В лесах Сибири. Февраль-июль 2010

3 июня

В феврале 1903 года, семнадцатого числа, Рильке писал молодому поэту Францу Ксаверу Каппусу: «Если же Ваши будни кажутся Вам бедными, то не вините их; вините сами себя, скажите себе, что в Вас слишком мало от поэта, чтобы Вы могли вызвать все богатства этих буден: ведь для творческого духа не существует бедности и нет такого места, которое было бы безразличным и бедным»[16]. Джон Берроуз вторит ему в книге «Искусство видеть вещи»: «Мир разговаривает с нами тем же тоном, каким мы разговариваем с ним. Тот, кто отдает лучшее, получает лучшее». Мы одни несем ответственность за убожество своей жизни. Мир стал серым из-за наших унылых мыслей. Ваша жизнь кажется вам лишенной красок? Измените ее, поселитесь в тайге. И если вам по-прежнему худо и все вокруг вызывает у вас отвращение, значит, вы просто не можете выносить самого себя и должны срочно принять какие-то меры.

Целый час, расположившись на поляне, пилю ствол старой сухой лиственницы. Древесина не испорчена, и годовые кольца хорошо видны. Солнце подкрашивает плоть дерева, делает ее аппетитной. Есть вещи, которые не предназначены для человеческого глаза. Люди же частенько извлекают на свет то, что света не любит. Они нарушают табу, изменяют данность. Мисима в «Золотом храме» рассказывает о срубленном дереве: «…волокна, сокрытые прежде, теперь выставлены под солнце и дождь»[17]. Мы рубим лес и рвем цветы, но ответим ли мы когда-нибудь за столь непочтительное отношение к установленному порядку, за все эти пусть даже незначительные преобразования исходного замысла? Одному из своих учеников, предложившему вырыть в огороде оросительные канавы, Конфуций с лейкой в руках ответил: «Кто знает, куда нас это приведет?» Главное преимущество жизни в лесной избушке состоит в том, что, не считая необходимости заготавливать дрова, вы практически ничего не меняете в системе мироустройства.

Скольжу по шелковой глади воды. В тишине слышен только плеск весла… Собаки не скулили, когда я отчалил, и теперь мелкой рысью бегут за мной вдоль берега. Бек белым пятном мелькает на фоне зарослей багульника. Володя был прав, увещевая меня: минут пятнадцать спустя я теряю всякую осторожность, меняю курс и оказываюсь более чем в двух километрах от берега, в хлипкой байдарке, которую собрал сам, проявив некоторую вольность по отношению к инструкции. Приближаюсь к льдине, проплывающей мимо. Куски льда поблескивают на солнце. Я замираю в неподвижности посреди холодной водной равнины. Вдруг, в двух метрах от носа моей байдарки, нерпа высовывает голову на поверхность и смотрит на меня. У нее нет ни рук, ни ног, но взгляд отличается проникновенностью и глубиной, сравнимой с глубиной Байкала. Я разговариваю с нерпой. Она слушает, рассматривая меня с близоруким вниманием, а затем ныряет в воду.