролова было такое мнение, что она «черту рога обломает». И не напрасно. Фролов со своими ребятами так рванул, что, если бы лежал там черт в окаменелой, проросшей дерном земле, от него бы только клочья полетели.

Досталось и тракторам. Зимой на ремонте Фролов потел, может, больше всех.

Мотя приметила Василия по кожаной тужурке и бритой голове. Тужуркой его премировали за ту «поднятую целину». И тогда же он — единственный из МТС — ездил в Москву на экскурсию.

Бритой, правда, была вся его бригада. Это он ввел такой порядок, убежденный, что от пыли может случиться колтун в волосах, а чистота — лучшая красота.

— А у меня косища была ниже пояса, — говорит Матрена Федоровна. — Замотаю ее вокруг головы, обвяжу платком туго-натуго и работаю. Зимой в мастерской иной раз и не прятала.

Как-то раз чую, кто-то дерг за конец. Обернулась — это Василий мою косу плоскогубцами ухватил. «Ишь, — думаю, — шутник».

Моя смена только начиналась, а он уже кончил. Вдруг подходит, говорит: «Либо я в кино схожу?»

Я отвечаю: «Ну сходи».

Он пошел, а мне так удивительно стало: что это между нами получилось? Вроде он у меня позволения спросил, а я разрешила. Кто же он мне такой? Мы с ним и не разговаривали никогда...

Кончилась смена в полночь — он тут! Взял меня под руку, и все пошли одной улицей, а мы почему-то другой.

Я его для порядку побранила: «Как не стыдно, говорю, это в школе мальчишки девчонок за косы дергают, а вам, передовому бригадиру, такие детские глупости ни к чему».

Он сдвинул платок с моего уха и шепчет: «Это никакие не глупости. И совсем не детские. Это я тебя, как Иван-царевич, за косу поймал». А на улице ни души, можно бы и громко сказать.

Но поженились Фролов и Тимашова только через год и тоже в разгар зимнего ремонта. Чтобы отпраздновать свадьбу, дал им директор МТС отпуск на целых... два дня!

— И все-таки пришлось мне с косой расстаться, — улыбается Тимашова милому прошлому. — Некогда было ее холить. Ну, однажды Василь Михалыч шутил-шутил да и отстриг ее овечьими ножницами. А сам, хитрец, как сделался механиком, голову перестал брить. И, что вы думаете, такая шевелюра выросла! Вот как бывает: влюбилась в бритого, а замужем оказалась за кудрявым.

...Весной 1933 года Василий работал разъездным механиком, а Мотя но-прежнему трактористкой в коршевском колхозе.

— В ту весну каждый трактор мы всей бригадой заводили, — рассказывает Тимашова. — Ослабли. Два года была засуха, неурожай. Колхоз старался поддерживать трактористов, давал ведро овечьего молока. Мы добавляли два ведра воды, две кружки пшена и варили кулеш. Из сельпо привезли бочку квашеной капусты, бочку повидла. Вот и все продовольствие. В хлеб чего только не подмешивали. А больше — сушеный лист.

По субботам Фролов заезжал за Мотей в бригаду. Выходной день они проводили дома. И всегда у него был припасен гостинец — несколько ломтей чистого ржаного хлеба. Это он свой паек сберегал для молодой жены. Анна Алексеевна хвалилась: «Молодец у меня зять. Жалеет Мотю, а сам пышки зеленые ест, только похрустывает».

И наконец земля впервые щедро оплатила труд. На колхозных полях налился и вызрел большой урожай. В декабре, когда Мотя провожала мужа на действительную службу в армию, были на столе и блины, и оладьи, и пшеничные пироги.