В лесах Сибири. Февраль-июль 2010

16 мая

Небо наконец прояснилось. Я действую по-русски: три или четыре дня в оцепенении просидел у окна, затем вскочил, побросал в рюкзак провизию и, сопровождаемый собаками, отправился на прогулку. Именно так функционируют местные жители: на смену долгому томлению приходят интенсивные нагрузки.

Лед еще держится. Направляюсь к мысу Средний Кедровый, чтобы подняться вдоль ведущей наверх речной долины. Перепрыгиваю через трещины, рассчитывая расстояние с запасом, так как лед по краям совсем истончился. Когда начинается ливень, прячусь в реликтовом лесу, покрывающем изножье заветной долины. Ноги утопают в толще мха. Лишайники опоясывают нижнюю часть стволов деревьев. В этом лесу царит атмосфера романов Вальтера Скотта с элементами из «Затерянного мира» Артура Конан Дойла. Солнечные лучи купаются в дымке испарений. Березы выстроились стройными колоннами. От рододендрона даурского пахнет комнатой опрятной старушки, что резко контрастирует со зловонием трухлявых пней, обгрызенных животными. Лес обдает меня своим дыханием. Запахи хлынули как из ящика Пандоры. Собаки сходят с ума от их изобилия и не знают, куда бежать. Тайга — это джунгли, только в Сибири. Если бы королева эльфов со своей свитой появилась среди этих мхов, я бы вряд ли удивился.

За прибрежными ивами, стоящими удивительно ровным рядом, обнаруживаю заросшую кустарником дренажную канаву. Двадцать лет назад здесь была проложена тропа, соединяющая лагерь геологов с озером. На высоте семьсот метров находится сам лагерь, все еще указанный на карте: четыре обветшавшие избушки и две ржавые вагонетки, среди которых уже пробивается молодая поросль деревьев. Севернее открывается долина, разделенная на две части каменной грядой. С трудом карабкаюсь по осыпи, заросшей кедровым стлаником. Его ветви вьются по камням, образуя густые, непролазные дебри. Спускаюсь обратно, надеваю снегоступы и снова поднимаюсь, чтобы достичь основания скального гребня. Ровная площадка на высоте около тысячи метров вполне подходит для ночлега. Но начинается гроза, и вся вода с неба обрушивается на нашу террасу из сланца и гранита. Вспышки молнии пугают Айку и Бека. Прячу снаряжение в защищенном от непогоды месте. Собаки свернулись калачиком под березой. Я преклоняюсь перед этими маленькими существами, которые отправляются в горы, довольные жизнью, не имея ни запаса продуктов, ни планов относительно дальнейшего маршрута.

Устилаю камни нарезанным стлаником, а затем в течение трех часов пытаюсь разжечь костер из сырых дров. Несколько страниц из «Племянника Рамо» в конце концов занимаются огнем. Сочинениям Дени Дидро уже приходилось гореть. Из сложенных в кучку кусочков коры, наскоро высушенных моими руками, поднимается слабое пламя. Огонь — бедное животное, израненное грозой. Я помогаю ему расти — веточка за веточкой. Пламя мигает, но постепенно крепнет. Чувствую себя как врач, успешно завершивший реанимацию пациента. Это победа. До посинения дую на огонь, пока он не начинает гореть ровно. Айка и Бек прибегают к костру погреться. Но когда я ставлю палатку, снова начинается дождь. Прячусь под плохо натянутым нейлоновым полотном. В свете сверкающих молний капли сияют, как бриллианты. Палатку шатает, но она не заваливается. Пока вокруг свирепствует буря, я узнаю, что вечерами Дидро любил посидеть в уютном кафе на площади Пале-Рояль. Когда гроза заканчивается и ветер стихает, на небе вновь воцаряются звезды. Собаки отряхиваются от воды. Палатка сохнет быстро. И, главное, угли еще тлеют. Снова разжигаю огонь и забираюсь в спальный мешок, на всякий случай положив у изголовья фальшфейер для защиты от медведей. Черная Айка и белый Бек мирно спят, уткнувшись носами друг в друга и рисуя в сибирской ночи инь и ян.